Северная легенда

Князю Святославу приказано было оставаться в Орде, пока не вернется карательный отряд, посланный против его братьев. Приходилось ждать вестей, каковы бы те ни были. Даже думать было жутко о том, что происходит сейчас дома, в Сварожьих Землях. Наконец, к князю явился Китан и поведал последние новости. - К Величайшему прискакал гонец от Ганжуур-нойона. Сообщил, что на месте владений мятежников сейчас пепелище. Он взял хорошую добычу. Немного медлит, потому что ведет множество пленных, - голос и лицо комана оставались совершенно непроницаемы, и трудно было понять, одобряет ли он победы чжалаиров или втайне сожалеет: ведь и его соплеменники были ими завоеваны. Из груди Святослава вырвался тяжкий вздох. Он сел у костра в юрте и знаком велел собеседнику продолжать. - А мои братья? Они тоже в плену? - он представил Стемира и Вирагаста в цепях, бредущими, с трудом переставляя скованные ноги за лошадью чжалаирского нойона. Но Китан покачал головой. - Нет, княже. Их нет ни среди убитых, ни среди пленных. По-видимому, им удалось уйти. Святослав вздохнул с невольным облегчением. Но тут же устыдился: ведь столько чужих братьев, сестер, мужей, отцов, матерей, детей чжалаиры вот-вот пригонят в Орду, на вечное рабство, - а он думает только о своих... Через несколько дней в Сарае встречали вернувшегося с победой темника Ганжуура. Вся Орда оседлала коней, ожидая своих героев. Гремели барабаны, звучали зурны и хуры, готовясь воспевать новую победу. Все нарядились в лучшие одежды, готовясь к празднику. Да, у чжалаиров был сегодня праздник: их воины возвращались победителями, везя с собой богатую добычу, - чего еще оставалось желать? Князя Святослава с его свитой также пригласили, как почетных гостей. Совсем неподалеку от себя Святослав видел Ерден-хана - на белом коне, в памятной ему горностаевой шубе. Но среди этой ослепительной белизны лицо джихангира выглядело совсем желтым и кислым, как он ни старался сделать его веселым. Въехавших в стойбище чжалаиров князь едва заметил; все его внимание было приковано к пленным, что плелись позади, на аркане, или сидели на телегах. Он уже видел такое - толпы полуголодных, окровавленных людей в изорванных лохмотьях. Тех, в чьих глазах застыл страх, как у загнанного зверя, и тех, кто не может пока еще осознать, что их жизнью отныне распоряжаются другие. Видел, но к такому невозможно было привыкнуть. Ганжуур-нойон коротко доложил хану от успехе своего войска. Выслушав его, Ерден-хан взмахнул символом своей власти - плеткой, в ремни которой были вплетены драгоценные камни. Указал ею на пленных и на обоз с награбленными ценностями. По его знаку изрядную долю от всей добычи отделили сразу, в пользу хана и его семьи. На все остальное он снова показал плеткой. - Это ваша доля, мои храбрые воины! Пусть ваши нойоны разделят добытые сокровища между вами, согласно вашим заслугам! Ни один воин, ни одна семья не останется без награды! - выкрикнув так, джихангир украдкой прижал руку под полой шубы к боку, точно там у него все болело и ныло. Многоголосый радостный хор огласил всю Орду, так что лошади перепугались бы, управляй ими кто другой, кроме чжалаиров. Не сводя глаз с пленных, Святослав видел, как по их толпе, от человека к человеку, пробегала нервная дрожь. Для них дикая радость врага не предвещала ничего, кроме новых бед. Тут же начался раздел добычи. Сперва тысячники делили между собой все, что было привезено ценного, каждый для своих людей, утаскивали и угоняли свою долю в сторону. Затем полученное делили по сотням, сотники, в свою очередь оделяли каждый десяток, в зависимости от заслуг своих воинов, а десятники уж затем раздавали каждому воину его