***
На прозрачном столике с маленькими золотыми ножками лежал диктофон, а на краю стояли две чашки двойного эспрессо; напротив друг друга расположились два бархатных, стеганых бордовых кресла, купленных совсем недавно; мягкий, длинноворсный черный ковролин покрывал всю поверхность рабочего кабинета Кашина; люстра, выполнена в замысловатых завитках, стояла на режиме приглушенного света; панорамное окно раскрыто настежь, позволяя холодноватому воздуху заполнить пространство в комнате; минималистический стеллаж из красного дерева, заполненный от самой верхней до самой нижней полки всякого рода книгами, тетрадями и бумагами, опирался об одну из бежевых стен — все в кабинете ждало прихода гостьи. Даже сам хозяин квартиры нервно поглядывал на свои часы и отстукивал какую-то простенькую мелодию пальцами об подлокотник кресла. Неприятная трель домофона разносилась по всей квартире, доходя и до кабинета, отчего рыжий журналист вскакивает со своего насиженного места и направляется в сторону входной двери, чтобы впустить девушку в дом. Сегодня у них будет много работы. Поздняя осень, неминуемо переходящая в одинокую зиму, прожигала прикосновениями своих холодных рук, заставляя еще сильнее кутаться в песочное пальто, наспех накинутое на хрупкие плечи девушки. Ей попался совсем неадекватный клиент, поэтому она успела схватить только свои вещи и выбежать в подъезд, одеваясь на бегу. Хотелось просто сесть на обшарпанную холодную лестницу, выкрашенную в противно-синий цвет, рядом с разбитой бутылкой из-под дешевой водки, продающейся в заблеванном магазине за углом дома, и пепельницей, сделанной из старой заржавелой банки шпрот, которые так сложно было достать во времена Совка, заплакать от чувства ненависти и отвращения к себе до такой степени, чтобы просто отключиться от реальности и больше никогда в нее не возвращаться. Но сегодня был еще один заказ, притом на всю ночь — это нехилые деньги, на которые она сможет жить не работая пару недель. А отпуск Лизе сейчас нужен как никогда до этого. Заледеневшие пальцы набирает номер квартиры последнего клиента, и девушка ждет момента, когда входные двери откроются и она окажется в теплом помещении. Приятный мужской голос (тот, что ей понравился еще в телефонном звонке) оповестил, что подниматься стоит на пятнадцатый этаж. Ее уже тошнило от вида абсолютно одинаковых подъездов новостроек, ведь единственное различие между ними заключалось лишь в цвете выкрашенных стен и обшивки дома. Фальшивость и идентичность таких районов заставляло кружиться голову, а желудку вернуть всю еду обратно. Но есть и плюсы: она быстро забывала, что происходило в этих квартирах и ехала на новый заказ; в новостройке чаще всего живут молодые, а это самая любимая ее категория клиентов; лифты работают исправно и не надо подниматься на хуй знает какой этаж, занимаясь физкультурой. Поздоровавшись с вахтершей, сидящей в своей маленькой комнатке, Лиза прошла налево к лифтам, один из которых стоял уже на первом этажа. Металлические двери раздвинулись в стороны, давая девушке зайти во внутрь. Черные кеды ступили на потертый тысячами других шагами линолеум, длинные тонкие пальцы нажали на кнопку с цифрой пятнадцать и тяжелая конструкция стала поднимать вверх, ведя отсчет этажей на табло. Елизавета устало облокотила русую голову на холодную железяку крепления и прикрыла глаза, шумно выдыхая и вдыхая, стараясь успокоиться и прийти в норму. Электронный женский голос оповестил юную особу, что она прибыла на место. Преграда открылась и перед взором предстала огромная коричневая дверь, слегка приоткрыта. Сверив номер квартиры, выведенный золотыми цифрами, девушка постучала об дверную лутку. Приглушенный стук раздался по лестничной клетке