бездна, в которую мы упадем

[AU, в котором Бонни Беннет — детектив с даром медиума, берущийся за расследование странных событий в Хемлок Гроув; таймлайн для Романа — после смерти Литы и осознания собственной природы] — Девчонка задает слишком много вопросов, — голос у Оливии был дребезжащий, надтреснутый, и Роман с откровенным раздражением поморщился. У них с матерью всегда были сложные отношения, и после всего, что случилось с Литой и при каких обстоятельствах, лучше они отнюдь не стали. Если прежде Роман еще убеждал себя, что в глубине души любит это властную, жестокую женщину, то после попытки убить ее иллюзий у него больше не осталось. Он ненавидел свою мать, но вынужден был мириться с ее существованием и с присутствием в его жизни тоже: как бы не мерзко это было, но Оливия нужна была Роману, чтобы выжить. Утешением служила лишь мысль о том, что это не продлится вечно: однажды он узнает все, что должен знать, и услуги матери станут ненужными, и вот тогда-то он разберется со старой змеей раз и навсегда. Если хитрая бестия не сбежит раньше, конечно же — стоит отдать Оливии должное, чутье у нее было отменное. — Я знаю, — проговорил молодой человек, откинувшись в кресле и встретив настойчивый взгляд матери, которая расположилась в кресле напротив. — Но что, по-твоему, я должен сделать, чтобы ей помешать? Губы Оливии Годфри тронула холодная усмешка — презрительная, черт бы побрал эту женщину. Уж она-то наверняка знала, как поступают с теми, кто слишком далеко заходит в своих изысканиях: на ее руках была кровь не одной лишь дотошной Клементины Шассо, но и многих других, кто посмел искать разгадки тайны, которую не одно десятилетие хранила Оливия. Для нее смерть была чем-то обыденным, сродни походу за покупками, а убийство — чем-то само собой разумеющимся, как чистка зубов по утрам. Роман был другим: да, он осознал суть своей природы, но вот стадия принятия затянулась. Он уже понимал, что для того, чтобы не выживать, словно больное бешенством животное, а жить и ощущать себя полным сил, ему придется делать ужасные вещи, но он все еще был не готов к этом. Роман пока довольствовался малым, сберегая жалкие остатки своей человечности и лелея ее, он изо всех сил старался обходится без жертв, но, увы… Увы, это не всегда было ему по силам. Порой тот страшный голод, что терзал его денно и нощно, гнездился в самых темных уголках его сознания и постепенно захватывал все большую территорию, охватывал его и поглощал без остатка и тогда оставалось лишь с отвращением и чувством вины заметать за собой следы. Для Оливии ее голод был образом жизни, она не вела и бровью, когда приходило время добывать себе пропитание, более того — она наслаждалась каждым мгновением, с жадностью и упоением впитывала в себя чужие крики и мольбы. Для нее сомнения сына были лишь слабостью и она не скрывала этого. То, что Роман был во многом не похож на нее, когда-то Оливии даже нравилось, теперь же — раздражало. — Убей ее, мой милый мальчик, — прокаркала Оливия, ее сломанная несколько месяцев назад гортань все еще саднила, но звук собственного голоса ей нравился: потому что нервировал Романа и не давал ему забыть о том, что он монстр, который готов был руками и зубами растерзать собственную мать на кусочки. — Убей ее, и дело с концом. После нее будет еще кто-то, но не скоро. Они всегда приходят снова, эти умники, уверенные, что смогут раскрыть чужие тайны и победить зло, но они трусливы. Почти так же трусливы, как и ты, мой мальчик. Вот только ты и так уже стоишь по пояс в чужой крови, и бессмертную душу не потеряешь, потому что она заведомо принадлежит дьяволу. — Заткнись, я не могу больше слушать этот пафосный бред, — Роман нервно поднялся на ноги и принялся мерить шагами комнату. — Я разберусь с ней, будь спокойна. Дай мне несколько дней, будь добра: не высовывайся. Нам ни к чему сейчас лишние проблемы. — Надеешься избавиться от нее, не убивая? — сквозь полуприкрытые ресницы взглянула на сына Оливия. — Наивный. Ты еще разве не понял, что она не такая, как другие? — Прекрати навязывать мне свою манеру поведения, мама. Я справлюсь. — Что ж, посмотрим, — язвительно обронила Оливия, и ее сомнения лишь сильнее разожгли в Романе злость и на нее, и на самого себя, и на внезапно объявившуюся в городе детектива Беннет, которая задавала слишком много неудобных вопросов.

