Mourning Never Comes

Здесь, в его святилище…

Когда-то у драконов были самки. Даже такие существа могли умереть по каким-либо обстоятельствам: в битве, от естественных причин. Поэтому существовало оба пола для продолжения рода, и оба пола были сильны и опасны, при этом почти не отличимые друг от друга. Если, конечно, ты сам не являешься драконом.

То, что ими забыто…

Когда она впервые очутилась в Апокрифе, её сердце бешено колотилось о рёбра, частично от страха, частично от возбуждения, особенно при виде высокого, широкоплечего мужчины в тёмных одеяниях, что повелевал хтоническими чудовищами и драконами. Он лишь повернулся в её сторону, а дракон внутри неё уже ощетинился и оскалил клыки. Ни один дова не подчинится просто так другому странному дова; она узнала в его душе своё зеркальное отражение. Своей магией он поставил её на колени, но она не сдалась, гортанно рыча. Он не доказал своё мастерство, и пусть её тело подрагивало, она частично сохраняла вертикальное положение. Смотря, как он командует искателями и, в конечном итоге, скрывается в неизвестном направлении верхом на драконе, она невольно возбудилась, всем телом ощущая его мощь. Когда она вернулась на Солстхейм, первым делом, оставшись наедине, запустила руку себе в штаны, доводя себя до неудовлетворительного, но такого необходимого оргазма.

Здесь мы вспомним…

Он продолжал красть её добычу! Даже вернувшись в Скайрим, каждый раз, когда она свергала очередного дракона с небес, он появлялся в призрачной форме и впитывал их души. Когда такое произошло в первый раз, она попыталась Криком скинуть его с обрыва, но ту’ум лишь прошёл сквозь него, даже не шелохнув подол его одеяния. Всё её оружие было бесполезно, не помогли ни лук Ауриэля, ни меч Харкона, ни даже Бич Драконов. Какой же невообразимой силой он обладал, раз мог поглощать души драконов в Мундусе, находясь в одном из планов Обливиона?

То, что мы вспоминаем…

Солстхейм продолжал взывать к ней. Храм Мирака продолжал взывать к ней. Она освободила все камни Всесоздателя помимо камня дерева, что располагался в самом центре храма, оставаясь осквернённым. Он излучал такую мощь, что дрожь пробежалась по спине, а нутро сладко ныло. Каким же соблазном было ощущение души другого Драконорожденного, того, кто понимал каково это, нести в себе поглощённые драконьи души и чувствовать неутолимую, жгучую жажду, бурлящую в их крови. Порой она не могла противиться самой себе. Она притрагивалась к камню Всесоздателя, лишь бы почувствовать окутывающую её чужую силу, даже если это означало отдать ему контроль над собой на короткое время. Таким же образом он взывал к ней, когда она побеждала очередного дракона своим мечом, луком и Голосом. Однажды, взобравшись по ступеням к драконьему логову, она в ступоре остановилась, понимая, что пришла сюда не ради справедливости по отношению к пострадавшим местным, а ради того, чтобы вновь увидеть Мирака. Она хотела вызволить жреца из Апокрифа, где она не могла его достать. Она хотела, чтобы он обнажил свой меч и схлестнулся с ней в древнем танце битвы, хотела прочувствовать на себе всю мощь его Голоса. Она хотела, чтобы он показал себя могучим и опасным противником, вступая в битву с которым даже она подумала бы дважды. И, возможно, она хотела, чтобы он показал мастерство и в… остальных вещах. Но более всего она хотела, чтобы он принял её, как равную.

Ночью к нам вернётся…

Иногда он ей снился по ночам. Он стоял позади, молча наблюдая за её битвами с духом зверя Кодлака, с Морокеи, с Анкано, с Мерсером, с Харконом, с бесчисленными толпами бандитов, ведьм, ворожей, братьев бури… С самим Алдуином. Последним сражением он наслаждался более всего, будто ставя ту битву на повтор. Она не была уверена, то ли он изучал её технику ведения боя, то ли хотел увидеть Совнгард её глазами, то ли хотел запечатлеть в своей памяти самую грандиозную битву, битву с Пожирателем мира, тенью давних времён. Она задумывалась, спит ли он в Апокрифе. Не это ли причина, по которой он путешествовал по её сновидениям, — напоминание о том, чего он лишился, увидеть мир за пределами царства Хермеуса Моры, увидеть, как изменился мир? А если он спал, снилась ли она ему?

То, что днём было украдено…

Чёрная книга за чёрной книгой. Бесконечные коридоры, опасные щупальца и вечно следящие глаза Садовода людей… Она могла понять, почему Мирак хотел сбежать отсюда. На Солстхейме, да даже в Скайриме она чувствовала пронизывающий взгляд даэдрического принца, ждущего подходящего момента, чтобы расправиться с другим довакином, а её призвать в Апокриф. Однако, он ничего не мог ей предложить взамен на мантию его чемпиона. Ничего… Помимо того, от кого он хотел избавиться.

