Когда Локи встретил Дарси

Дабы не провести ещё одну ночь без сна, Дарси, улучив минутку, пока мистера Коллинза с ними не было, попросила у Шарлотты травяного настоя. Та поспешила исполнить просьбу подруги и, обеспокоенная её состоянием, принялась расспрашивать о причинах дурного самочувствия. — Это пройдёт, ни о чём не волнуйся. Должно быть, перемена погоды. Шарлотта посмотрела за окно, где клонилось к закату солнце, светившее уже который день, а затем не без упрёка перевела взгляд на Дарси. — Отчего ты не хочешь поведать мне правду? — Если бы мне было, о чём ещё рассказать, я бы рассказала. Про себя же Дарси подумала, что откровенный рассказ о случившемся с ней за правду не посчитает никто. Она сама, между тем, пребывала в странном состоянии духа. Если прислушаться к доводам рассудка, твердившим, что ничего подобного просто не может быть, то следовало признать письмо Локи сущей бессмыслицей. Если допустить вероятность, что он не солгал, то привычный мир рушился на глазах. Оба варианта повлекли бы за собой столько вопросов, что Дарси предпочла отбросить все попытки рассуждать здраво и после некоторых колебаний смирилась с тем, что отныне ей придётся исходить из того, что написал мистер Лафейсон. Следующий день дался ей легче. Им с сэром Уильямом и Мэри вскоре предстояло возвращение домой, и мысль о скорой встрече с семьёй, а особенно с отцом и с Джейн, придавала Дарси бодрости. Ко всему прочему, им оставался всего один приём у господина Голдблюма, и, пока мистер Коллинз усердно готовился к визиту, проверяя, чтобы костюм сидел с иголочки, а причёска Шарлотты была уложена безукоризненно, Дарси могла наблюдать за всеми этими хлопотами почти с прежней весёлостью. Также она знала, что не увидит в Розингсе мистера Лафейсона, и это приносило ей ни с чем не сравнимое облегчение. — Я опасаюсь! — украдкой шепнула ей Мэри незадолго до выхода. — Чего же, дитя моё? — дурачась, спросила Дарси. — Господин Голдблюм знает, что сегодня увидит нас в последний раз, ведь неизвестно, как скоро мы приедем в Хансфорд снова. — И ты боишься, что, предвкушая расставание, он пустится в безудержную пляску? Или, напротив, не сдержит рыданий, охваченный тоской? — Дарси! — топнула ножкой Мэри. — Я говорю о серьёзных вещах. Если он хотел сделать… сделать что-нибудь неблагопристойное, то сегодня — его последний шанс. — Что же неблагопристойного он может сделать? Уж не заманить ли нас в тайную комнату, где его адепты вспорют нам глотку, принося в жертву во имя своего Грандмастера? Очевидно, Мэри даже в самых смелых фантазиях не воображала таких кошмаров, а потому она уставилась на Дарси выпученными от ужаса глазами. — Ты и в самом деле думаешь, что он способен учинить подобное? — Безусловно, а потому — трепещи! — и тут Дарси, не выдержав, расхохоталась. Поняв, что она отнеслась к теме с вопиющей беспечностью, Мэри с обидой надула губы. Уже на приёме она заметила, что справедливость восторжествовала: Дарси охватила несвойственная ей задумчивость, и от смешливого настроя не осталось и следа. Мэри, разумеется, не могла знать, что вызвало такие перемены, и была бы немало удивлена, если бы услышала, что именно высказанные ею подозрения послужили тому основанием. Прежде Дарси не беспокоилась о том, отчего господин Голдблюм стремится завести знакомство с Локи и Фандралом. Её вполне удовлетворяло объяснение Шарлотты. В свете же того, что Локи сообщал в своём письме, картина представала в ином свете. Теперь Дарси больше размышляла не о том, что нужно было от новых знакомых господину Голдблюму, а о том, чего искали в Розингсе они сами. И внезапная догадка осенила её: что, если умозаключения Мэри не так уж далеки от истины? Что, если господин Голдблюм в