***

Внутри заброшенного сталелитейного завода Годфри было холодно — бесконечные сквозняки врывались через разбитые окна, гуляли по захламленным помещениям, гулко хлопали наполовину сорванными с петель дверями. Затхлый запах сырости и испражнений, казалось, пропитал стены — детектив Беннет первые пятнадцать минут едва удерживалась от того, чтобы не прикрывать нос и рот рукой, а затем привыкла. Место было жуткое и гадкое, верно ей говорил местный шериф. Сам он, к слову, отказался сопровождать мисс Беннет в ее вылазке на старый завод. Он аргументировал это тем, что там давно не случалось находить истерзанных тел, да и бумажной работы у него поднакопилось достаточно, так что… Так что детектив Бонни Беннет, кутаясь в длинный плащ, одна бродила по заводу с фонариком в руках, готовая к тому, чтобы при малейшей опасности достать из кобуры на бедре пистолет — хоть шериф и счел ее немного не в себе, но безумной она точно не была, чтобы идти в подобное место безоружной. На заброшенном заводе у бездомных когда-то было что-то вроде собственного поселения, но городок захлестнула волна кровавых убийств, и бродяги ушли, кто куда: именно они были первыми в списках смертников. Пожалуй, не начни в городе пропадать школьницы, власти бы и не особо беспокоились — никто никогда всерьез не расследовал убийств бездомных, а вот тело белой девочки из приличной семьи это уже совсем другое дело. Детектив Беннет пользовалась материалами, которое передала в Бюро без вести пропавшая в прошлом году доктор Клементина Шассо. Материалов, на самом деле, было совсем не много, но имеющиеся, так или иначе, вели к фамилии Годфри. Множество истерзанных тел было обнаружено как раз на старом заводе, а так же в местах, которые принадлежали этой влиятельной семье. Впрочем, в Хемлок Гров все стратегически важные объекты принадлежали Годфри, а задавать Годфри неудобные вопросы считалось едва ли не дурным тоном. Этим людям практически владели городом, но разве это повод для того, чтобы закрывать глаза на страшные вещи? Бонни Беннет всегда была человеком, стремящимся отыскать справедливость. Часто это было во вред ей самой, но жизненные принципы для молодой женщины были куда важнее временных неудобств вроде отстранения от службы или удержания премиальных. Более того, детектив Беннет обладала особым даром восприятия, который не любила афишировать, чтобы не прослыть чокнутой: печальный опыт у нее уже имелся. Сколько она себя помнила, Бонни умела чувствовать разные вещи. Вещи темные, не поддающиеся логическому объяснению, но вещи важные. Порой одно прикосновение к кому-то или чему-то могло оживить в ее голове призрачные образы прошлого, дать ключ к разгадке. Она никогда не боялась этого и не считала себя сумасшедшей, просто принимала свой дар как данность и выбрала ту профессию, в которой смогла бы использовать его. В ее отделе считали, что у Беннет «есть чутье», и Беннет не возражала. Чутье делало ее жизнь опаснее, но и интереснее — влезая в самые странные авантюры, Бонни как никогда ощущала себя живой и ценила каждое мгновение своей жизни. Иначе она не смогла бы — как говорила ее покойная бабуля, у каждого свое призвание. Призванием Бонни Беннет было проливать свет на самую непроглядную тьму. Блуждая из одного помещения в другое, детектив Беннет в какой-то момент услышала шаги за спиной: кто-то шел следом, но не таился. Молодая женщина не ощущала угрозы, но все же озаботилась тем, чтобы встретится с преследователем лицом к лицу с оружием в руках: луч фонарика осветил высокого молодого человека, закутанного в темное пальто, в руке его была дымящаяся сигарета, а бледное лицо и пляшущие вокруг тени на мгновение сделали его лицо хищным. — Славный денёк для экскурсии по заброшенному заводу, не правда ли, детектив Беннет? — пухлые губы юноши тронула саркастичная, но вовсе не злая улыбка. Беннет не опустила руки с оружием. — У меня своеобразный досуг, — отозвалась она ровны тоном. — Мы с вами не знакомы. — Лично — нет, — любезно ответил юноша. — Но вы обо мне наслышаны, так же, как и я о вас. — Вы — Роман Годфри, — Бонни догадалась об этом сразу, но таковы были правила игры всегда и всюду, и она их придерживалась. — Я надеялась встретить вас в несколькодругой обстановке… — Так поедем выпьем кофе, — запросто предложил ей Годфри, будто они были добрыми знакомыми, а не незнакомцы, столкнувшиеся на заброшенном заводе. — И побеседуем в тепле и без этих мерзких запахов, бьющих в нос. — Боюсь, что время нашей беседы буду выбирать я, а не вы, мистер Годфри, — вежливо осадила его Бонни. — Боюсь, что это частная территория, а ордера на обыск у вас нет, — так же вежливо парировал молодой человек. — Все еще не хотите выпить со мной кофе? — Все еще нет, — Бонни была раздосадована, ведь ордера у нее и в самом деле не было, но тон ее оставался безукоризненно вежливым. Перед этим юношей слабость выказывать нельзя: у него был тяжелый взгляд, и от него так и веяло чем-то древним и жутким. Как может быть древним кто-то, кому еще и двадцати трех не минуло? Что ж, дело ведь было совсем не во внешности, а в том, что скрывалось под привлекательной оболочкой. Детектив Бонни Беннет вынуждена была покинуть заброшенный завод Годфри, и сделала это с поднятой головой и молча. Роман следовал за нею так же в тишине, на прощанье они обменялись сухими кивками, а затем разошлись в разные стороны.

