7 глава изменена 8.03.19
…
Не было
— Не разговариваешь что ли? — уточнила женщины, смотря будто бы сверху вниз. Дружелюбия в тоне немного поубавилось. — Закатай рукав, — попутно бросила она, головой кивая на руки Дины.С тех пор как родители умерли.
Зачем-то пояснила Дине и пододвинула бумагу к бланкам, лежащим перед медсестрой. Ей почему-то показалось, что это вернет ее расположение, но атмосфера в кабинете накалилась еще больше. Дина непослушными пальцами закатала рукав свитера и положила руку на стол. Она уже серьезно жалела о том, что сказала Илье, будто сама сходит к врачу. Да, конечно, его бы не пустили с ней в кабинет к гинекологу, но он совершенно точно смог бы зайти сюда, сесть напротив и отвлекать от самого противного для нее процесса. Дина представляла, как он мог бы находиться совсем рядом, улыбаться, говорить всякую ерунду, лишь бы внимание девушки не зацикливалось на иголке, что вот-вот должна была проникнуть под кожу. — Расслабь, — женщина подняла рукав еще выше. Так высоко, что девушке теперь казалось, будто он перекрывает кровоток. Она зажмурилась и изо всех сил попыталась расслабить руку, пока по сгибу ее локтя достаточно грубо размазывался спирт, а у запястья ощущался противный латекс перчаток. — Вот не понимаю, зачем тебе рожать? — на секунду она отпустила ее руку и заскрипела стерильной упаковкой шприца. Дине стоило больших усилий оставлять руку на месте, хоть на самом деле ей и хотелось прижать ее к себе и бежать, хлопнув дверью. Ее голова уже нещадно кружилась, а голод отзывался тошнотой. — Знаешь зачем он тебе? Я тебе скажу зачем, — игла вонзилась в кожу неожиданно, неприятно, доставляя дискомфорт. Дина закусила губу, пытаясь не взвизгнуть, а концентрируя внимание на том, что женщина говорила, а не на том, что делала. Но легче от ее слов явно не становилось. Медсестра превышала все свои полномочия, влезая в жизнь девушки и роясь в её проблемах. Она почему-то думала, что лучше знает, как поступить. — Он не решит ни одну из твоих надуманных проблем. И, когда ты это поймешь, когда не заговоришь и обозлишься на всех кругом, станешь раздражительной, будешь срываться на ребенке, отдаляться от мужа, ты сама не заметишь, как сломаешь свою семью. Дина глаз не открыла, но из них одна за одной привычно скатывались слезы, которые девушка тут же быстро смахнула свободной, но трясущейся рукой. Она чувствовала, как игла исчезает из-под кожи, чувствовала пульсацию в голове и как ее саму слегка пошатывало из стороны в сторону, слышала сердце в ушах, но несколько слов все равно пробивались сквозь все это и заставляли Дину чувствовать омерзение к себе. «Ты не заметишь, как сломаешь свою семью». Но она знала, чувствовала, что уже сломала. — Через двадцать минут заберешь в регистратуре результаты и поднимешься в двадцать девятый кабинет, — равнодушно сообщила медсестра, будто все это время просто молчала. Дина ошарашено уставилась на свою руку, где уже был наклеен лейкопластырь и, с трудом держась на трясущихся ногах, вышла в ослепляющий своими белыми стенами коридор.***
Я знал, что есть парни, которые следят за каждым шагом своей девушки, злясь на каждый лишний вздох в неправильную сторону, но сам был вовсе не из таких. Но за весь день я не получил ни одного сообщения от Дины, что было странным для меня: обычно она присылала мне их множество за день. Да, большинство из них были какие-то глупые смайлики, отправленные под влиянием какого-то ее детского желания, но они всегда вызывали улыбку и теплые чувства. Сегодня телефон молчал, а я, гонимый какой-то паранойей, по несколько раз за час проверял включен ли звук и все ли в порядке с интернет соединением. В конце концов, я успокоил себя тем, что она давно