долю. Ордынский порядок действовал даже здесь; за драку из-за добычи ее участников непременно казнили бы. Если то, что понравилось одному, доставалось другому, можно было купить или обменять, в крайнем случае, отсудить, обратившись к старшему по званию нойону, но ссоры между своими были строго запрещены. У чжалаиров, в отличие от обитателей Сварожьих Земель, не было принято платить виру за убийство или причиненное другому увечье, за воровство у своих, - только смертная казнь. Что ж, может быть, для кочевой Орды к тому же, состоявшей, на самом деле, из множества племен, такой порядок и был нужен. Во всяком случае, он действовал и, как можно было убедиться, помогал чжалаирам одерживать победы... Пленные завыли и загомонили, когда их стали распределять в разные стороны. До сих пор они, сбившись в кучу, как воробьи под ледяным дождем, еще черпали в своей численности если не утешение, то хотя бы чувство сообщности, составив как бы народ в народе. Теперь и их разделяли завоеватели.Каждый новый раб должен был следовать к своему хозяину. Здесь можно было увидеть, как какой-нибудь чжалаир подгоняет плеткой доставшегося на его долю раба рядом с породистым быком или бараном. Тут же рядом суетились оборотистые торговцы, преимущественно иноземные, также покупая себе товары и пленников. Эти старались выбирать лучших - сильных молодых мужчин и красивых девушек, самых пригожих детей. Таких пленников можно было увезти с собой и продать где-нибудь втридорога на жарком Полудне, где белокожие и голубоглазые северяне были такой же редкостью, как снег и лед. И на все это глядел князь Святослав и его свита. Они, в качестве почетных гостей, сидели на конях поблизости от Ерден-хана, окруженного своей "очередной стражей". Им было все видно даже слишком хорошо. Одна пленница, из рук которой вырвали ребенка, а ее саму толкнули к новому хозяину, увидела среди чжалаиров высокую фигуру влесославльского князя. То ли видела его раньше и узнала, то ли догадалась, кто это. Протянула к нему руки с отчаянным воплем: - И ты, княже, с проклятыми заодно? Гляди, как делается нынче с нами! Гляди! Ее бешеный вопль, стон множества пленных, едва заглушаемый чжалаирскими барабанами, словно кнутом обожгли Святослава. Он выпрямился в седле, бледный, как смерть, до крови кусая губы. Даже словом ответить ей, что слышит, он не имел права в присутствии чжалаиров. Слава Богам, раздел добычи длился недолго. Вскоре пленных забрали новые хозяева, и пытка для влесославльского князя со спутниками закончилась. Для тысяч новых рабов - только началась. К Святославу, все еще неподвижно застывшему на месте, подъехал сам герой нынешнего дня - Ганжуур-нойон. В шелковом малиновом халате, на плечах, хоть и не холодно, накинута была соболья шуба, явно трофейная. На темном широкоскулом лице военачальника играла злорадная усмешка. - Князь, я тут в Залесном прихватил пару твоих племянников. Ты согласишься за них заплатить выкуп, или их отправить к прочей добыче? Святослав взглянул на него, словно не верил своим ушам. Узнав, что его братья спаслись, он боялся и спросить о судьбе их семей в разрушенных городах. - Где они? - поинтересовался он вместо ответа. Кибитка, как и много других, ей подобных, пропахла сыромятной кожей, потом, вяленым мясом и кумысом. Сперва показалось, что внутри никого нет. Только потом Остей догадался пошевелить медвежью шкуру на полу. Послышались приглушенные всхлипывания, как будто кто-то готов был заплакать, но одновременно боялся. Под шкурой дрожали от страха двое мальчишек, прижавшись друг к другу, как мышата. Оба полуголые, чумазые и исцарапанные, похожие на кого угодно, только не на княжеских детей, хоть и пленных. Если