действительности являл собой не самого обычного человека, и изгнанные асгардцы надеялись найти помощь или хотя бы подсказку, способную приблизить возвращение на родину? От этих предположений голова шла кругом, и общий гвалт никак не способствовал сосредоточенным размышлениям. То и дело галантные кавалеры приглашали Дарси на танец, и ей ничего не оставалось, кроме как с учтивой улыбкой принимать приглашения. Она всегда любила танцевать, но в этот вечер всё, что мешало ей уйти в свои мысли, не приносило никакого удовольствия. — Как вы изящны и грациозны! — после очередного танца за её спиной вдруг вырос господин Голдблюм. — Наблюдать за вами — истинная отрада для глаз. Крайне огорчительно, что вы, любезный сэр Уильям и крошка Мэри уже вот-вот должны покинуть наши края. — Благодарю вас, — поклонилась Дарси и из вежливости добавила: — Мне так же печально думать о предстоящем отъезде. — В таком случае, быть может, стоит его отсрочить? Я напишу вашему папеньке и оповещу его о том, что ваше пребывание здесь должно быть продлено. — Ох, нет! — воскликнула она и, спохватившись, оправдалась: — Не утруждайте себя, прошу вас. Мой папенька, вне всяких сомнений, расстроится, если я задержусь, и мои сёстры будут скучать, равно как и я по ним. — Но если вы останетесь, осмелюсь предположить, что некий джентльмен тоже вскоре захочет сюда вернуться, — сказал господин Голдблюм негромко, принимая весьма хитрый вид. Дарси взглянула на него открыто и прямо. — Позвольте узнать, кого вы имеете в виду? Он только усмехнулся и, по своему обыкновению, жеманно взмахнул ладонью. — Вы, юные леди, всегда прекрасно знаете, кто становится жертвой вашего очарования, и лишь кокетство не позволяет вам признавать это перед другими людьми. Дарси ясно понимала, что он намекает на Локи, и решилась действовать с определённой долей храбрости. — Положим, я стану той, кто заманит в свои сети некого джентльмена, — с впечатляющей откровенностью сказала она. — И какой вам будет от этого прок? Господин Голдблюм, очевидно, не ожидал от неё такой прыти и скрыл за манерным смехом своё замешательство. — Моя дорогая, отчего же вы вообразили, что во всём нужно искать выгоду? Если гнаться только за тем, что принесёт тебе пользу, то можно зайти слишком далеко. Эта фраза, напомнившая Дарси изречения из скучных книг, коих было предостаточно в библиотеке всякой благонравной девицы, не обманула её: господин Голдблюм прятал глаза, не желая признавать, что и им движет определённый умысел. Отчего-то Дарси почти не сомневалась в том, что он не из бескорыстных побуждений предложил ей погостить подольше. — Вы правы, — согласилась она, утвердившись в своих догадках и потому не видя резона вести разговор дальше. — А пребывание в Хансфорде и в Розингсе запомнится мне как один из самых прекрасных периодов в моей жизни. Вот только мои родные не перенесут, если я задержусь, а я не хочу приносить им ни тени огорчения. — Как великодушно с вашей стороны! — сказал господин Голдблюм, но улыбка его сделалась фальшивой. Таким образом он, сам того не зная, подтолкнул её к новому витку размышлений, которым она и предалась, когда приём подошёл к концу. На этот раз Дарси иначе отнеслась к посланию Локи. Если предположить, что он и его брат — а также, по-видимому, сопровождавшие их боевые товарищи Тора, — действительно прибыли из другого мира и ищут способ вернуться обратно, то господин Голдблюм, как ценитель редкостей, просто не мог позволить себе пройти мимо. Однако и сам он должен быть не так прост, раз боги пожелали с ним взаимодействовать. «Боги»! Едва произнеся про себя это слово, Дарси испытала трепет перед одной лишь возможностью, что это правда. И разве можно вообразить, чтобы боги снизошли