Далеко от нас…

Как и было с Алдуином, с Харконом, с Мерсером и с остальными, настал час битвы. Она знала все три слова силы Подчинения воли, Воплощения дракона, Циклона и Ярости боя. Она помогла Скаалам освободить камни Всесоздателя и похоронить Сторна. Она проводила свою очередную последнюю ночь перед главным сражением в новоприобретённом поместье Северин в Вороньей Скале, игнорируя празднование на улицах. Все на острове знали, что на заре она отправится сражаться с Мираком. Знали, что, если они не погибнут вместе с ней, вновь будут порабощены жрецом. Поэтому своими последними мгновениями свободы народ намеревался насладиться в полной мере. Однако, этот галдёж не давал ей уснуть. Она вытянулась на кровати, закрыла глаза, дышала медленно и ровно, слушая музыку снаружи и крики восхваления: «Слава Драконорожденному». Дураки, — хотелось ей сказать. — Мирак, как и я, тоже Драконорожденный. Её матрас прогнулся. Она уже намеревалась подскочить на месте и Криком отправить в полёт вломившегося в дом, как вдруг её лодыжки коснулась еле теплая, призрачная рука. И она знала чья. Мирак.

Он все ближе к нам…

Она держала глаза закрытыми, даже когда он в сторону откинул покрывало, оставляя её нагой. Пусть огонь в камине и согревал всё помещение, но дрожь всё равно прошлась по её телу. Чужая рука коснулась её щеки, и пусть его тень не до конца материализовалась в этом мире, она чувствовала текстуру ткани его перчатки. Большим пальцем проведя по её нижней губе, рука опустилась на её горло, оглаживая мягкую кожу и задерживаясь на секунду дольше положенного, будто бы он намеревался её задушить. Рука плавно начала опускаться ниже к её полной груди. Его прикосновения будоражили, чужие пальцы легко прошлись по плечу и вдоль руки, проводя по многочисленным шрамам. Второй рукой он раздвинул её бедра, устраиваясь между ног. Даже сквозь ткань она чувствовала его напряжённый член на своём лобке.

Глаза наши были слепы…

Он продолжал касаться её тела, ища эрогенные зоны, что заставляли её вздыхать и стонать. Казалось, что ему самому было мало, обе руки на мгновение отстранились и тут же вернулись, но уже без перчаток, а горячие губы накрыли её собственные и спустились на горло; небольшая щетина щекотала её кожу. Он ставил метки-засосы, клеймя её и всё так же дразня лёгкими прикосновениями. Его губы спустились на её грудь, оставляя красные отметины, и он вобрал напряжённый сосок в рот, отчего словно электрический разряд прошил её насквозь, клубясь жаром в нутре. Непроизвольно она раздвинула ноги шире, а он сильнее упёрся пахом в её промежность. Жрец хмыкнул и крутанул бёдрами.

Ныне мы прозреем…

Она резко вздохнула, но всё ещё притворялась спящей, предвкушая ощущения его плоти в себе. Его лёгкие прикосновения остановились между её ног, и пальцами он оттянул в стороны половые губы. Она была настолько влажной, что её выделения полностью окутали его призрачные пальцы. Он ввёл один внутрь и изогнул так, что её стенки сжались вокруг. Он поглаживал нежную плоть изнутри, а её влагалище пульсировало в ответ. Ощущения удвоились со вторым введённым пальцем. Он растягивал её, попутно ища ту точку, от которой она будет извиваться от наслаждения. Он наверняка знал, что она уже не спит, но никак вслух это не прокомментировал, лишь развёл её ноги ещё чуточку шире и глубже ввёл пальцы. Она только лишь начала подмахивать бёдрами в такт его движениям, как его прикосновения исчезли. Она открыла глаза, норовя выругаться, пока он раздевался. Он был нордом, как и она, с тёмными, почти чёрными волосами и глазами. Он был мускулист, но не слишком, в отличие от многих нордов. Его тело покрывали шрамы древних сражений. Пусть он и был призраком, но лишь частично, она почти не видела сквозь него. Она облизнулась при виде его члена, настолько большого, что даже в эрегированном состоянии он не стоял колом.

