I
15 сентября 2024 г. в 18:44
Пока Миллио с опаской подходил к доске, чтобы узнать, на чью долю выпал жребий стать подношением для колонизаторов, его провожали пристальные взгляды — он буквально ощущал себя так, словно люди раздели его до костей. Он сразу понял, что дело неладно, когда мать вытащила из шкафа белую рубашку, которую держала для особых случаев, и очень тихо и спокойной приказала идти на площадь.
Если жребий выпадал на тебя, ты не мог отказаться. Кто-то из тех, кто едва сводил концы с концами, видели благо в том, что выпадало имя из его семьи. Правительство компенсировало потерю одного из членов годом бесплатных пайков. Еды и денег всегда не хватало. Если одна из проблем решалась, то семья могла подкопить денег и как-то улучшить жизнь оставшихся родственников.
Его имя было в середине списка — комбинация букв и цифр на серой дешевой бумаге. «СА666666666».
Обычно жребий — это анонимное событие. Никто не запоминал номера всех своих соседей в кластере или районе, но Миллио выделялся — его знали все из-за уникального номера, состоящего из одних шестёрок. Когда-то давно такие комбинации считались плохими, но никто уже не помнить достоверно причины и объяснения. Да и сам Миллио об этом знал только из-за того, что умел и любил читать.
Верить не хотелось. Он приставил палец к строке, пересчитывая количество цифр — ну вдруг там их не девять, а восемь или семь? Или популяция настолько выросла, что появился человек с десятью шестёрками? Миллио проверил айди на запястье — всё сходилось абсолютно точно.
Как реагировать, он совершенно не понимал. Разрыдаться, сердиться, смириться или обрадоваться? Он ничего не мог. Его хватило только на то, чтобы таращиться то на объявление, то на свою руку с татуировкой номера.
— Ну что? Как ощущения? — к нему подошёл один из его одноклассников, заглядывая в лицо и участливо хмурясь. Рикату тоже уже знал.
— Если честно, не знаю. Это очень странно. Вероятность один на миллиард.
— Если быть точным, то — десять тысяч на один миллиард двенадцать миллионов тринадцать тысяч семьсот сорок один. Чуть меньше одной тысячной процента.
— Ну да… — Миллио ещё раз погладил свою строку. Можно было бы поиграться в теорией вероятности, дробя её на соотношение численности кластеров к квотам на каждый кластер, но он начал мысленно углубляться и остановился. Какая уже разница, если всё решено?
— Но с другой стороны это тоже перспектива. Твоя мать и младшие будут хорошо питаться целый год. Клеа сможет собрать приданное и перебраться в кластер получше. А ты…
— А я стану подопытным для синих чудиков, которые видят в нас хороший материал для экспериментов. У меня плохое зрение, больные почки и поджелудочная. Думаю, что меня просто усыпят в их лаборатории из-за бесполезности. Но ты прав. В перспективе я мог бы прожить ещё пару лет, а потом стал бы обузой.
Рикату похлопал Миллио по плечу и оттолкнул от доски. Воистину неугомонный человек. Они оба были странными, а потому легко нашли общий язык, отгораживаясь от всего остального унылого и достаточно равнодушного мира за книжками и устаревшими безделушками. Только Миллио был более тяжёлым на подъём. Когда Рикату с лёгкостью принимал всю мерзость происходящего, Миллио расстраивался и замыкался в себе.
— Давай не будем смущать наших дорогих бездельников, да? — Рикату нарочито громко выделил вторую часть фразы, чтобы другие поимели хоть какую-то совесть и перестали так таращиться. Очень мило с его стороны, Миллио оценил. Когда все продолжили заниматься своими делами, стало намного легче.
— Стой… — они уже ушли с площади и петляли по узким улочкам, когда до него начало доходить. — У тебя же смена на ферме. Почему ты сейчас со мной?
Рикату улыбнулся.
— Давай-давай, шевелись, нам нужно успеть в бар до того момента, пока все места не будут заняты. — Он был рад, что Миллио заметил несоответствие его графика. — Список вывесили вчера вечером и уже тогда заговорили, что Миллио попал на жребий. Тебя-то что? Легко узнать. Я подумал, что тебя нельзя оставлять одного, когда ты узнаешь… вот и отправился. Начальник даже спорить не стал. Он и так ворчал, что у меня переработки, из-за которым ему приходится оформлять кучу бумажек. А тут и повод безрадостный. Вопросов не возникло.
— Понятно, — Миллио кивнул. — Спасибо.
— Да не за что. Так бы и стоял там как идиот.
— А ведь мне нужно пойти в управление зарегистрироваться…
— Завтра вечером пойдёшь. Кого выбрали, так и сделают. Время ещё есть. Выпьем, погуляем, ты простишься с семьёй и уже тогда зарегистрируешься. Они ещё и благодарны будут, что кормить тебя не надо.
