Две музы одного поэта

Среди будничной школьной суеты — куда-то мчащихся с бумагами старост, весело болтающих школьников, беспрестанно хлопающих шкафчиков — в задумчивой рассеянности стоял Лизандр, блуждающим взглядом озираясь по сторонам. Его фигуру, выбивающуюся из энергичной повседневности, Линн заметила издалека, вернее будет сказать, почувствовала: влюбленные всегда ощущают присутствие объекта своего воздыхания. Юноша показался ей потерянным, нуждающимся в помощи, и она, стремясь первой выручить его, буквально подлетела к нему. — Что-то случилось, Лизандр? — спросила негромко девушка, затаив дыхание. Она просто грезила о том, чтобы не быть бесполезной для своего прекрасного одноклассника; для нее было важно, чтобы он всегда был счастлив, а еще, чтобы ценил ее. В то же время она всегда подходила к нему с какой-то опаской, она боялась сделать или сказать что-то неправильное, что могло бы уничтожить ее в его глазах. — Я потерял свой блокнот, — медленно, четко произнося каждое слово, будто используя прием парцелляции, ответил Лизандр. Линн на мгновение показалось, что перед ней пронеслось дежавю, на самом же деле подобное происходило каждый день: Лизандр терял свой блокнот, Линн находила его. Девушка, потупив глаза и покраснев, с улыбкой сказала: «Я отыщу его» — и, предвкушая свершение очередного подвига, унеслась вихрем в глубь школы. «Блокнот, блокнот, где же ты?» — про себя вопрошала Линн. Обычно она находила его довольно быстро, для внимательной девушки, привыкшей замечать даже самые незначительные детали, достаточно было обойти школу один раз. Однако в этот день поиски затянулись. Где только она ни смотрела: и в кабинетах, и в библиотеке, и в столовой, и в раздевалке, и во дворе, и в клубе садоводства, и в подвале, ей даже удалось прошмыгнуть в учительскую — но блокнот не желал находиться. Это огорчило Линн: неужели сегодня она не сможет быть полезной для Лизандра и оказать ему такую приятную услугу? Она чувствовала беспомощность и была взволнованна, когда обходила школу по второму кругу. «Может, кто-то нашел раньше меня и уже отдал Лизандру?» — подумалось ей, но вид юноши, с которым она пересеклась в коридоре во время своих затянувшихся поисков, говорил об обратном. Девушка пребывала в смятении. «Но не мог же блокнот провалиться сквозь землю», — твердила она себе, осознавая, что сама предпочтет провалиться сквозь землю, чем признаться Лизандру в том, что она не смогла найти его записную книжку. «Похоже, я утратила свой единственный талант находить вещи, — со скорбью по «умершей» способности и с разочарованием подумала Линн. — Теперь я самый бесполезный человек на планете!» — Ты что ищешь? — горестные мысли девушки прервал насмешливый тонкий голос, в котором Линн с легкостью определила интонации Амбер. «Ее еще не хватало. Видимо, я металась по школе, как белка в колесе, или еще хуже, как цирковая лошадь, и это привлекло внимание гадюки», — озлобленно подумала Линн и уже хотела сказать какую-нибудь колкость в ответ, но блондинка ее опередила. — Может, ты пытаешься найти свой стиль? Или свою красоту? Только вот ни того ни другого, бедняжка, у тебя никогда не было и не будет. «Всего-то лишь хочу отыскать свою самооценку», — пробурчала под нос Линн, не намеренная ни выслушивать гадостей Амбер, ни отвечать на них. Тем не менее, у Линн промелькнула мысль, что одноклассница может знать, где находится блокнот Лизандра. Наступила та стадия поисков, когда принято проводить допросы, стадия, до которой Линн никогда еще не доходила. «Из меня вышел бы неплохой следователь», — подумалось девушке. — Я ищу записную книжку Лизандра. Не видела? — спросила Линн, не особо надеясь на то, что нарциссичная блондинка замечает что-то, кроме себя и своей свиты. Линн даже не могла быть до конца уверенной в том, что Амбер знает о существовании скромного и тихого Лизандра, не говоря уже о его блокноте. — Секундочку, — сказала та, с самовлюбленным видом посмотрев на свой