не виделась с братом и решила посвятить ему сегодня сто процентов своего внимания. Вопреки своим же доводам, я нервно стучал по рулю, пока стоял в пробке по дороге домой. Телефон лежал на соседнем сидении, и я то и дело косил в его сторону глаза, все ожидая увидеть мигающий индикатор, который оповестил бы меня о сообщении, желательно от Дины. Но панель телефона оставалась черной, а я был вынужден и дальше выбивать уже надоевший нервный ритм. Я остановил машину. В ней стало непривычно тихо. Я откинул голову назад и зажмурился. Представил, что Дина сидит рядом и улыбается мне закусывая губу, как много раз до этого; протягивает мне руку крепко сжимает; невыносимо доверчиво смотрит в глаза и целует. Но ее здесь не было. А даже если бы и была, то вряд ли бы… Нет. Та любовь, что была, куда-то испарилась и оставила место невнятному чувству, описание которому я никак не мог дать. Притяжение осталось, но вот нежность, ее нежность, постепенно словно угасла, уступая место какому-то животному инстинкту, желанию иметь ребенка. Иметь ребенка, но не быть мамой. Я не понимал, что творится в ее голове, когда она раз за разом билась в истерике. Дина начинала плакать из-за теста с одной полоской, а заканчивала из-за родителей. Она легко могла заплакать из-за любой мелочи, но утешить Дину было задачей крайне сложной. Я закрыл лицо ладонями и несколько раз быстрым движением потер его вверх-вниз, пытаясь собраться с мыслями. Что с моей, с нашей жизнью? Я скучал, до спазмов в груди скучал, по ее искреннему смеху. По Дине, которая видела в жизни мелочи и умела радоваться им. По как будто бы случайным, но на самом деле хорошо продуманным, прикосновениям. По шуточным спорам и нахмуренным в честь них бровям. По тому, как она засыпала, лежа на мне, согревая свои холодные стопы о мои икры и щекоча дыханием мою кожу. По жизни без ожидания. Скучал так, что хотелось колотить кулаками в стену, сбивая их в кровь, лишь бы заглушить это чувство. Но что я мог? Я чувствовал себя эгоистом и последним кретином сейчас, когда думал о том, что же сказал ей врач. И надеялся вовсе не на то, что ей сказали пытаться дальше. Я, скрестив пальцы, мечтал о других словах. Пусть с ней будет все в порядке, но было бы неплохо, если бы врач сказал ей оставить попытки. Остановиться и жить дальше. Да, черт возьми, я и сам грезил этим ребенком. Я не соврал Дине ни разу, когда говорил об этом. Я говорил правду, когда мы обсуждали какой сделаем детскую комнату: я действительно собирался сам сделать и выкрасить для него или нее мебель. Говорил правду, когда утверждал, что буду помогать ей и днем и ночью, действительно собираясь вставать глубокой ночью, даже если мне нужно будет рано вставать. Говорил правду и тогда, когда рассказывал жене о том, как начну разговаривать с ее животом в тот же час, что на тесте появится две полоски. Но в то же время я видел, что одержимость Дины делает с нами. И я не хотел ребенка, ценой которой будет наш брак. Телефон непродолжительно прозвенел на соседнем сидении. Потерев глаза, я потянулся за ним. Одно сообщение. От Дины. Я моментально выпрямился и нетерпеливо-дрожащими пальцами разблокировал экран. Пожалуйста, забери меня. Я очень устала и хочу домой. Конечно. Где ты?, — напечатал я почти непослушными пальцами и завел машину. Дина все еще была в центре планирования, и пока я ехал туда по пробкам успел тысячу раз осыпать себя проклятиями. Как я мог желать своей же жене чего-то, кроме желанного нами: «у вас скоро получится забеременеть». Я был почти уверен, что ей сообщили что-то ужасное, раз она пробыла в этом центре весь день. — Не беспокойтесь, — заверяла меня медсестра, пока вела по бесчисленным коридорам. Я не помнил, как