— Какой Рикату молодец…
Миллио отвернулся, но всё же продолжил идти с ним в бар, находящийся в самом сердце кластера. Официально бары и любые увеселительные учреждения были запрещены, как и подростки, едва переступившие рубеж четырнадцати лет, находящиеся там. Но без должной необходимости никто их не трогал. Во-первых, управление само периодически к ним заглядывало. Во-вторых, никого не удивишь детским трудом — подростки ходили в школу и после уроков шли работать, учась через пень колоду. В-третьих, бар, бордель и подпольный рынок помогал зарабатывать, и люди не делали различий в тех, кто готов был им приносить деньги.
Улочки становились всё непригляднее. Хоть бы травинку какую увидеть… да и небо серое. Всё наводило тоску.
— Да, Рикату молодец. Что бы Миллио без него делал?
— Так бы и стоял там как идиот.
— Но это правда.
— Правда. — Миллио вздохнул.
В баре пока что людей было немного — ещё не закончили работу на ферме и заводе, поэтому Рикату, словно боевой петух, занял самое удобное место в углу у окна, не дав занять его ещё одному охотнику. Тот недовольно цокнул, но Рикату отмахнулся от него, как от надоедливой мухи, причитая, что можно было бы и уступить человеку, на которого выпал жребий.
— А знаешь что?
— Что?
— Меня жребий тоже выбрал. Случайность меньше одной тысячной процента, но у меня есть некоторые подозрения, что сейчас были особые критерии.
— Думаешь, их интересуют субтильные очкарики из бедных семей?
— Думаю, что это неспроста.
— Тебя тоже выбрал жребий… — Миллио уселся и лег головой на стол, прикрывая лицо руками. — И ты такой спокойный.
— Ты тоже. Хочу узнать, как они выглядят. Синие чудики — это понятно, но вдруг они не синие?
— Вдруг зелёные?
— Ага. Жутко интересно, даже если мне это будет стоить жизни.
Они заказали какие-то лютые настойки, — Рикату платил из своего кармана — много мяса и налакались так, что чуть не остались в том же баре. Вечер Миллио помнил смутно. Кажется, они пели старые песни про геройское самопожертвование во имя всеобщего мира и приставали к заводским работникам, заставляя их повторять слова на мёртвых языках и вычислять математические уравнения. Определённо, была ещё драка, потому что Миллио чувствовал, как у него ломило всё тело, а кожица на губах лопнула как спелая вишня от простой попытки открыть рот.
— Пропойцы просыпаются, надо же.
Голос матери ввинтился в мозг и прострелил череп болью. Она явно была недовольна. Но не так, как могла бы в обычном случае.
Миллио открыл глаза и сбросил с себя Рикату, который нашёл в его лице удобную подушку. В глазах было мутно.
— Доброе утро…
— Несомненно. Хорошо, когда утро начинается в обед? И опять ты с этим прохвостом спутался. Вечно он тебя тянет в какую-то пакость.
— Мама, отстать от Рикату… он со мной.
— Что с тобой?
— Пойдёт со мной. — Если верить недоумению на лице матери, она его не поняла. Пришлось объяснить. — Его номер тоже есть в списке. Нас обоих выбрали.
Мать обессилено села на старенький стул. С ней и так что-то было не так, но сейчас она походила на человека, который сдерживался из последних сих — нижняя губа подрагивала, на щеках некрасивые красные пятна, а глаза слишком яркие и блестящие.
— Ох. Но почему?.. Разве такое может быть?
— Рикату считает, что были особые критерия выбора.
— В жребии нет никаких критерий выбора! Это совершенно случайная вещь, на которую никак нельзя повлиять! Если бы можно было влиять, то ты думаешь, никто бы не давал взятку, что его не трогали? Или ты думаешь, что я согласна с такими критериями, чтобы тебя выбрали, словно какую-то лошадь с нужным узором?!
Рикату тоже начал просыпаться, и мать, понимая, что срыв уже не может остановить, почти выбежала из дома на улицу.
— Какая же она громкая. Моя мать отреагировала спокойнее.
— Твоя мать сидит на успокаивающих. И ты приёмыш.
— Успокоительных. И тебе спасибо на добром слове, — Рикату умудрился встать, чтобы взять кувшин с водой, любовно оставленный матерью Миллио. Стаканы он любезно проигнорировал. Выглядел он потрепанно — губы целы, а вот под глазами уже наливались синяки, да и нос сидел как-то кривовато.
Миллио широко зевнул, встал и задумчиво посмотрел на полы своей когда-то белой рубашки. Бурые разводы уже ничем не отстирать, а новой приличной рубашки у него не было. Грустно, придётся идти так.