и залетел в квартиру. На него откликнулся все тот же мужской голос с приятным тембром и хрипотцой, а через пару секунд появился и сам его обладатель. Высокий, почти что под два метра ростом, крупный рыжий парень с серьезным лицом и татуированной рукой в спортивных черных штанах и растянутой футболке. Лиза, боясь сегодняшнего печального опыта, попятилась назад, но ее клиент расплылся в добродушной улыбке, протягивая руку для знакомства: — Привет, меня зовут Данила, — девушка боязливо и с нотками недопонимания пожала теплую руку своей холодной, от чего парня слегка дернуло, — а ты Милена, правильно? — Лиза кивнула в знак согласия. — Снимай свое пальто и обувь, я тебя провожу. — Странный ты, — снимая с одной руки верхнюю одежду, которую тут же подхватил Данила и повесил на деревянную вешалку. — Возможно, — Лиза села на иссиня-черный пуфик, снимая кеды, — сегодня мы будем работать не так как ты привыкла, — девушка перепугано подняла глаза. — Я извращениями не занимаюсь, прости. В анкете все было написано, — не снимая обувь с левой ноги, выпалила русая. — Нет, ты не так поняла… — замялся парень, — я журналист, хочу написать статью о твоей работе. А никто лучше не расскажет о тонкостях дела, как сотрудник. Если тебя можно так называть, — Русая вопросительно приподняла бровь, уставившись в мутно-голубые глаза Данилы, — я заплачу за всю ночь прямо сейчас, не волнуйся. — Ты действительно чокнутый, — окончательно сняв и поставив обувь на полку, Елизавета встала с мягкого пуфа, держась за протянутую руку журналиста. Двое стали двигаться в сторону кабинета Кашина, где гуляет холодный ветер. Девушка неосознанно сжалась от потока воздуха, но это не осталось незамеченным Данилой. Парень закрыл окно, приглашая сесть на кресло и выпить слегка остывший кофе. Лиза провалилась в мягкость и уют мебели, ловя себя на мысли, что может и уснуть прямо здесь, ведь даже ее кровать не такая удобная. Хотя, после работы она готова уснуть хоть на могиле. А лучше в могиле. И чтобы закопали сразу. Кашин обошел свободное кресло и положил на стол стопку денег, а после сел, беря в руки чашку любимого напитка. — Я тебя предупреждаю сразу, что на столе лежит диктофон, ну думаю, ты и сама его заметила, — девушка кивнула в знак согласия и потянулась дрожащими руками к кофе. — Тебе всё ещё холодно? Может, давай я дам плед? Предложил Данила, ставя кухонную утварь на прозрачный стол и поднимаясь на ноги. Журналист вышел из кабинета в свою комнату, где на двуспальной кровати лежал мягкий молочный плед, купленный его бывшей девушкой в качестве подарка на Новый Год. Волосистая ткань упала на плечи Лизы, а мужская рука слегка укутала тело девушки в приятно пахнущий плед. — Спасибо, — Кашин снова сел на свое место. Они почти синхронно взялись каждый за свою чашку. — Ты будешь задавать вопросы? Или я сама должна рассказывать всё, что знаю? — непослушная прядь русых шелковистых волос упала на лицо, отчего девушка махнула головой, дабы убрать ее. — Давай начнем с самого начала, — Данила откинулся на спинку, расположив руки на подлокотнике. — Есть три категории проституток: стоящие на точках, бордельные и индивидуалки, — тяжело вздохнула, — самый запущенный и страшный случай у тех, кто стоит на точках. Их ты можешь найти за углом любого ТЦ, клуба, крупной заправки. — А что в них такого ужасного? — поинтересовался Кашин, сложив руки в замок. — Там самый стремный товар. Если захочешь взять какого-то на ночь, лучше напейся, а потом с косыми глазами езжай выбирать, — ставит кружку на стол, сильнее кутается в пледе, — да и относятся к ним ужасно. За людей не считают. С точек сходить нельзя, — девушка поджимает под себя ноги, — а знаешь как они греются? Старенькие машины становятся