В парке

Утро, пасмурно, небо капает, Город залит молчанием.

— Я не могу. — Антонова тяжело вздохнула и перевела взгляд с неба, из-за темноты и видимой тяжести казавшегося бетонным, на капитана. — Правда, не могу. Он молчал, в очередной раз размышляя о том, что она, наверное, с другой планеты. Слишком неземной казалась она, величественно-отрешенная, в светло-бежевом пальто, здесь, на лавочке с облупившейся краской, выцветшей настолько, что было уже невозможно разобрать, какой она была изначально, в пустом, абсолютно безрадостном парке. Молчал и опять понимал всю безысходность собственного положения. И сердце сжималось и билось в каком-то непонятном ритме от сожаления. Он, когда смотрел в ее голубые глаза, видел в них бушующее море и лазурь летнего неба, блеск колючих снежинок и синеву бархатистых лепестков незабудки — весь мир видел. И в такие моменты как никогда отчетливо понимал — они не станут счастливыми. Она не уйдет от мужа. Не сможет. Не хватит духу выпалить правду, хотя от лжи, все чаще загоняющей в угол, при попытках объяснить семье свои не по-рабочему частые ночные приходы, ей уже хочется лезть на стену. Но и разрубить узел, так крепко связывающий их с Пашей не сможет тоже. Потому что…не сможет. Расстаться — все равно что с крыши спрыгнуть. Выжить может быть и получится, а вот жить потом полноценной жизнью — точно нет.

Окна, подъезды, лавочки, голуби Чистят свои оперения. Клены на плечи роняют головы, Я в другом измерении.

Секундный рваный вдох, и он прижимает ее к себе. Антонова отчаянно жмурится, вдыхает горьковатый запах его одеколона, и со страдальчески счастливой улыбкой на несколько секунд выпадает из жизни. Оказывается в другом измерении. И нет ничего и нигде: ни дома с вечно зудящим мужем, ни работы, на которой они были донельзя близко, но должны были держать дистанцию, ни этого полузаброшенного парка со старыми деревьями и ворохом листьев в лужах на местами стертом асфальте. Ни-че-го. Только они. Вместе.

И молчит, уткнувшись в ворот, Город обреченно.

Они отрываются друг от друга, и мир отмирает. Жизнь продолжается. И их пытка продолжается тоже. — Пора. — выдыхает Валентина, невесомо касаясь часов на его запястье. — Когда увидимся? — до неестественности ровным голосом, стараясь не показывать, как взбудоражено бьется сердце от ее обжигающего прикосновения. Антонова щурится, задумчиво глядя вдаль. — Завтра. Она уходит, оставляя лишь шлейф дурманяще тонкого запаха сирени.