новый маникюр, будто он помогал ей сосредоточиться и привести мысли, если они вообще были у Амбер, в порядок. — Не тот ли это блокнот, в котором очень много стихов о любви, полных нытья и утомляющих страданий? — Линн побледнела от ужаса; было очевидно, что бессовестная блондинка открывала записную книжку поэта. «Так значит, она теперь знает о всех сокровенных чувствах Лизандра», — девушка была потрясена, и ее ошарашенное состояние не ускользнуло от Амбер, которая сказала: — Тебе бы научиться пользоваться румянами, а то начнешь еще с побелкой на стенах сливаться. Впрочем, блокнот у меня, — порывшись в сумочке, блондинка достала блокнот и показала его. — Почему же ты не возвратишь его? — спросила Линн, едва сдерживая свое негодование. Амбер, конечно, ловили на воровстве ответов для экзаменов, но то еще можно было простить; удержание записной книжки Лизандра было же верхом беспринципности. — Верну, как только дочитаю до конца, — слащаво улыбнулась блондинка, начав специально перелистывать страницы своими тонкими, ухоженными пальчиками. — Как ты смеешь! В этом блокноте заключается его частная жизнь, ты не имеешь никакого права в нее вторгаться, — ярость пересилила сдержанность и вылилась в возмущенный крик. — Не думаю, что Лизандр обидится на меня за это. Все поэты пишут для того, чтобы их читали, и мечтают быть изданными наибольшим тиражом, не так ли? Хотя, — на ее высокомерном лице пробежала коварная усмешка: Амбер что-то задумала, а, по общему правилу, любая задумка блондинки не предвещала ничего хорошего для многострадальной Линн, — я могу отдать эту книжку тебе в руки, чтоб ты вернула ее своему любимому, — откуда эта гадюка могла знать о чувствах Линн, бедная девушка даже не догадывалась, у нее даже не было мысли о том, что Амбер использовала такое выражение лишь для того, чтобы подтрунить над ней. — Но при одном условии. — Купить тебе телефон? Косметичку? Отдать тебе свои карманные деньги? — никогда Линн не ненавидела одноклассницу так сильно, как сейчас, ведь та своим поступком оскорбила не только ее, но и Лизандра. — Всё гораздо более поэтично. Ты же у нас потрясающая актриса, Линн. Мне бы очень хотелось послушать вот это стихотворение в твоем исполнении, — Амбэр достала из блокнота ранее вырванную страницу и подала девушке. Линн покачнулась, не решаясь взять этот билет в мир мыслей и переживаний Лизандра; она не опустится до уровня блондинки, она не будет вторгаться в частную жизнь любимого человека, хотя ее и раздирает любопытство. Ей всегда удавалось его подавлять, но из рук гадюки этот листок казался притягательным, словно он был Эдемским яблоком. — Ты сомневаешься? Я помогу тебе развеять сомнения, — продолжала Амбер лукавым тоном. — Я передумала, я оставлю книжку себе после прочтения, вдруг мне захочется перечитать, — этого Линн не могла допустить и дрожащей рукой взяла листок. Ее трясло, как в лихорадке. То, что она совершала, касалось Лизандра и было неправильным. Если только он узнает, она пропала, она утратит его доверие, которым очень дорожила. Но, если Линн не вернет поэту его блокнот, она подведет его, ведь все его стихи, над которыми он работал месяцами, затеряются среди глянцевых журналов Амбер. Это была бы огромная потеря для Лизандра, а, возможно, и для мировой литературы: кто знает, станет ли сегодняшний школьник через сто лет великим классиком? Линн понимала: то, что она делает, равносильно и подвигу, и предательству — и это сбивало ее с толку. Строчки размывались у нее перед глазами, ее дыхание было прерывистым, когда она читала, а в голосе проскальзывали порою такие высокие обертоны, что заставляли невольно ее поежиться. Линн едва ли улавливала суть стихотворения, но оно было так великолепно написано, что, несмотря на затуманенность разума девушки, перед ней рисовался образ воспеваемой Музы, порою довольно своенравной и жестокой в отношении поэта, но неизменно им любимой и почитаемой. За образом вдохновительницы, несомненно, скрывалась