бы Святослав не видел их на Стемировой свадьбе, подумал бы, что хитрые чжалаиры нарочно подсунули подставных детей, чтобы получить выкуп. Но, приглядевшись, разглядел в их лицах фамильные черты, и не сомневался больше, что это дети Вирагаста. Немного подождал, чтобы мальчики огляделись и поняли, что находятся среди своих. Потом осторожно, словно ловил редкого зверька. протянул руки к головам мальчиков, спутанным в сплошной колтун. Младший только вздрогнул, не издав ни звука, старший сморщился и всхлипнул, однако не заплакал. - Не бойтесь, Мстислав, Ярополк. Теперь все будет хорошо, - как можно мягче проговорил князь, гладя обоих по спутанным грязным волосам. - Пойдемте. Я заберу вас отсюда. - Отец? Это ты? - прошептал старший мальчик, всматриваясь и не веря своим глазам. - Нет, Мстислав. Ваш отец далеко, но я обязательно его разыщу и верну вас ему, - пообещал Святослав, искренне надеясь, что это вправду окажется так. - А я - ваш дядя, отцов старший брат, Святослав Вирагастич, князь влесославльский. Он взял на руки старшего племянника, чувствуя, как часто-часто бьется сердце под хрупкими детскими ребрами. Но с младшим возникли проблемы. Он беззвучно извивался на полу кибитки, не давая взять себя ни князю, и никому из воинов. - Может быть, меня он не испугается? - сказала Дарина, протиснувшись между мужчин. - Я все-таки меньше похожа на тех, кто его взял в плен. - Ты как раз похожа! Еще бы чжалаирский халат надела! - поддел ее Немирко, по-своему пытаясь разрядить обстановку. Но Дарина уже взяла на руки ребенка, покрытого коркой запекшейся грязи. Тот немного побрыкался, но, почувствовав женские руки, утих. И вновь - ни единого звука. - Что же с ним? Он все время так молчит? - с тревогой проговорила Дарина. - Да. Все время с тех пор, как нас увезли. А маму ударили по голове, и она больше не двигалась, - Мстислав вздрогнул и крепко обнял шею Святослава. Тот лишь теперь заметил под слоем грязи на руках и спине племянника еще и синяки, совсем свежие и уже рассосавшиеся, бледно-желтые. Значит, били. То-то мальчишки на затравленных зверьков похожи, а Ярополк онемел! Что ж, спасибо еще, что довезли мальчиков живыми, хотя бы ради "бакшиша". Поравнявшись с поджидавшим его темником Ганжууром, Святослав вежливо кивнул ему. - Сегодня вечером отправлю тебе выкуп, если же при себе не хватит кун - пришлю тебе после из Влесославля, не сомневайся, - пообещал он. - Какие могут быть сомнения! Всем известно, что твое слово дороже золота, - с той же светской любезностью отозвался темник. "Дома" маленьких княжичей поручили заботам служанки - недавно выкупленной полонянки по имени Млава. Ее история была, увы, типична для нынешнего времени. Несколько лет назад ее, еще молодой девушкой, живущей тогда в деревне под Дедославлем, захватили в плен вместе со многими другими. Здесь ее несколько раз продавали и перепродавали из рук в руки. У последнего хозяина она прожила дольше всего, выполняя поручения придирчивой хозяйки и время от времени деля ложе со своим господином. Хозяйские дети иногда ездили верхом на рабыне-свархе, садясь на спину и дергая ее за волосы вместо вожжей. Но ей повезло - недавно князь Святослав выкупил Млаву вместе с некоторыми другими рабами - капля в еще больше пополнившемся море чжалаирского ига! Даже перелови жители Сварожьих Земель всех пушных зверей в своих лесах и отдай их меха чжалаирам, и тогда бы вряд ли удалось освободить весь полон. А ведь многих пленников уводили в дальние страны, далеко от Сарай-Ердена. Да и тем, кто остался дома, приходилось за себя дань платить, уж не до помощи другим... Млава выкупала и остригла обоих мальчиков, напоила их молоком и уложила спать. Все