Формула любви

Услышь архидьякон подобное пару месяцев назад, да еще сказанное таким милым голоском, он, вероятно, умер бы от счастья, но те времена минули. Тем не менее, его сердце таки пропустило пару ударов, а вот от остатков чувства или просто от неожиданности… кто знает. Открывать глаза он, однако, не спешил, решив еще немного поупиваться собственным горем. Но даже этого ему не позволили: мягкая ручка похлопала его по больной щеке и тот же голос, теперь с явными нотками беспокойства спросил: - Эй, преподобный, вы там умерли что ли? Едва не взвыв от боли, архидьякон распахнул глаза и почти уперся носом в глубокий вырез женского платья. Зеленого. Расшитого фальшивыми изумрудами. Пока мозг Фролло со скрипом обрабатывал полученную визуальную информацию, взгляд, с трудом оторвавшись от непривычной картины, поднялся выше и наткнулся на лицо хозяйки платья. В голове пронеслось смутно знакомое: «Так какого цвета мне платье шить? Я вообще зеленый люблю, но вдруг он вам не нравится». И тут мозаика сложилась… *** Если бы Фролло был сейчас способен воспринимать иронию, нет, не так – если бы Фролло мог вообще воспринимать иронию, он бы, вероятно заметил сходство происходящего с другой, гораздо более мрачной сценой. Речь, разумеется, идет о его фиаско в тюрьме, а точнее, о моменте, когда архидьякон наматывал круги по камере в ожидании эффекта от эликсира. Эффекта, он, впрочем, дождался, но не совсем того, которого так страстно желал. Так вот. Теперь эта сцена повторялась с точностью до наоборот: священник тихо сидел у колонны, борясь с тво…, то есть научным кризисом, а недавняя плясунья, ныне мадам де Шатопер, размахивая руками, бегала вокруг него по эллипсоиде. И вещала уже почти полчаса. Взрыв красноречия вызвал простой вопрос «что вы тут делаете»? Да, именно так, на «вы» Фролло обратился к той, кого раньше называл не иначе, как «девушка». Эсмеральда внезапно вскочила на ноги, и вместо того, чтобы, как обычно, ограничиться шипящей фразой сквозь зубы, разразилась речью. К слову, вполне себе грамотной. По крайней мере, до Элизы Дулитл 15 века ей было как до неба. И начала она издалека, точнее с гор Андалусии, лишь минут через двадцать добравшись, наконец, до Парижа. За это время Фролло успел 3 раза потерять нить повествования и выслушать лекцию о состоянии дорог Франции на примере повреждения колес цыганских повозок. У него даже не было сил задуматься, какое отношения к сути его вопроса имеют колеса, поэтому он просто молчал. На тридцать пятой минуте Фролло догадался, что Эсмеральда излагает автобиографию, но зачем, взять в толк не мог. Лишь когда в ее рассказе замелькало знакомое имя «Феб», архидьякон слегка оживился. Все-таки, происшествие с капитаном имело к нему некоторое отношение. Потом последовало описание заключения и… - Так все-таки, зачем вы здесь? Полагаю, благородные гости заждались, а вашим нечестивым братьям, впрочем, как и моему, не терпится выпить - не выдержал священник. Эсмеральда замолкла на полуслове и уставилась на него, как на экзотическую птицу. Фролло слегка покраснел. - Да я уже битый час отвечаю на ваш вопрос, но вы, похоже, не понимаете, что я пытаюсь сказать, преподобный, - чуть ли не взвизгнула плясунья. Архидьякон выразительно поднял обе брови, всем своим видом показывая, что слышал что угодно, только не ответ. Эсмеральда сжала кулачки и топнула ножкой. - Я пытаюсь сказать, пытаюсь объяснить, что вовсе не люблю своего мужа и не хотела этой свадьбы и… и… И вдруг она села и расплакалась. Это было похуже взорвавшегося гомункула. Фролло испытал сразу два желания, причем прямо противоположных: немедленно оказаться на другом конце Парижа и уже утешить, наконец, девушку. С одного бока шептал нехороший дьявольский голосок, мол, гляди-ка, да ее можно брать безо всякого сопротивления, с другого – голосом его любимого преподавателя Сорбонны советовали разобраться в ситуации на трезвую голову и напоминали, что его истинная любовь –это наука и только наука. - Тогда зачем вы за него вышли?