по кругу, а девочки — в центре, открываются двери и включается обогрев. Пиздато, да? — Не очень, — произносит юноша. — Дальше идут бордельные по качеству. Их уже и кормят, и содержат, и пиздят. Живут они вместе под сутенером или мамкой, там уже что получится. Думаю, что все слышали, что от такого вида сложнее всего уйти, ведь сутенер тебя не отпустит просто так. Будет тысячи отговорок по типу: ты еще не все выплатила, ты должна, мы родственникам расскажем. А вот самый пиздец, когда забирают паспорт. Я не понимаю, как вообще это происходит, но происходит, — Лиза активно жестикулирует, — еще часто подсаживают на наркоту. Тяжелую. И тогда пиши пропала. Сдыхают от передоза, а менты находят ее в кустах, записывая как наркоманку. — А третий тип? — Индивидуалки. Такие как я. Работают сами по себе, никому не нужны, в плане полиции. Толстые дяденьки в форме интересуются только бизнесом, ведь с них можно получить деньги. А мы им зачем? Ездим по городу, ну и пускай. — Логично. А что на счет имен? Быта? — Кашину нужна была вся информация, которую знает Милена. — Хоть, это и работа, но она — грязь. Никто не хочет кидать в нее свое имя, поэтому у нас есть «псевдонимы», — девушка показала в воздухе кавычки, — чаще всего, это имена баб, которые когда-то крупно насолили. Да и найти тогда нас сложнее в соц.сетях. А поверь мне, это страх каждой. — Тебя зовут не Милена, то есть у тебя другое имя. Можешь мне его сказать? — все же не унимался парень. — Зачем? Никто из клиентов его не знает. А ты сейчас им и являешься, — Елизавета пожала плечами. — Давай продолжим. Если ты сейчас заглянешь в мою сумку, то найдешь там лишь пачку гандонов, — она стала зажимать пальцы, считая, — жвачки, мирамистин, смазку и влажные салфетки — стандартный набор. — Может ты голодная? — зачем-то спросил рыжий парень. — Если честно, то да. Мотаюсь, как Найда, — признается девушка, стыдливо пряча глаза. — Пошли на кухню, вчера моя подруга приготовила еды, — Кашин протянул руку, чтобы помочь встать. Ледяные пальцы ухватили за руку. — Ты все еще мерзнешь? — Нет, просто руки всегда холодные, — Лиза поднимается на ноги, слегка шатаясь от резкого движения. Данила забрал со стола диктофон и направился в коридор, ведя за собой хрупкую девочку. Квартира оказалась чуть больше, чем думала до этого девушка. Она, словно на выставке любимого художника рассматривала каждый угол, который был доступен его взору. Все помещение было выполнено в светло-коричневых тонах, что придавало легкость и строгость, не надоедало и не бросалось в глаза, каждая деталь, мебель и расположение было продуманно до конца, лишними статуэтками, цветами и предметами интерьера не был загроможден — все это создавало ощущение, будто хозяин квартиры всегда знал, что он хочет и как этого добиться. Свернув налево, пара оказалась в светлой большой кухне: — Ты можешь сесть либо за стол, либо за барную стойку, — указывая сначала на деревянный тяжелый стол посередине комнаты, а потом на железную стойку, отделяющую рабочую сторону от столовой, молвил Кашин. — Спасибо, — девушка отодвинула стул и села за барную стойку, — кстати, интересный факт, — она подняла указательный палец вверх, — девочки очень любят, когда их берут на всю ночь. Это огромные деньги, комфортные условия, плюс еда и вино. А само действие длиться ну максимум часа полтора-два, — Кашин рылся в черном холодильнике, ища еду. — А что по поводу цены? Почему так дорого? — Парень поставил огромную кастрюлю на стол, — Борщ будешь? Вкусный. — Спрашиваешь ещё, я лет сто борщ не ела! — Лиза подперла голову ладошками. — Есть золотое правило: чем меньше девочка похожа на проститутку, тем дороже она стоит, — Данила налил две тарелки и поставил греться в микроволновую