время, пока занималась ими, ужасалась вслух, какими грязными и заморенными выглядят княжичи. К счастью, несмотря на собственные беды, сердце бывшей рабыни еще сохранило достаточно тепла, чтобы позаботиться о брошенных детях по зову сердца, а не только ради платы. Похоже было, что ей подопечные доверяли больше, чем Дарине, или же она умела лучше обращаться с ними. Сейчас Млава, уложив детей спать, напевала им грустную песенку. Вместо сожженных лохмотьев для детей пришлось купить подходящие чжалаирские детские вещи, потому что больше их не во что было одеть. На следующее утро в юрту к Святославу пришел Жаргал-оглан. За прошедших несколько лет ордынский царевич повзрослел на вид, возмужал, обзавелся редкими, как у кота, черными усиками. Но влесославльского князя он по-прежнему, вопреки всякой очевидности, называл братом. - У меня хорошие новости для тебя, анда, - проговорил он, крепко обняв Святослава. - Отец согласен передать золотую пайцзу тебе прямо, не беспокоя великого хагана. Я долго его уговаривал, и он, наконец, согласился исправить давнюю ошибку - передать власть над свархами тебе вместо недостойного Стемира. Святослав знал, что должен поблагодарить его, но в подобных обстоятельствах слова не шли на ум... Наконец, он выговорил с трудом: - Пусть Боги вознаградят тебя, Жаргал-оглан, как и ты меня. Ерден-хан повертел в руках золотую пластинку с вычеканенной на ней головой тигра - знак вассальной власти, ханский ярлык. - Теперь ты - великий князь свархов. Поезжай в свою страну и наведи там порядок. Я тебе верю, ты не "забудешь" нечаянно заплатить дань, как твой братец. - Не забуду, господин и отец мой, - проговорил Святослав, поцеловав протянутую ханом руку. - Я не сомневаюсь. И Жаргал за тебя ручается, - владыка Орды остановил на влесославльском князе взгляд воспаленных глаз с желтыми белками. - Надеюсь, что, когда он станет ханом, ты будешь так же полезен ему, как и мне. Не забывай о клятве, данной над священным огнем. - Я верю, господин мой, что ты еще много лет будешь править, и не придется мне искать путь к иному владыке... - Возможно ли такое? Не льсти, Святослав. Лесть унижает и того, кто ее произносит, и того, кто ей внемлет, - усмехнулся Ерден-хан. - Так вот, пообещай. Тебе тоже лучше, чтобы мне наследовал Жаргал, а не кто-то другой. - Конечно. Я обещаю тебе, отец и господин мой: твой наследник, Жаргал-оглан, навсегда останется моим братом. Ерден-хан успокоенно кивнул. Взглянул на собеседника из-под прикрытых век. - Так поезжай домой. Думаю, что свархи теперь надолго отучатся бунтовать. Но, если вдруг что не заладится - зови на помощь, Орда тебя поддержит. Святослав внутренне содрогнулся, представив такую "поддержку". Бывало у его предков, что те, оспаривая друг у друга власть, приглашали на помощь степные племена, но те, хоть и были опасным врагом, никогда не обладали над Сварожьими Землями такой властью, как сейчас чжалаиры. - Если до такого дойдет - будет видно, - уклончиво произнес он, не отказываясь, но и не соглашаясь. - Пусть все ваши и наши Боги, и самые благие духи, и великие пращуры твои пребудут с тобой, могущественный хан, и пошлют здоровья и многих лет жизни тебе и благополучие твоему народу! - И тебе счастливого обратного пути! - каким-то скрипучим голосом пожелал Ерден-хан. Это была последняя встреча Святослава с ним. То, что застало новоиспеченного великого князя на обратном пути, было еще страшнее, чем можно было себе представить. Его отряд ехал словно по вымершей, опустевшей стране. Нигде не видно было дыма из трубы, не слышно ни человеческого голоса, ни мычания коровы, лая собаки или крика петуха. Лишь время от времени попадались пепелища на месте бывших