личность той, кого обожал Лизандр, и Линн почувствовала одновременно ревность и надежду на то, что стихотворение посвящено ей. Глупые мечтания, которым никогда не суждено сбыться в этом неправильном мире! В низу листка каллиграфическим почерком было написано одно слово, которое мгновенно разбило трепещущее и упоенное химерами желаний сердце Линн. Это слово было «Розалии». Девушка знала, что ее подруга нравилась Лизандру в прошлом, а потому попыталась успокоить пробудившееся внутри себя чудовище, готовое разорвать и листок, и Розалию, и Лизандра, но стихотворение было написано сегодня, немым свидетелем чего была поставленная на листке дата. Линн казалось, что весь мир обернулся против нее, и она ненавидела этот мир за его несправедливость, за то, что все в нем оказывалось страданием. Она по-прежнему ненавидела Амбер, которая подстроила такую жестокую шутку, она ненавидела Розалию, свою подругу, которая, имея парня, все еще осмеливалась нравиться Лизандру, и какой-то бессильной ненавистью Линн ненавидела даже Лизандра, опрометчиво пренебрегшего чувствами той, что готова была пожертвовать всем, лишь бы помочь ему. Зачем только она пожелала строить из себя героиню? Ведь она бесполезная, она никому не нужная, даже Лизандру… Завершив чтение, Линн тяжело вздохнула, с трудом сдерживая слезы. Нет, она не заплачет, только не при Амбер. — Я думала, что ничто не может сделать это стихотворение более удручающим, но ты превзошла все мои ожидания. Держи, — блондинка кинула в сторону Линн блокнот, который был пойман с трудом. Одно мгновение, и стук каблуков Амбер дополнил полифонию коридорных шумов. Линн вложила листок в записную книжку. Девушка заполучила блокнот Лизандра, но какой ценой? Ценой отвержения себя от мира. У нее не было никаких сомнений в том, что и остальные стихи посвящены Розалии, и от этого ей стало еще больнее. Почему ее подруга нравится всем? Почему ей удается восхищать взгляды мальчиков, несмотря на то, что она занята Леем? Почему Лизандр, вопреки всему, пишет стихи о ней? Почему именно она является его музой? Какая Розалия все-таки счастливица, не подозревающая о том, что весь мир стелется у ее ног, даже Лизандр поклоняется ей! А Линн… Несчастная Линн не знала, куда себя деть. Она была обречена вечно оставаться в тени своей подруги, быть эхом ее услаждающего слух молодых людей голоса и, отторгнутой всеми, надеяться, что однажды хотя бы маленький кусочек любви перепадет и ей. Любить кого-то было недостаточно для Линн, ей хотелось также быть любимой, знать, что где-то на земле есть человек, который боготворит ее, который всегда будет готов оказать ей поддержку и примет ее со всеми достоинствами и недостатками. Она не требовала любви многих, ей была нужна любовь одного человека — любовь Лизандра… Сколько бы она отдала за один его очарованный взгляд в ее сторону, за одно лишь слово, которое бы выдало его симпатию! Ей иногда думалось, что Лизандр, смущавшийся в ее присутствии, говоривший время от времени сущие глупости, влюблен в нее. Как же она ошибалась! Видимо, она ничего не знает о проявлениях симпатии, ведь теперь было очевидно, что он все еще любит Розалию. И все те случайно замеченные взоры, милые пустяки остались в прошлом, теперь они не имели никакого значения. Лизандр обследовал свой шкафчик. Вероятно, он надеялся отыскать блокнот там. Поэт выделялся среди остальных школьников, для Линн он ещё оставался особенным. Она хотела его ненавидеть, забыть, но безответная любовь не проходит в одну секунду. Мягкой поступью, шатаясь от своего горя, которое она не могла поведать даже своей лучшей подруге, девушка подошла к Лизандру. — Вот, — смогла лишь произнести она, вручая блокнот однокласснику. — Благодарю тебя, Линн. Что бы я без тебя делал, — радостно произнес он, прижав к себе ценную сокровищницу своих мыслей, но, заметив девушку, напоминавшую блеклую тень, призрак, он обеспокоенно спросил. — Что-то случилось? Линн вздрогнула, едва слышно