до смертных, посещали балы, вступали в диалоги, а пуще всего прочего — влюблялись?! — Мыслимо ли это, Джейн? — обращалась она про себя к сестре, испытывая острую потребность встретиться с нею как можно скорее. — Поверишь ли ты, что Тор Одинсон, покорённый твоей красотой и твоим умом, видел в своей жизни множество богинь, рядом с которыми смертные девы и рядом стоять бы не посмели? Она перебирала в памяти все те признаки влюблённости, что неоднократно демонстрировал Тор: его нежную заботу о Джейн, их долгие беседы, его восхищённые взгляды. Никогда Дарси не расценила бы его поведение как притворство, и при таком мнении оставалась она и сейчас. Что же ей должно было думать о Локи, Дарси и вовсе не знала. Он никогда не давал повода считать, что она достойна особого внимания с его стороны — по крайней мере, ей так казалось. Его признание ошеломило её, но рассказ о божественной сущности ошеломил куда больше. И зачем же богу-изгнаннику, который стремится вернуться в свои чертоги, она, смешливая и своевольная девчонка, чьи познания невозможно было даже сравнить с тем, что довелось пережить ему! В попытках установить подобие порядка в хаотичном потоке мыслей, Дарси вновь перечитала письмо. Теперь ей многое увиделось в ином свете. Локи не стеснялся в выражениях, повествуя о подлости Скурджа и его умении втираться в доверие, и Дарси вспомнила, с какой охотой — хотя они были едва знакомы! — тот принялся разоблачать перед ней мистера Лафейсона. Тогда Скурдж казался ей страдальцем, смиренно и без ожесточения принявшим свою участь, а сейчас его откровения заставили содрогнуться: отчего она не заметила, как низко он себя повёл? И было ли то, что Скурдж назвал истинную фамилию Локи, простой случайностью, как он и старался представить? Снова и снова возвращаясь в памяти в тот злополучный день, Дарси склонялась к решению, что Скурдж сделал это намеренно и действовал с определённым расчётом, желая опорочить Локи. Однако и сам Локи оставался далёким от безупречности. Он не отрицал обвинений, а значит, на его совести числилось немало преступлений. И совершил он их, будучи не человеком, а богом, наделённым огромной магической силой. У него не было никакой необходимости изливать душу перед смертной, а потому Дарси не могла понять, зачем он оставил ей такое письмо, нарушающее, к тому же, приказ Одина, согласно которому изгнанники не смели обнаруживать свою истинную сущность. Оно напоминало ей исповедь человека, который слишком долго нёс на своих плечах тяжкий груз. — Я недалёкое и ограниченное создание, — сказала себе Дарси с невесёлой усмешкой. — Я не могу уместить всё это в своей бестолковой голове. Она отрешённо касалась пальцем бумаги, представляя, как Локи старательно выводил пером букву за буквой, когда вдруг черты её лица исказились. Ей пришло на ум то, что должно было встревожить куда раньше. Если всё, написанное Локи, сущая правда, и если он жил одной лишь надеждой на возвращение в Асгард, то он решительно не мог предложить ей стать его законной супругой. Каковы бы ни были чувства Тора, он не взял на себя обязательства перед Джейн, тогда как Локи заявил о своих чувствах, в которые Дарси до сих пор не могла поверить, с бесстрашием и прямотой, исключавшей всякую двусмысленность. Едва заслышав слова о любви, она расценила признание как нечто, совершенно не укладывающееся в её представление о характере Локи, теперь же её охватило не просто недоумение, а испуг. Бог, которому тошно было всё, что окружает его на Земле, не мог желать себе в жёны простую смертную, и, коль скоро Локи предложил ей руку и сердце, им, несомненно двигал неведомый Дарси замысел. А замыслы Локи, как она успела узнать, нередко несли в себе разрушительную силу.