деревень, да осыпались несжатые поля, коричнево-рыжие или черные, там, где по ним тоже прошелся огонь. Уже под самым Брониславлем они впервые встретили живого человека. С перекрестка дорог, ведущего к бывшей деревне, вдруг послышалась песня. Веселая свадебная песня, которую выводил одинокий девичий голос, такой сильный и чистый, что казалось невероятным, как такой голос помещается в человеческом теле. Это было дико и невероятно, и все же эта песня звучала здесь, где на много верст вокруг царили смерть и запустение. Голос неведомой певицы разносился далеко вокруг, напевая от имени невесты: свадебное платье с алой фатой она, мол, уже соткала и сшила, и вено семье жениха приготовила, и всех родных и подруг ласковых созвала на свадьбу, и мед сварила, и пироги испекла, свадебную кашу поставила вариться в печь, - скоро и жених милый, долгожданный, к ней приедет... Допев до конца, неизвестная подождала немного. Дальше эту песню полагалось подхватить жениху. Но никто не ответил, и вскоре неизвестная завела песню заново - сначала. Свернув в ту сторону, откуда доносился голос, путники увидели сидевшую у дороги девушку. Заслышав стук копыт, она встрепенулась, как птица, и поднялась на ноги, приветливо замахала руками. Она загорела до черноты, босые ноги были все в придорожной пыли, как и подол некогда нарядного голубого летника. Зато поверх густых рыжеватых волос девушки красовался венок из свежих незабудок. Князь Святослав спрыгнул с коня наземь, чтобы поглядеть на певицу поближе, но она уже сама опередила его. Всплеснув руками от радости, подбежала к нему. На ее лице с огромными бездонными синими не глазами даже - очами, - отразился такой восторг, как бывает только у маленьких детей, когда приезжают гости. - Любомир! Ты приехал за мной! Сегодня наша свадьба! - лепетала она, хватая князя за руки, за плечи, заглядывая в лицо. Он замер столбом, не зная, что сказать, да и поймет ли девушка? Но она сама, разглядев поближе, вздохнула и отступилась. - Ой, обозналась! Прости, добрый человек, я жениха своего жду, Любомира, он должен приехать. Нет ли его с вами? - и она принялась разглядывать спутников Святослава, переходя от одного к другому: Немирку, Остея, Ингольфа, и всех прочих, перед каждым качая головой. Наконец, девушка отошла в сторону и снова села у дороги. - Нет с вами моего Любомира! Но я все равно ждать буду. Он обещал за мной приехать, - и она снова затянула веселую свадебную песню, от которой в этих обстоятельствах у кого угодно пробежал бы мороз по коже. Дарину, когда она подошла к князю, все еще трясло от ужаса. - Ничего еще не видела страшнее! Откуда она здесь взялась, совсем одна? - Видимо, помешалась, когда чжалаиры вырезали ее селение. Может быть, она и вправду собиралась по осени выйти замуж, вот одно это и сохранилось в ее памяти. Сидит и поет песню своему Любомиру, который никогда уже не приедет... Чжалаиры не могли не увезти ее, ни убить: они почитают безумных священными, и никогда не причиняют им зла. Надо было ехать дальше; но какое-то странное чувство заставляло их медлить возле безумной певицы. Каждый хоть раз оглянулся в ее сторону. Наконец, Немирко воскликнул без тени обычного балагурства о том, что пришло сейчас на ум и многим другим: - Как видно, в Сварожьих Землях лучше всего нынче жить безумным: им одним не опасны проклятые, и они не замечают своих потерь! Почему бы нам всем не сойти с ума, лишь бы нас оставили в покое! Никто не произнес ни слова в ответ. Любые утешения тут не были бы уместны. Когда собирались ехать, Остей снова поглядел на девушку. - А ее что же, оставим здесь? Осенью она, может быть, и кормилась в лесу ягодами да орехами, но скоро зима, она