Формула любви

"Грубо вырванная из своих размышлений, Эсмеральда не сразу поняла, что случилось. Перед глазами у нее все еще цвели диковинные цветы и бродили нездешние существа со страниц загадочной книги. Она инстинктивно зажала уши, чтобы шум не мешал ей сосредоточиться, но уже в следующее мгновение вскочила на ноги, испуганно озираясь. Стоящие на берегу люди, взволнованно переговаривались и все, как один, смотрели в сторону острова, где гудел и грохотал Собор Парижской Богоматери. Похожий на набат неистовый звон летел над рекой, поднимая рябь на воде, и вот уже начали раздаваться голоса: Нас разбили во Фландрии? Король погиб? Напали англичане? Не Конец ли это света? - Да вы все умом тронулись, глупые курицы! - сказал вдруг кто-то, - Разве не слышите? Горбатый звонарь вернулся, теперь никому покою не будет. Опять начнет ночами трезвонить, урод проклятый. «Не было нужды спрашивать, с чем вернулся Квазимодо...» Квазимодо, который в жизни любил только двоих людей и свои колокола, сейчас звонил "как если бы архангелы, чтобы возвестить о Конце света вместо труб использовали Большую Марию." У нее внутри все оборвалось. Ледяной ком, который пока не мог, не хотел оформляться в мысль, встал в горле, не давая дышать. Эсмеральда снова бежала по Парижу. И также светило солнце. У Сент-Шапель мостили улицу, попав ногой в яму, она споткнулась и едва не расшиблась, потому что ее руки были заняты книгой, которую она судорожно прижимала к груди, как рыцарь прижимает доспех к смертельной ране, чтобы дольше продержаться в бою. Манускрипт казался ей оберегом от неизбежно надвигающейся беды, в чьих непонятных символах и знаках кто-то зашифровал ее мечты и надежды. И они могли сбыться лишь только пока она носила его. Площадь перед собором была уже запружена людьми, пришедшими узнать причину странного внеурочного звона, и Эсмеральде пришлось пробиваться сквозь толпу. Колокола били без умолку, будто все разом, рокочущее, надрывное эхо, многократно отражаясь от домов, стремилось к центру, превращая саму площадь в подобие гигантского перевернутого колокола. Чтобы услышать друг друга горожанам приходилось кричать. Большинство были объяты страхом, кто-то молился на коленях, матери прижимали к себе детей, кумушки причитали и крестились. Народ ждал, когда ему объяснят причину происходящего, но двери собора оставались наглухо закрытыми и это пугало больше всего. Церковной стражи и той не было. Проходя место, где нынче утром бродяги дрались за ее плащ, Эсмеральда подняла голову и ей показалось, что она видит на колокольне мечущуюся горбатую тень. Впрочем, сомнений в том, кто именно устроил переполох, у нее уже не оставалось, просто ее разум отторгал саму мысль, что могло послужить его причиной. Чем ближе подходила она к собору, тем гуще была толпа, тем ощутимее становилось разлитое в воздухе напряжение. Вдруг впереди в людском море образовался островок, круглый, как тонзура на голове монаха, в середине которого стоял невысокий полулысый человек и что-то говорил, перекрикивая звон. В том, как он двигался, размахивая руками, Эсмеральде почудилось нечто знакомое, но лишь когда он повернулся и их взгляды встретились, она его узнала. Судьба не пощадила Пьера Гренгуара, самоназванного принца парижских улиц: одет он был в обноски, от его некогда пышной шевелюры осталось лишь несколько седых волос на затылке, а оплывшее лицо говорило о крайней невоздержанности в выпивке. И тем не менее, если что-то и могло сейчас обрадовать Эсмеральду, так это появление ее «первого мужа». Без сомнения, он тоже узнал свою «жену», потому что, прервав речь на полуслове, устремился к ней сквозь ряды своих зрителей. Круг, в котором он стоял, мгновенно затянулся, как пустяковая рана, и на его месте снова заколыхалось людское море. - Эсмеральда! – воскликнул поэт, на секунду без церемоний заключая ее в объятия, - Ты в Париже, ты жива! Ходили слухи, что ты умерла, но я не верил, потому что вовсе не чувствовал себя вдовцом! На это она не могла не улыбнуться, он всегда был остер на язык, кажется, с возрастом ничего не изменилось. И он всегда знал, чем дышит город... - Пьер, - спросила она, заранее страшась ответа, - Пьер, что здесь творится? - А, - ответил он с улыбкой, которая показалась Эсмеральде насквозь фальшивой, - отвыкла от столичной жизни? Так это Квазимодо – звонарь чудит, может ты помнишь его? Наш коронованный Папа шутов. Я как раз пытался объяснить вон тем простакам, - он указал большим пальцем себе за плечо, - Что Квазимодо вовсе не Конец света, если, конечно, не смотреть на него при свете. - Почему он звонит? – спросила она, пропустив его шутку мимо ушей. - Да может съел что-то не то за завтраком… - Гренгуар, - прикрикнула она, - хватит нести чушь! Вдруг его лицо изменилось: оно резко осунулось, с него сползла улыбка, в глазах появился предательский блеск. - Что ж, ладно, раз тебе любопытно, - сказал он едва слышно, пожав плечами, - хотя, думаю, они и сами скоро объявят. Как только стащат Квазимодо с колокольни. Не то пол Парижа тоже оглохнет. Тебе ведь нет дела до того, что я был одним из лучших... - Гренгуар, - взмолилась Эсмеральда, - просто скажи мне! Поэт раскрыл рот. В этот момент колокола резко смолкли, и в наступившей тишине с грохотом открылись двери собора.»