Русская Рулетка

Карине рано пришлось узнать, что реальность жестока. Карина научилась не жить, а выживать. Карина делала все, чтобы ее мечты стали реальностью. Но правильных путей к этим мечтам так и не нашлось — была лишь кривая дорожка, которая порой казалась заветной дорогой дорогой из желтого кирпича, но в самом конце все равно завела в тупик. После стольких страданий Карину не озарил солнечный луч, выглянув из-за туч. Небо над ее головой сомкнулось мрачным обещанием грозы, которую она не переживет. А если и переживет, то никогда больше не достанет ей сил на борьбу. — Ты чудовище, — шепчет непослушными губами Ева. Ева, которая могла бы понять. Карине так хочется, чтобы могла бы. Но Ева не понимает, Еве на самом деле Карину никогда не понять. У Евы всегда был кто-то, кто ее берег и защищал. Даже ее властная мать, и та коршуном бы кинулась на защиту дочери. В процессе досталось бы и самой Еве, но дело ведь не в том, как любить. Дело в том, любить ли вообще. Карину никто не любил и не берег. Долго, так долго, что в душе ее все отмерло. Егор потом пытался все исправить, пытался спасти ее, пытался подарить и заботу, и защиту… Но что-то в Карине сломалось уже тогда. Еве не понять — у Евы всегда были и будут не только любящие родители, но и рыцари в сверкающих доспехах. Влад. Нелепый Леша. Да мало ли кто еще! Ева — она такая. Она притягивает к себе благородных спасителей, жаждущих стать ее принцами. Вот и Карина жаждала — только в глазах Евы она не сошла бы ни за принца, ни за принцессу. Только за чудовище. — Ты ничего не знаешь, Евочка, — горько улыбается Карина. Ева потом и не вспомнит, так зачем же она здесь изливает душу? Вот только сказать нужно, важно. Чтобы не сожалеть о том, о чем и так молчала слишком долго. Чтобы иметь хоть призрачную надежду на то, что Ева не будет ее ненавидеть. — Ни про то, как я жила, ни про то, как была Ваниным трофеем. Чудовищем меня сделали те, кто меня окружал. Люди, которые не привыкли щадить моих чувств. Люди, которые брали то, что хотели и тогда, когда хотели. Думаешь, я коварная, злая, жестокая? Может, и так. По-другому выжить я бы не смогла. — Ты убила Ваню… — Да. И убила бы еще раз, — жестко подтверждает Карина. В осоловелых глазах Евы она видит намек на ужас. Одурманенное сознание реагирует медленно, но вполне понятно. — Убила бы сотни, миллионы раз снова! Знаешь, каким он был, этот Ваня? Как робот. Ни чувств, ни эмоций! Я думала сначала, что он просто закрытый. Но он был не таким, как другие: он просто притворялся, что у него есть желания, чувства, страхи. Не было у него ничего, Ева. И сам он был как страшная, сосущая пустота. Из меня он высосал остатки хорошего, если они и были. Я не могла больше терпеть его ни секунды. То, что он делал со мной… — Но я думала, ты любила его… — глупая, глупая Ева вяло цепляется пальцами за руку Карины. Ей хочется понять, вот как. Ей все же хочется понять. Карина чувствует на своих щеках горячие слезы, когда отвечает: — Нет, Евочка. Я не любила Ваню. Мы были сначала сообщниками, потом любовниками, а потом я превратилась в его заложницу. Но любила я всегда только тебя. С тех самых пор, как впервые увидела, знаешь. Никого больше для меня не существовало, только ты. Но ты так этого и не заметила. Для чудовищ, видимо, счастливых концов не предусмотрено. Вой сирен приближается издалека, но стремительно. Карине бежать некуда — Леша не явился вовремя, не передал ей деньги, самолет не унесет ее в небо и прочь. Она не успеет скрыться и затеряться в лабиринте улиц, а даже если случится чудо и все же успеет, то как долго сможет скрываться? Она достала бы деньги со временем, но времени нет. Как нет и сил — Карина ощущает себя глубоко сломленной. Предательски тянет низ живота — снова. Боль становится все острее, все настойчивей. Карина знает, что иначе и быть не могло. Видит бог, она хотела бы — чтобы в ее руке крохотная ладошка, чтобы обязательно Ева рядом, чтобы счастье и безоблачное будущее… Но счастье для Карины Вознюк это все еще что-то из области фантастики — в суровой реальности она сидит на облупленной лавочке у детского дома в компании одурманенной Евы, а по ногам ее течет кровь. Когда Карину схватят, слезы на ее щеках еще не успеют высохнуть, но сожалений в ее душе уже не останется.