умрет от голода и холода. Великий князь тоже взглянул на безумную певицу - она снова заливисто выводила свою песню, не замечая больше остановившихся рядом путников. - Я не уверен, что ее стоит забирать отсюда. Здесь она счастлива, думая, что ее Любомир вот-вот приедет за ней туда, где она жила. А в другом месте, пожалуй, станет метаться, как зверь в клетке. Если в округе остался хоть кто-то живой, велю им присматривать за несчастной. Оставив возле дороги еду и теплый плащ, путники поехали дальше. Еще долго слышался им вслед звонкий голос безумной певицы. Деревни вокруг еще лежали в руинах, но в Брониславле путников неожиданно встретил стук топоров. После всего увиденного этот звук показался таким же невероятным, как стук сердца у мертвеца, уже возложенного на погребальный костер. И все-таки топоры стучали: там, где, должно быть, недавно была только черная гарь, теперь сложены были шалаши из веток, а рядом с ними совсем светлыми казались свежие бревна. Видно, что здесь затевалась большая стройка. Люди сооружали из бревен срубы новых изб, кое-где возводили уже стены, другие только еще рыли подвалы, углубившись в землю, как кроты. Здесь же, возле временных жилищ, женщины варили на костре какую-то снедь, у них под ногами крутились несколько детей. - Гляди, княже! - Дарина подъехала к Святославу вплотную; у нее на глазах наворачивались слезы. - Брониславль снова строится! И в самом деле: хоть и собралось всего несколько десятков человек - тех, кто избежал гибели и плена, и ушел не так далеко, чтобы уже не возвращаться домой, работали быстро и упорно. Не слышалось ни рабочих песен, ни шутливых перебранок, как обычно на строительстве. Люди были еще мрачны и молчаливы, топоры в их руках стучали ожесточенно, словно рубили не бревна, а вражеские головы, и щепки разлетались в разные стороны. Но они работали, спеша, видимо, к зиме отстроить избы и пустить к новому очагу обездоленного Домового. В яростном стуке топоров горожане сперва не услышали, как подъехали приезжие. Только кудлатый пес, сидевший у костра, вдруг вскочил на лапы и залаял. Строители обернулись и увидели всадников. Настороженность понемногу уходила из их лиц, взглядов, рук, не выпускающих топоры: слава Богам, свои... Но лица были хмурые, вид изможденный, одежда у всех поизносилась. У многих, даже у молодых, в волосах серебрилась седина. - Что, княже: приехал поглядеть, что сейчас на месте Брониславля осталось? - холодно спросил один из мужчин с топорами. - Я в Брониславль жить приехал. Великим князем буду отныне. Так что отстраиваться вместе будем, - проговорил Святослав, смело подойдя к ним. - Скоро съезжу во Влесославль, соберу там людей для строительства. Приглашу оттуда искусных мастеров, соберу куны на восстановление. - Вот-вот, наши земли теперь только из чужих княжеств и заселять, - мрачно отозвался тот же горожанин. - Обезлюдели вконец наши края. Второе нашествие нас совсем добило. Вчера только закончили мертвых хоронить. Да еще сколько тел звери и птицы растащили! Пожалуй, нас тут, если проклятые не вернутся, для села хватит, а для города маловато. Что мог сказать Святослав? Любые утешения прозвучали бы бессмысленно, и даже обещать, что впредь не случится новых нашествий, он не мог. Вместо ответа взял топор из рук смерда и сделал им несколько затесов на бревне, которое предполагалось уложить в основание будущей избы. - Поможем брониславцам поскорей отстроиться! - с нарочитым весельем крикнул он дружинникам, приглашая их взяться за строительство. Преодолевая понятное недоумение горожан, никогда не слышавших, чтобы сам великий князь помогал им строить избу, постепенно взялись за работу. Совместными усилиями работа пошла