всхлипнула и молниеносно убежала, оставив Лизандра в недоумении. Ей хотелось спрятаться, стать невидимкой, чтоб никто не мог ее обнаружить, пропасть, кануть в Лету, исчезнуть, стереться с лица земли… Поэтому она направилась в раздевалку, которая в это время дня была пустынной. Затерявшись за шкафчиками, ставшими ей щитом от жестокостей внешнего мира, она села на пол, вовсе не чувствуя его холода, и расплакалась. Она была больше не в силах сдерживать себя; испытываемая боль была нестерпимой. Кровь стучала в висках, указывая на то, что Линн еще жива, что душевная боль сама по себе не может убить, какой бы сильной она не была. Бесконечно страдание терзаемой души, тогда как тело, подвергнутое боли, смертно. Как бы все это закончить? Как все это пережить? Как вновь научиться искренне улыбаться? Тысячи вопросов вертелись в голове Линн, она не могла на них ответить, потому что чувствовала лишь поглощающую ее существование пустоту. Ее подсознание твердило ей то, что она эгоистка, ведь, если Лизандр влюблен в Розалию, он сейчас чувствует то же самое. Как смеет она, Линн, лишать его поддержки теперь, когда она в полной мере ощутила его переживания? И она начинала ненавидеть себя, сожалея о том, что от самой себя спрятаться она не сможет. Кто-то вошел в раздевалку. Укрытие оказалось ненадежным, этот кто-то, вне всякого сомнения, услышит всхлипывания, которые Линн не могла никак заглушить, даже если она кусала свой кулак. «Уйди, уйди», — взмолилась мысленно Линн. Если бы мир был справедлив, он дал бы ей передохнуть вдали от людей, неспособных понять и принять ее. — Линн, — из-за шкафчиков появилось лицо Розалии. Увидев свою подругу в слезах, она бросилась ее обнимать, но та отстранилась, — Линн, ты так стремительно убежала в раздевалку, что я почуяла что-то неладное. Что стряслось? Линн ничего не отвечала, она не желала видеть людей, а особенно Розалию, эту выскочку, возомнившую себя великим психологом, разрешающим любые проблемы. — Линн, я не знаю, почему ты не открываешься, не доверяешь мне. Мы подруги, пойми, я желаю тебе помочь. Ты не должна прятаться от мира, если хочешь преодолеть это состояние. Прими же мою протянутую руку, Линн. Я дорожу тобой, и твоя подавленность меня беспокоит. Линн подняла на Розалию взгляд, полный ядовитой злобы, и прошипела: — Да, показывай, какая ты хорошая, идеальная подруга. Но легко ли тебе быть идеальной и знать, что это причиняет страдания другим? Злой гений, жестокая муза — вот, кто ты есть! — Я не понимаю, что ты говоришь. Линн, какая муха тебя укусила? — Розалия выглядела гораздо менее уверенной, чем обычно; настроение подруги, почему-то агрессивно отвечающей, не поддавалось никакому объяснению и выбивало Розалию из колеи. — Я прочитала кое-что… — Линн отдавала себе отчет в том, что ей не следует об этом говорить, но ей хотелось излить всю скопившуюся боль на Розалию, невольно ставшую одной из причин этой боли, — записная книжка Лизандра. — Ты прочла книжку Лизандра? — Розалия нахмурилась и приготовилась отчитывать подругу, позабыв о состоянии последней. — Вернее, меня заставила Амбер. Долгая история. Но там было стихотворение, посвященное тебе… оно сразило меня, — новая волна слез подкатила к глазам Линн. Говорить на эту тему с Розалией было непросто. — Линн, ты прекрасно знаешь, что когда-то давно я нравилась Лизандру. Вполне возможно, что он написал это стихотворение тогда. У тебя нет никаких оснований для ревности, — лицо подруги просветлело, и она улыбнулась. — Там стояла сегодняшняя дата. — Ну же, Линн, не стоит лить слезы из-за какого-то недоразумения! — Розалия попыталась приобнять подругу за плечи, но Линн резко вскочила на ноги. — Недоразумения! — воскликнула она. — Нет! Это не недоразумение! Это вполне очевидный факт. Он любит тебя, Роза! А я люблю его… Что и является недоразумением в таком случае, так это моя жизнь! — девушка выбежала из раздевалки, она не могла больше переносить присутствие