***

Всю следующую неделю детектива Беннет преследовали неудачи и тень молодого Годфри. Ее отказывались впускать в так называемую Башню — под предлогом, что в данный момент в медицинском центре карантин, служащие избегали ее заученно твердили, что не в праве давать комментарии, а мистер Прайс прямо ответил, что все вопросы она может задать непосредственно молодому мистеру Годфри. Шериф ненавязчиво советовал ей не лезть в «это болото», но Беннет была упорной. Она копала и копала, цеплялась за малейшие крохи информации и продолжала спрашивать и наносить визиты, потому что чувствовала: разгадка лежит на поверхности, нужно лишь найти верную зацепку. В то утро она пила кофе в местной закусочной, в центре города, и ничуть не удивилась, когда за ее столик подсел Роман Годфри. При дневном свете он оказался куда привлекательней, чем в неровном свете фонарика или на имеющихся у Бонни снимках: холеный, несколько бледный юноша с тщательно уложенными волосами и холодным взглядом. От него пахло хорошим табаком и дорогим парфюмом, а его безупречно-белая рубашка, несомненно, стоила целое состояние. — Не возражаете? — он спросил это для проформы, поскольку уже устроился напротив детектива. Положил руки на стол, продемонстрировав фирменные часы на запястье, и улыбнулся так, словно она была назойливой мухой, допекающей его во время послеполуденного сна. — Возражаю, но вас ведь это не волнует, верно, Роман? — Обезоруживающая тактика, — оценил Годфри, рассеяно моргнув. — Значит, перейдем сразу к делу? — Так будет лучше всего, — согласилась Беннет. — С чего бы начать? — Начните с того, что вы заинтересовались слухами, будто бы в Башне проводят опыты над людьми, — посоветовал Роман, усмехнувшись, и его усмешка говорила о том, какого он мнения об этих слухах. — Но эти слухи, конечно же, ложь, — кивнула детектив. — Было бы странно, если бы вы сказали что-то другое. — Слухи о том, что моя семья держит Клементину Шассо в подвале, тоже бред, — подсказал Годфри. — И что моя сестра монстр, который всех убивает, тоже из того же разряда. — О вашей сестре я хотела бы узнать побольше. Взгляд Романа стал еще холоднее и жестче, хотя детектив и не думала, что такое возможно. На дне зрачков Годфри угадывалась тщательно маскируемая ярость. — Моя сестра, — произнес он, тщательно проговаривая каждое слово, — Больна с рождения. Это редкое генетическое отклонение, но оно не делает Шелли монстром. Вся жизнь моего отца была сосредоточена на том, чтобы помочь ей. Все, что происходит в Башне — это попытки спасти ее от бесконечных насмешек, и все эти действия согласованы с законом и одобрены всеми возможными инстанциями. Шелли не чудовище, и никогда не была им. Те нелепые обвинения, что предъявляли ей в прошлом году, сняты. — Мне это известно, — кивнула Бонни, выдержав взгляд молодого человека и чудом не превратившись в горстку пепла. — Прошу прощения, если оскорбила вас, но… — Это ваша работа, конечно, — желчно отозвался Годфри. — Хотите знать еще что-нибудь? — Вообще-то, да, — подтвердила детектив, хотя Годфри явно ожидал, что она промолчит. — Что насчет Питера Руманчека? Говорят, он пропал, уехал куда-то вместе с семьей, но… — Слышали сказку о том, будто он оборотень? — чересчур резко оборвал ее Роман. — Вы что же, приехали мифы и легенды о нечисти здесь собирать? Какой интересный подход к выполнению собственных обязанностей. — Я люблю нетипичные вещи, — в тон ему отозвалась Бонни, а затем сделала то, чего делать не должна была по правилам хорошего тона: она протянула руку и пальцами коснулась пальцев Годфри. Прикосновение длилось всего мгновение, но ей хватило и этого: образы ворвались в ее голову вихрем, смазанные и кровавые, полные отчаяния и страха. Неясные тени, призраки, стонущие и завывающие, переплелись с потоками чувства вины и омерзения, и детектив Беннет поспешно отдернула руку, чтобы не вскрикнуть от заполнивших ее разум эмоций. Роман Годфри смотрел на нее с подозрением, сощурившись и напомнив ей хищника, готового ринуться на свою добычу. — Что вы сделали? — севшим голосом спросил он, и у Бонни Беннет неприятно засосало под ложечкой: он почувствовал, он тоже что-то почувствовал. — Ничего, — ответила она чуть дрогнувшим голосом, Годфри еще несколько секунд требовательно изучал каждый миллиметр ее лица, а затем вскочил и вышел прочь, не попрощавшись. Бонни осталась одна за столиком — в смятении и с каким-то отстраненным ужасом понимая, что все ее подозрения не только оправдались, но оказались еще страшнее и невероятнее.