доехал, где оставил машину, сколько пытался найти свою жену самостоятельно. — Она у вас впечатлительная, — засмеялась девушка, останавливаясь посреди коридора, где свет был приглушен. — Сдала анализы, вышла из кабинета и потеряла сознание, — она пожала плечами. Наверное, часто у них такое случается, раз она так легко и весело на это реагирует. У меня эти слова вызвали лишь ужас: стоило только представить, как Дина, сначала опираясь на стену, пыталась устоять на ногах, а после, рискуя получить всевозможные травмы, падает на пол. — Она тут. Выход сами найдете или вас подождать? — я тут же в несколько шагов преодолел расстояние до двери, отмахнувшись от медсестры коротким «найдем», хотя вовсе не был в этом уверен. Дина сидела в полутемной палате, обняв колени и смотря в окно. На одной руке я заметил тонкую полоску бинта — очевидно под ним прятался виновник того, что девушка до сих пор здесь. Она меня совсем не замечала, а мне внезапно захотелось слиться с дверью и просто наблюдать за ней: за такой спокойной, привычной Диной, которая изучается что-то за окном в привычной ей манере человека, который любит улавливать мелочи. — Привет, — все-таки сказал я. Девушка вздрогнула, повернула голову и медленно спустила босые ноги на пол. Я приблизился к ней и помог всунуть стопы в ботинки, что стояли под кушеткой. Я знал, что ей становится плохо, но никогда не мог подумать, что настолько. Дина, вцепившись в мою руку, с трудом поднялась на ноги и, не убирая пальцев, смотрела взглядом, который я никак не мог понять. — Идем домой, — я провела руками по ее спутавшимся волосам, поцеловал в висок и легонько потянул за руку. Девушка сделала пару шагов и, пошатнувшись, остановилась. Лицо было бледным, а сама она слегка тряслась. Чуть присев, я подхватил ее под коленками, придерживая за лопатки плечом. Она не прикасалась ко мне как обычно и была будто бы еще молчаливей. Она была притихшей. Словно кто-то потушил тот огонек в ней, который горел до сих пор, несмотря ни на что. Я все хотел спросить, что сказал ей врач. Хотел узнать, почему она выглядит поникшей, но никак не решался. Я боялся услышать то, чего мне так не хотелось слышать: самого страшного. Смертельного? — Ты была у врача? — на всякий случай уточнил я, когда остановил машину на красный. Дина отрицательно мотнула головой. — Из-за того, что тебе стало плохо? — девушка кивнула, даже не поворачиваясь в мою сторону, в то время как я развернулся к ней всем телом, насколько этого позволял ремень безопасности. — Почему не хотела, чтобы я шел с тобой, если знала, что тебе может стать очень плохо? — я осуждал. Но осуждал не ее, а себя. Дина передернула плечами, уставившись на свои ноги. Ее пальцы прикоснулась к бинту и повели по нему. — Болит? — я потянулся к ее руке, но девушка почему-то отдернула ее, одновременно мотая головой. Я развернулся в удобное положение: на светофоре снова горел зеленый. Дина врала. Но я никак не мог понять, о чем она врала. Почему не реагировала на мои прикосновения, или вовсе избегала их? Почему не поднимала глаз, хотя чаще всего во время разговора пристально смотрела в мои? Что, черт возьми, случилось за этот день такого, что она окончательно отвернулась от меня? Дина поднялась в квартиру, лишь слегка держась за мое плечо: не за саму кожу, а цепляясь только за одежду. Всю оставшуюся дорогу я донимал жену одним и тем же вопросом: «Что происходит, Дина?», но в ответ получал ровным счетом ничего. Ни поворота головы, ни кивка, ни, тем более, записки после вопроса не следовало. Я вошел за девушкой на кухню. Она взяла в руки маркер, спешно написала что-то на холодильнике и развернулась лицом к столешнице, делая что-то, чего я не видел.Сделать тебе чай?