печь, — хотя есть и такие долбоебы, которые звонят с претензиями в стиле: «Не, ну, а чо так дорого?», «А у нас так не берут!» и мое самое любимое «А скидки нет?». Как говорят у нас: пуст кошелек — дрочи в кулачок! — Журналист сдержал смешок. Писк оповестил о том, что еда уже нагрелась, и Кашин достал ее поставив одну перед девушкой, а вторую рядом с собой. — Сметану будешь? Или хлеб? — предложил он. — Нет, спасибо, а где руки можно помыть? — Лиза спрыгнула с высокого стула и завертелась вокруг себя, ища раковину. — В ванной, это прямо до конца и направо. Найдешь? — Парень достал из холодильника сметану и набрал ее ложкой, положив в борщ. — Да, должна. Все тот же огромный коридор. Девушка прошла по указанному маршруту, остановившись перед дверью абсолютно не отличающийся от других в квартире. Нажав на золотую ручку, Лиза потянула на себя преграду. Тонкие пальцы ищут по стене включатель, нажимая на кнопку. Лампочка под потолком включается, давая взглянуть на ванную при свете. Стеклянный душ стоит в углу комнаты, керамическая бежевая раковина расположилась напротив входа, над ней висело огромное зеркало с лампочками по краям, на полочках находились всевозможные гели для душа, мочалки, зубные щетки и прочие предметы личной гигиены. На стиральной машинке одиноко лежала розовая косметичка, слегка грязная и потертая. Ступив на теплый кафель ножками в серых носочках, Лиза проходит к раковине, открывая кран. Долго настраивает воду, заодно рассматривая детали интерьера. На «змейке» над стиралкой весят чьи-то вещи. Судя по размеру и расцветке, принадлежали они девушке. Елизавета переводит взгляд на свои руки, тщательно вымывая их с апельсиновым мылом. Выключает воду и ищет полотенце, вертясь вокруг себя. — А каким полотенцем можно руки вытереть? — слегка повышает голос, чтобы Данила услышал ее на кухне. — Черным маленьким, — отвечает голос девушке. Лиза кивает для чего-то в пустоту и находит желаемый предмет. Махровой тканью вытирает каждый палец, прям как учила ее бабушка. Выключает свет и закрывает деревянную дверь, разворачиваясь в сторону кухни, откуда доносился запах борща. Девушка села на свое прежнее место, наблюдая, как Кашин оперся об кухонную поверхность и стоя неаккуратно ел свою порцию еды. Вся серая футболка покрылась в мелкие капли от борща, как и холодильник с левого боку, и стол и стенка сзади. Лиза взяла ложку в руки и принялась за борщ, подмечая, что стоило бы приготовить и дома что-нибудь съестное. — Может ты еще докинешь какой-нибудь инфы? — ставя в раковину тарелку и вытираясь кухонным полотенцем, спросил Данила. — Ну, наша профессия обязывает быть полной чистоплюйкой. Мы так выдраиваем себя, что не одна женщина в мире так не моется. Но, — девушка отправляет в рот еще одну ложку, — вкусно пиздец, благодарочка твоей подруге. — Обязательно передам ей, — смеётся, — Так в чем заключается твое «Но»? — возвращается к первоначальной теме журналист. — В квартирах либо стерильная чистота, как в больнице, и отнюдь не российской, либо полный бардак и хаос. Чаще всего второе, — Лиза наклоняет тарелку от себя, чтобы не испачкать рабочую одежду, — ибо пошло все в пизду. Приходишь домой такая заебанная, причем в прямом смысле слова, что просто падаешь на кровать и спишь. Перед этим хорошенько смыв с себя весь день, — подает пустую посуду Кашин, которую он ставит рядом со своей в раковину, — спасибо большое, я прям наелась. — Ну и замечательно. — парень мягко улыбнулся, отворачиваясь в сторону мойки, чтобы вымыть тарелки. — Хочешь, я могу помыть? — предложила свою помощь Лиза, спрыгивая с барного стула и обходя стойка. — Да нет, я сам. Милен, если хочешь можешь езжать домой, я пока поработаю с тем материалом, что ты мне