***

Он ударил ее по голове сзади — когда поздним вечером Бонни отпирала дверь снятого ею на время расследования дома. Она не была беспечной, нет — наоборот, после утренней встречи с Годфри детектив Беннет была напряжена, как струна, и каждую секунду оставалась настороже. Просто он двигался бесшумно, как движется над землей туман, и действовал молниеносно, как кусает змея. Она упала ему в руки без чувств, а очнулась уже связанной, в углу темного и напитанного затхлостью помещения. — Подвал, — провозгласил Годфри, выступая из темного угла, и раскинул руки в насмешливом жесте: — Клементины Шассо здесь нет, как видите. Да и вы, мисс Беннет, надолго здесь не задержитесь. — Я буду кричать, — предупредила его Бонни. — Сколько угодно, — бесстрастно отозвался Роман. — Вас здесь никто не услышит, Бонни. Вы в самом логове зверя. — Убьете меня? — сглотнув, молодая женщина вскинула подбородок, демонстрируя, что ей не страшно, хотя это было совсем не так. — Как и других? — Ох, глупая девчонка, — внезапно проговорил Годфри с невыразимой усталостью. Он приблизился к ней и присел, чтобы глядеть детективу прямо в лицо. — У таких, как ты, есть только черное и бело, моя гребанная мамочка права. Ты — хорошая, я — плохой, и никак иначе. Но что ты знаешь обо мне? Ты ведь, на самом деле, ничего знать и не хочешь, кроме того, что я чудовище. Но что, если я этого не выбирал? Что, если я этого не хотел, что, если я это ненавижу так же сильно, как и ты? Бонни молчала, не зная, чего ждать, испуганная до предела этой вспышкой эмоций. — Я не хочу убивать тебя, — процедил Роман Годфри, схватив ее за подбородок жесткими пальцами. — Поэтому пожалуйста, слушай меня внимательно. Смотри мне в глаза, и слушай. В Хемлок Гроув случилась вспышка бешенства у диких животных. В лесах налажен отлов, критический момент позади. Доктор Клементина Шассо покинула город, тебе не удалось отыскать ее след. Ты должна уехать и заняться чем-то более спокойным, детектив. Ты должна забыть все, что здесь произошло, и помнить лишь то, что Роман Годфри любезно отвечал на все твои вопросы и оказал тебе все возможное содействие. Тайна Хемлок Гроув очень проста: никакой тайны нет. Монотонный голос Годфри и омут его расширенных зрачков кружил Бонни голову, она словно проваливалась в бездонную яму, в которой ее ждали умиротворение и покой. Гипноз был так очевиден, но вместе с тем и так силен, что в какой-то момент Беннет оставила все попытки сопротивления и провалилась в спасительную темноту, в которой чудовищ не существовало.

***

Она проснулась с дикой головной болью. Странно, ведь вчера вечером она не пила ничего, крепче чаю. Поморщившись, Бонни Беннет села в постели и попыталась вспомнить, как уснула, но ей этого не удалось. В голове теснились липкие обрывки сна, которые стремительно стирались из памяти, оставляя за собой лишь привкус горечи во рту: большие глаза Романа Годфри, музыка его размеренного голоса и приятная, обволакивающая тьма… Кажется, она увлеклась этим делом так сильно, что заработала себе переутомление. В любом случае, пора возвращаться домой — она сделала здесь все, что могла, и по всем фронтам зашла в тупик. Возможно, проблема в самом деле была в диких животных — шериф показал ей все документы, и основания не верить им у Беннет не было. Ее особое чутье молчало — молчало глухо, без шансов на внезапное озарение. Тем же вечером детектив Бонни Беннет села в свой автомобиль и покинула город — свято уверенная в том, что сделала все, что могла и даже больше. Роман Годфри наблюдал за исчезающими вдали огнями автомобиля, стоя у кромки леса около шоссе при выезде из города. В его пальцах дымилась очередная сигарета, а в глубине души таилось облегчение. Он смог, ему удалось — и пусть эффект от его внушения не окажется временным, пусть Бонни Беннет никогда не вернется в Хемлок Гроув. Второй раз ему ее спасти не удастся — тогда в свои руки все возьмет мать. А ее методы гуманностью никогда не отличались…