не только быстрее, но и веселее. Теперь вправду видно было, что город оживает. Тяжелая работа наравне со смердами приносила князю Святославу неожиданное удовлетворение. Ему хотелось думать, что, разделяя с ними труд, он хоть немного поймет труд и беды, что для них были почти что обычной повседневной жизнью. Да и самому ему хотелось здесь очиститься от угождения чжалаирам, от лицемерия, в котором приходилось жить в Орде, от вынужденной покорности тем, кто сотворил здесь такое. Наконец, хотелось думать, что в восстановлении Брониславля будет доля и его труда. Пробыв несколько дней в своей разрушенной столице, великий князь выехал во Влесославль, где жила его семья. Как и ожидал Святослав, избрание его влесославцы встретили двояко. С одной стороны, они знали его заслуги лучше, чем кто-либо, и гордились им. С другой, ревниво косились на других, а главное - опасались, что станет, когда уедет от них князь Святослав Вирагастич. - А вместо тебя кто же у нас князем сделается? - вопрошали на вече. На том самом вече, которое в прежние времена не раз выпроваживало прочь князей, ни во что не ставя их звание, да и самого Святослава как-то изгнало... - Я про вас не забываю: приглядывать буду и из Брониславля, как у вас идут дела, - отвечал князь на площади, битком забитой народом. - А князем во Влесославле останется старший сын мой, Владислав Святославич. Но по этому поводу Святославу пришлось выдержать еще одну бурю - уже дома, со стороны жены. Та обрадовалась было переезду из Влесославля, который так и не смогла полюбить. Но и слышать не хотела, чтобы оставить там сына. - Какой из него князь? Ребенок еще! Разве он справится с этим гнездом шершней? Или ты забыл, сколько тебе самому пришлось от них вытерпеть? Хоть бы княжество ему сперва полегче нашел! - А у меня было княжество полегче, когда меня с братом сюда прислали? - возразил Святослав. - Мне, когда посадили на влесославльское княжение, было только восемь лет, и брат был только на год старше. Владиславу сейчас уже куда поболее. К тому же, он здесь родился, влесославцы его считают своим, не сделают зла. Не в стаю волков его отправляю! Из груди княгини вырвался тяжелый вздох. - Никогда еще надолго не оставляла никого из детей... Я чувствую, трудно здесь будет Владиславу. Не каждому Боги дают столько сил и терпения, сколько тебе... - Будет трудно - помогу. Пусть привыкает: времена сейчас трудные, и засиживаться у материнской юбки некогда. Он хотел еще сказать: если он умрет раньше, чем вырастут сыновья, надо, чтобы хоть старший из них к тому времени был уже готовым князем и опорой семье. Но увидел, как дрожат сцепленные в замок руки сидевшей на лавке Светланы, и не смог сказать такого, что ранило бы ее еще больнее. Сел на лавку с ней рядом, коснулся ладонью ее руки. - Нам придется ехать, а Владислав останется здесь - это решено. Но не переживай так, его тут не съедят. Я же, со своей стороны, выручу его, если потребуется. Ну, соберись, госпожа великая княгиня! А то люди подумают, что ты увидела мышь на своей постели... Княгиня слабо улыбнулась. - Ты уж успокоишь... Что ж, мало мне из-за тебя тревог, теперь еще и из-за сына... В скором времени великий князь отбыл с семьей в свою столицу - Брониславль, восстанавливающийся из руин. Влесославльским князем остался юный Владислав. К нему приставлена была надежная дружина, воеводой в которой назначен был Лучебор. Он остался во Влесославле отчасти из привязанности к княжичу, отчасти - потому что Влесославль меньше всех имел дело с чжалаирами, которых Лучебор по-прежнему ненавидел, как в первый день после падения его родного Вратограда. Великий князь оставил его, приняв во внимание обе этих причины.