- задал архидьякон резонный вопрос. Эсмеральда всхлипнула и дернула плечами. - Вы что, не знаете? - Ну, поначалу он мне нравился, а матушка взялась похлопотать и у нее получилось. – вдруг затараторила она,- а потом она сказала, мол, выходи, дура, за свое солнышко, пока предлагают, иначе мне архиепископ больше ни одной услуги не окажет. Вот. Будет имя и все такое. Ну, я и послушалась. Как я могла сломать матушке карьеру после того, как сама кашу заварила. А он такоой дураак, ваше преподобие, он даже Ар-ре-сто-те-ля вашего не знает. Так и сказал, мол, таких никогда не арестовывал. И на арго, как вы не умеет, и одним словом потолки ронять. И вообще меня не любит в отличие от… И она снова зарыдала. - Боже, девушка,- пробормотал Фролло по старой привычке,- мне кажется, ты станешь причиной моей смерти. То есть, я хотел сказать, «мадам де Шатопер»- поправился он. - Так что же вам надо от меня? Эсмеральда подняла на него глаза и хлопнула мокрыми ресницами. - Я пришла попросить… пожалуйста, господин кюре, разжените меня обратно, а? Вы же можете, да? Фролло лишь покачал головой, боясь, что если выскажется вслух, целых витражей в соборе не останется, а обрушение тюремной камеры покажется цветочками. Девушка снова заплакала, всхлипывая и вытирая нос кулачком. - А ваша матушка, - спросил архидьякон, когда понял, что может доверять собственному голосу, - если она на такой короткой ноге с архиепископом, то почему не обратиться к ней? Неужели она не простит любимой дочери необдуманного поступка? Кто она такая, кстати, я думал, вы сирота. - Гудула,- уныло произнесла Эсмеральда,- вретишница. Меня у нее в детстве цыгане украли, я ж рассказывала. Я не могу ее подвести, она меня от виселицы спасла, и про вас все вОвремя объяснила. - Поняв, что сболтнула лишнего, девушка прикусила язык, но было поздно – в голове архидьякона успела сложиться вторая за это несчастливое утро мозаика. Фролло резко поднялся на ноги, подхватил с пола маску и развернулся к двери, намереваясь уйти, но мысль, что его, почти создателя человеческого существа, обвела вокруг пальца и жестоко оскорбила в лучших чувствах какая-то девчонка, ранила почище ее кинжала. И его прорвало. - Вот что,- прошипел он, входя в роль Архидьякона Жозасского,- шли бы вы… мадам к гостям, они вас заждались, как и ваш бравый муженек. Я надеюсь никогда не увидеть вас у себя на исповеди, исчадие сатаны! Убирайся, ненавижу тебя!!! И вот тут он не рассчитал силу голоса. С тихим звоном все витражи из готической розы на портале выпали наружу и, судя по истошным воплям с площади, вдребезги разбились о чьи-то головы. Оба, и священник, и девушка застыли с открытыми ртами. - Мой собор…- только и смог вымолвить Фролло,- это все ты, дьяволица… Эсмеральда отмерла первой и, заломив руки, внезапно рухнула перед ним на колени. - Пожалуйста, не гоните меня, господин кюре! - Она тщетно попыталась вцепиться пальцами в кожаный фартук его изобретения, - ну простите вы дуру, вы же священник, вам положено прощать! У вас что, сердца нет? Ну ошиблась, с кем не бывает. А хотите я кое - что вам скажу? Хотите? Я думаю, я даже немножечко вас люблю. Вот. И Аристотеля, конечно, тоже! - добавила она после небольшой паузы. Священник не впечатлился. - Прощать, значит, положено? – процедил он сквозь зубы, всеми силами стараясь не повышать голос, - а еще мне положено не убивать, а очень хочется! Я предупреждал, подойдешь ко мне, отправлю на виселицу, которую ты так ловко избежала. И сердца у меня нет, и плакать оно не умеет. Погоди, ты что же, теперь предлагаешь себя в качестве любовницы, совратительница? Девушка молчала, дрожа всем телом и глядя в пол. - Так знай, у меня уже есть две,- рявкнул архидьякон, забывшись (на этот раз жертвой пало боковое окно), и третья мне не нужна. - Целых две? Но кто? – вытаращила глаза Эсмеральда - Религия и наука! (еще окно). А теперь – вон отсюда, лгунья блудливая! (В апсиде вылетели все три окна) С этими словами, архидьякон резко распахнул ведущую в башню дверь и, протиснувшись в проем во всем своем обмундировании, с грохотом захлопнул ее за собой. Он собирался пойти в лабораторию оценивать масштабы бедствия, но вместо этого остановился и прислушался. Когда же и спустя четверть часа из-за двери не донеслось ни звука, (даже блеяния козы) он прислонился лбом к шершавому дереву и зарыдал.