дала, — убирает волосы рукой с мыльной мочалкой и слегка испачкал лоб пеной. — Да? Спасибо тебе большое, — девушка направляется из кухни в коридор к выходу, мысленно благодаря еще раз Кашина за такую доброту, но тут резко останавливается, вспоминая, что забыла взять деньги, которые лежат на стеклянном столе в кабинете, — Даня, я пойду в твой кабинет за деньгами? — закусывает губу, ожидая ответа. — Да, конечно, — журналист выходит в коридор, вытирая руки все тем же цветным полотенцем, — завтра в это то же время жду тебя здесь. Дверь просто захлопни и все. Елизавета оказывается в кабинете Кашина, ей совсем не хочется покидать это место, но усталость берет свое. Пройдясь по мягкому покрытию к столу, она забрала стопку денег и по привычке пересчитала их. Оказалось, что журналист дал ей и на такси в две стороны. Девушка ухмыльнулась, пряча банкноты в карман джинс, оставляя только парочку в руках, чтобы сразу заплатить таксисту, а не рыться в карманах дольше положенного. Достает свой телефон из другого кармана и заказывает машину. Приложение отзывается почти сразу, оповещая, что водитель будет через пару минут. Лиза возвращается к своим вещам и замечает, что Кашин уже куда-то испарился, садится на пуф и ищет свои потертые кроссовки на полке с мужской обувью. По ошибке берет не свои, так как оказалось, что здесь стоял не только Данилина, но еще и чья-то женская пара кроссовок, удивительно похожая на ее. Сообразив, что к чему, девушка находит свою пару и надевает ее на ноги, завязывая когда-то белые, а теперь серые шнурки. Встает с мягкого теплого места и находит песочное пальто, надевает его на свои плечи и застегивается под самое горло, зная, что на улице все еще дует холодный ветер, старающийся пробраться под одежду и дотронуться к каждому участку молочного тела. Вибрация телефона оповещает Лизу, что такси ждет ее под подъездом. — До встречи, Даня, — бросает в пустоту она и исчезает за дверью. Снова едет в этой пустой железной коробке, снова садиться в такси, снова едет домой. Порой ей кажется, что она живет во временной петле, где все циклично. Даже лица клиентов стали для нее одним сплошным месивом, но сегодня произошло что-то из ряда вон выходящее. Ее не ебали, ее почти не купили, ей помахали рукой на прощание, когда она садилась в желтое такси, с балкона квартиры, к ней относились как к человеку, а не товару. Но все хорошее заканчивается и не стоит к нему привыкать***
Девушка устало входит в свое жилище, бросает на пол пальто и ногами снимает кеды. В квартире даже холоднее, чем на улице, единственное различие, так это то, что здесь не дует промозглый ветер. Заходит в пустую комнату и берет домашнюю одежду, не забыв и про новый комплект нижнего белья. Топая босыми ногами по холодному кафелю доходит к ванной. Свет здесь включать бесполезно — лампочка перегорела несколько недель назад, а поменять ее даже не было сил. Лиза включает горячую воду и ждет, пока с душа стечет холодная. Снимает с себя всю одежду и бросает сразу в стиральную машину, добавляя несколько ложек пахнущего чистотой и свежестью порошка, а затем колпачок ополаскивателя. Закрывает дверь в ванную, чтобы хоть немного согреться, и заходит в душевую кабинку, задвигая стеклянную перегородку, дабы не залить все пол водой. Она берет с верхней полки желтую мочалку для тела и добавляет несколько капель любимого геля для душа на ее поверхность. Старательно отмывает от себя Милену, будто бы именно она работает проституткой, а Лиза никогда бы таким не занялась. Будто бы Милена во всем виновата, это ее выбор, а Лиза тут совсем не причем. Ей так легче, так она не сойдет с ума, не суицидница и не сгорит со стыда. Это ее способ бороться за жизнь. И никто не в праве ее осуждать.