***
В последние несколько месяцев единственным утешением для Руби стали долгие разговоры с Энн. Иногда они проходили в маленькой комнате под слабым освещением масляной лампы, но чаще всего в цветущем ночном саду под бескрайнем темно-синим небом. Руби отчаянно хвасталась за жизнь, хотя знала, что ей уже не выздораветь, что её семья готовится к похоронам. Она настойчиво каждый вечер приглашала Энн прийти к ней на следующий день. Ширли соглашалась, просто не могла отказать. Руби видела, как Энн тяжело видеть её умирающей, но ничего не могла поделать. Она нуждалась в ней.***
В один из последних теплых августовских вечеров Энн снова сидела рядом с Руби на траве и перебирала её волосы. Гиллис лежала на гамаке. Её светлое лицо было спокойно, боль в груди, впервые за долгое время, отступила. — Ты действительно любишь его? Пальцы, заплетающие светлые волосы, замерли. — Ты про кого? — голос подвёл Энн, но она не предала этому значение. — Про Гилберта, конечно. Наступила тишина. Слышалось тихое дыхание и шуршание кузнечиков в траве. — Знаешь, это самый несносный мальчишка в моей жизни. И что самое возмутительное с его стороны, так это то, что он смог пробраться во все мои мысли и разделить второе место в моем сердце с тобой и Дианой. Когда Энн уходила, Руби приостановила ее за руку и тихо промолвила: — Спасибо, что была со мной все это время. — Я приду к тебе завтра, — Энн мягко сжала её руку и улыбнулась. — Нет, — выдохнула Руби, — завтра не надо. После ухода подруги, Руби ещё долго лежала в благоухающем саду, вслушиваясь в тихую возню насекомых в траве. Ей потребовалось пять лет, чтобы наконец принять чувства Энн и Гилберта. В груди опять резко заболело, она закашлялась. Когда приступ прошел, она откинулась на гамаке, и с лихорадочным блеском в глазах изучала незамысловатые узоры созвездий.***
На следующий день по всей Авонлее разнеслась весть: Руби Гиллис скончалась.