одноклассницы. — Линн… — жалостливо произнесла Розалия, глядя вослед убежавшей подруге, которая уже не слышала ее. Лицо Линн горело от смешанной со стыдом ярости. Она упрекала себя в слабости, в том, что такие неважные, мелкие события способны испортить ее настроение, ввергнуть в нечто, похожее на депрессию. «Я должна оставаться сильной», — шептала она, сидя на траве в клубе садоводства. Ветер ласкал ее обожженные слезами щеки. Но как можно оставаться сильной, когда осознаешь, что ты лишний в этом мире человек, которого по-настоящему никто и никогда не полюбит, который создан лишь для того, чтобы своим ничтожеством подчеркивать величие других? Осознавая свою незначительность и бесполезность, Линн впала в бездеятельное отчаяние. Она была несчастна оттого, что все ее действия не имеют смысла, но больше ее огорчало то, что даже ее бездействие им не обладает. «Глупый мир, — проговорила она, смотря, как в высоком небе, таком большом и значительном, существующем уже сотни тысяч лет, проносятся игривые облачка, то разделяемые, то вновь соединяемые ветром. — Как хорошо, что мое существование в нем быстротечно. Надеюсь, перерождаться не придется». Линн усмехнулась сквозь слезы. Всё, чем она жила, во что она верила, сводилось к абсурду, бессмыслице. «Если я ничего не значу, получается, и мои чувства к Лизандру ничего не значат. Тогда почему мне так мучительно больно? — думала она. — Миру нравится заставлять меня страдать. За что я только удостоилось подобной чести?» Сколько времени она лежала, купаясь в лучах беспощадного светила, она не знала; лишь звонок, прозвучавший дважды в отдалении, упрекнул Линн в том, что она пропустила урок. Ей было все равно. Если жизнь — бессмыслица, то школьные уроки тем более. Ни выговор учителя, ни родительское наказание ее не пугали, ведь ничто не могло ухудшить положения, в котором она находилась. И как полагала девушка, улучшить его тоже ничто не могло. — Вот ты где, Линн, — спокойный голос встревожил девушку, и она обернулась. Перед ней стоял Лизандр, виновато улыбаясь. — Я не желаю тебя видеть! — крикнула Линн, и утихнувшие было слезы вновь прыснули из глаз. — Я понимаю, Роза мне объяснила ситуацию, — он присел на траву рядом с девушкой и крепко взял ее за руку то ли для того, чтобы она не убежала, то ли для того, чтобы успокоить ее. Линн ощущала непреодолимое желание быть рядом с любимым поэтом и, несмотря на полыхающее пламя ненависти, робела. Она была готова выслушать его и, возможно, даже простить. — Тебе не следовало таиться от меня, я бы смог разрешить это недоразумение раньше, и тебе не пришлось бы терзаться ложными догадками и сомнениями. Мне жаль, что так произошло, но я не сожалею о том, что написал это стихотворение. Оно посвящено тебе. Я хотел прочитать его перед тобой, но не был уверен в том, что оно совершенно и достойно тебя, а потому решил, что будет не лишним дать его Розалии на редактуру, и, чтобы не забыть, — ты знаешь, я постоянно все забываю — я написал ее имя в конце. Посвящения ставят в начале, Линн, но это черновик, поэтому посвящение не поставлено вовсе, — с любованием он посмотрел на влажные глаза девушки и, нежным прикосновением вытерев слезы с ее умиротворенно-печального лица, сказал. — Я обещаю, я больше никогда не стану причиной твоих страданий, — его ровный голос дрогнул. Всегда сдержанный Лизандр, казалось, на мгновение потерял самообладание. — Могу ли я тебе верить? — практически беззвучно пролепетала Линн, что нельзя было понять, на самом ли деле она произнесла эту фразу или же это прошептал травам ветер. — Могу ли я лгать моей музе? — ответил тихо Лизандр, не отводя взгляда от девушки, придававшей смысл его стихам, его существованию и миру. Линн прислонилась к поэту, в глубине души понимая, что для него она не бесполезна, что она сама и ее чувства еще что-то значат, что сегодня она нашла не только злополучный блокнот, она обрела человека, готового поддержать и принять ее и, быть может, подарить ей любовь.