— Наверное, я бы не хотел, чтобы моего ребёнка забирали.
— Да, это несправедливо. Но… как сказала твоя мать, никто из простых смертных не может повлиять на исход.
Миллио тоже захотел воды и допил оставшуюся половину кувшина. Его затошнило, и он с тоской подумал о том, что хотел бы снова лечь. По крайней мере, пол был неподвижен, и желудок так не бунтовал, когда он лежал.
— Тогда мы пойдём вместе регистрироваться. Но перед этим надо написать Клео, где у нас тайник с книжками. И мы ей больше не сможем помогать с учёбой.
— Она не будет работать, поэтому сможем управиться сама, даже если ей неинтересно. Твоя мать не спустит с неё глаз.
Миллио поёжился, признавая такой исход. Всё-таки их мать иногда перегибала палку со строгостью — Клео будет спорить. Если её эмоции возьмут вверх, она даже уйдёт из колледжа. Миллио надеялся, что Клео достаточно замотивирована, чтобы уйти от чёрной работы.
— Всё будет хорошо.
Они перекусили сухими галетами, запивая их травяным отваром, который назывался чаем, и постарались оставить после себя порядок. Потом Миллио пошёл искать мать. Та сидела во дворе на корточках, почти воя в голос. Он совершенно не знал, как ей помочь, но постарался неуклюже её поддержать. Если люди что-то теряли, их нужно обнять. В итоге, рубашка испачкалась ещё и потёкшей тушью. В голове не укладывалось, что он не увидит больше свою мать и сестёр — старшая жила в общежитии колледжа, а младшая жила у бабушки на ферме, с детской непосредственностью мучая всю окружающую их живность. Миллио тоже расплакался. Они долго сидели вместе на земле, и домашние куры поглядывали на них блестящими глазами без век, тихо квохча и клюя голую землю. Мать хотела пойти с ним, но он не согласился. Лишняя минута ничего не изменит.
Рикату тактично не выходил из комнаты, пока Миллио не зашёл в дом сам. Они написали записки на такой же серой дешёвой бумаге, Миллио вытащил из всех потайных местечек всё, что могло бы финансово помочь семье и снял с шеи плетеную фенечку, оставляя её подарком на память. Рикату в своих посланиях пытался поддержать или рассмешить, а Миллио скорее давал инструкции, что делать нужно, а от чего отказаться в его отсутствие. Лишь для матери он, едва не пылая ушами, сумел дописать про любовь. Всё-таки он не привык к подобным откровениям.
Они ушли тихо, крадучась из двора, чтобы не заметила мать.
Управление отличалось от всего остального кластера подобием цвета. Не разные оттенки монохрома, а вполне жизнерадостный голубой. Украшение фасада, прозрачные большие окна с занавесками, колонны, фонари для освещения и претензия на удобство. Первый этаж — библиотека, где хранилась гордость Миллио и Рикату. Второй этаж — музей, где они посмотрели и изучили всё. А на третьем уже находилась администрация с главой кластера. К первым двум этажам обычно относились пренебрежительно, а третьего опасались. Просто так туда никуда не вызывали.
Миллио и Рикату встретила женщина на пороге, которой, конечно же, уже сказали про освобождении квот на помощников по причине жеребьёвке. Она выглядела растерянно и тоже плакала.
— Такие зелёные птенцы, а уже почти мертвы.
Рикату ворковал с ней, как родной сын, Миллио же чувствовал себя неловко. Он относился к ней хорошо, но между ними всегда была стена из недопонимания.
Глава кластера лично регистрировал каждого из жребия, процедура больше напоминала покупку в магазине. Он сканировал татуировку и просил пройти дальше. Дальше выбранные жеребьёвкой отдавали все личные вещи, проходили к уже порядком уставшему медику, который выжигал номер лазером и пистолетом с одноразовыми иглами вкалывал дозу витаминов. Для человеческого мира эти люди переставали существовать и считались списанным производственным ресурсом. Выжигать татуировку было больно, Миллио гладил обожжённую красную кожу, пока спускался на первый этаж и выходил через чёрный ход. Обычные грузовики собирали по сорок человек и вывозили к ближайшему научному центру.
Миллио надеялся, что поедет вместе в Рикату, но их равнодушно разделили, едва увидев, что они друзья. Это вызывало иррациональные чувства обиды и одиночества. А в научном центре их вырубили каким-то газом и больше Миллио не знал, что с ним делали и сколько времени это заняло. Он знал, что их тела готовили к долгому перелёту и замедляли все жизненные процессы. Замедлили, но не заморозили.
Он знал, что потеряет минимум пять лет своей жизни на путь и, возможно, на это же время постареет.