Руки наши были пусты…

Мирак прижал её к кровати, одной рукой сжав горло, а второй приподнимая её бёдра. Даже под угрозой асфиксии она продолжала бороться, рыча, царапая его спину и плечи, когда он вошёл в неё. Он был намного больше всех тех, с кем она спала до того; стенки её влагалища натужно обхватили его плоть. Всё равно она старалась пройтись ногтями по его лицу, хотела оставить свои метки на его коже. Разумеется, он боролся в ответ, отпустил её горло и обеими руками схватил её запястья, обездвиживая своим весом, и вколачивался внутрь. Её голова дёрнулась в сторону, намереваясь укусить его, отчего он усмехнулся. — Такая пылкость, маленькая Драконорожденная, — пробормотал он на довазул, а затем наклонился и украл её поцелуй. Она укусила его, он укусил в ответ, и когда он отстранился, их губы были измазаны кровью. Он зарычал, отпустил её запястья и схватил обеими руками её бёдра, вбиваясь в её нутро сильнее. Руками она обхватила его поперёк туловища, ногтями впиваясь в спину, немного наклонила его на себя и с силой укусила его плечо. Мирак рыкнул, но позволил это.

Ныне он даст им дело…

Первый Драконорожденный задал бешеный темп, на какой был только способен. Он щипал её соски, покусывал мочки ушей, тёрся щетиной о её шею, чтобы она рычала, и ставил засосы, чтобы она стонала. Ей больше всего нравилось, когда играли с её грудью; она оттягивала его голову за тёмные волосы, пока чужие пальцы не коснулись её клитора. Он смеялся над её стонами и криками, хотя у самого спирало дыхание. Сузив глаза, она нарочно сжалась вокруг его члена, ухмыляясь, когда он сбился со своего темпа и не был способен перевести дыхание. Он зарычал, мощь его Голоса усилилась, и он упёрся руками на изголовье постели, со всей дури вколачиваясь в неё. Прогнувшись в спине, она почти закричала от наслаждения.

И когда весь мир услышит…

Мирак доказал, что намного способнее её бывших любовников. Они хоть и доводили её до пика, но оргазм был, как минимум, неудовлетворительным. Но не на этот раз. Этот оргазм обещал стать жидким, бушующим пожаром, яростным экстазом, вкупе со смесью горячего секса и поглощения чужой души. Она почти чувствовала, как её душа цепляется за его, его душа за неё, и оба норовили вырвать чужую душу из плоти и пожрать целиком. Она обхватила ногами его пояс, опуская его на себя и вновь целуя-кусая. Он был так близко, как и она. Она слышала это в его учащенном дыхании, в его сбивающемся ритме. Он мял её грудь, щипал соски, надавливал на клитор, и она достигла пика, извиваясь в конвульсиях под ним. Мирак кончил, судорожно выдохнув, вибрации её стенок выжимали из него всё до последней капли. Она чувствовала внутри, как разливается жидкое тепло с каждым толчком, ногами сильнее прижала его к себе, блокируя выход полупрозрачного семени наружу.

И когда весь мир увидит…

Драконий жрец приподнялся на локтях, находясь всё ещё внутри неё. Она чувствовала его горячее дыхание и задумалась, чувствует ли он её. Обмякнув, он вышел из неё и отстранился, натягивая свои одеяния. Она села на кровати, сведя ноги вместе, никак не реагируя на то, что она нага перед своим врагом. Когда он оделся, подошёл к ней вплотную и опустил свою ладонь на её щеку в собственническом жесте. Она схватила его запястье и отстранила, зарычав так, что от её ту’ума затряслась комната, и поднялась пыль. Мирак лишь усмехнулся. — Скоро, маленькая Драконорожденная. Уже скоро. Затем он растворился в воздухе.

И когда весь мир вспомнит…

— Итак, первый и последний Драконорожденные встречаются на вершине Апокрифа. Они сражались во владениях Хермеуса Моры с таким остервенением, что казалось не было битвы грандиознее. Мирак использовал души драконов с той же целью, что и она использовала самые сильные и дорогие зелья. Голоса сотрясали поле боя, звенела сталь мечей, пылали огни заклинаний. В конце концов у него закончились души, а у неё — зелья; оба знали, что финал близок, оба были близки к тому, чтобы назвать оппонента ровней. Если Мирак убьёт её, он воскресит её в качестве трэлла, когда покинет Апокриф. Если она убьёт его, он станет служить ей, а не Море. Но даэдрический принц не дал ни одному из них поставить точку. Она почти закричала от гнева, когда Садовод людей щупальцем пробил насквозь грудь второго довакина, а когда отбросил его тело, всё уже было кончено. Его душа, вместе с душами всеми поглощённых им драконов, слилась с её. Однако как-то странно его душа… осела. Будто его дова сил не там, где находились прочие драконьи души. Она никогда не поглощала душу другого Драконорожденного, поэтому не могла сказать, должно ли так быть или нет.

Не станет больше мира.

Девять месяцев спустя она родила мальчика с тёмными, почти чёрными, волосами и глазами. Мальчика с душой дракона, что ранее принадлежала драконьему жрецу.