— Ты действительно хочешь говорить о чае? — уточнил я, стоя за ее спиной и скрестив руки на груди. Я не желал ее трогать сейчас, когда она явно этого не хотела, но мне с большим трудом удавалось оставаться на месте, не приближаясь к ней ни на шаг. Дина замерла, но не повернулась. — Мне кажется, есть другая тема для разговора, — добавил я уже тише. Теперь девушка развернулась ко мне и, глядя в пол, ступая босыми ногами по ламинату, бесшумно преодолела расстояние между нами. Она схватилась за мою руку двумя своими так неожиданно и непривычно чувственно, что я на секунду прикрыл глаза, а в следующую уже приподнимал ее лицо за подбородок, тщетно пытаясь поймать взгляд. Она плакала. Это было невыносимо очевидно. Слезы не текли, но уже собирались в ее красных, чуть припухших, глазах. Я не успел даже спросить, что происходит, когда она, чуть сжав мою ладонь, отпустила ее, и ушла в комнату, оставляя в моей руке записку.Мне нужно разобраться в себе. Нам, наверное, стоит пожить немного раздельно
Сжав бумагу в кулаке и вышвырнув ее вон, я нагнал Дину в комнате. Она открывала шкафы и, поднимаясь на носки, отходила на несколько шагов и высматривала что-то на верхних полках. Сумку. Очевидно, она искала именно дорожную сумку. — Она тут, — жестко сообщил я, резким движением распахивая одну из дверец внизу. — Но она тебе не нужна, — я подошел вплотную к жене и крепко взялся за ее запястья, совсем не думая о том, что могу причинять ей боль. — И за меня, и за себя все решила? Молодец. Только вот что дальше? Просто убегаешь от проблемы. Как ребенок. Ну уйдешь ты, и что? — я все сжимал ее руки и пытался поймать ее взгляд. А она плакала, отворачивалась и выворачивала руки. — Глупая, что же творишь, — я потянул ее в сторону балкона, и к моему большому удивлению девушка легко поддалась и послушно села рядом со мной на пол. Мы сидели почти в полной темноте. Дина смотрела вверх, а я — на нее. Ее лицо освещал тусклый свет фонаря с улицы, и это позволяла мне смотреть на ресницы. Вымокшие в слезах, слипшиеся из-за туши. Девушка слишком резко повернулась в мою сторону и заметила мой пристальный взгляд, но я продолжал смотреть на нее. Ее губы задрожали, и она опустила голову вниз, печатая что-то на телефоне.Мы даже поругаться по-нормальному не можем
— Я не… — она усмехалась, а мне уже самому хотелось плакать. Мои язвительные слова, грубые прикосновения. Ссора. Вот что это было на самом деле, сколько не отрицай. — Прости, я не хотел с тобой ругаться, — я потянулся к ее рукам, коже, прикосновениям. Она позволила. Я целовал ее пальцы, запястья, но не позволял себе даже думать о том, чтобы приблизиться к ее губам. В конечном счете, я просто прижал ее руку к своей груди и после паузы в несколько минут продолжил говорить то, что было у меня в голове неконтролируемым потоком слов. — Дина, пойми меня, прошу. Мне это ужасно надоело и… — девушка не дослушала, вырвав свою руку и положив мне ее на губы, заставляя замолчать.Я предложила тебе решение проблемы. А ты просто стал мне грубить. Но все равно говоришь, что тебе все надоело? Я все еще хочу сделать паузу в наших отношениях
— Дина, хватит, — я еле держался, чтобы не переходить на крик или мат. — После паузы в отношениях всегда следует расставание. Всегда. Независимо от того хочешь ты этого сейчас или нет. Но этот этап отношений не заканчивается примирением. Я знал это, потому что сам частенько использовал такую формулировку при расставании с другими девушками: от раза к разу цель была разная, иногда просто не причинить боли при внезапном разрыве, иногда я действительно хотел просто разобраться в себе и понять на самом ли деле я любил. Но исход не менялся: сейчас, даже при большом желании, я бы не вспомнил ни одного имени. Я не знал, чего именно хотела Дина. Вряд ли развода, наверняка она просто собиралась заняться самокопанием, но я знал, чем все закончится, как бы мне не хотелось игнорировать эти мысли, в которые я не хотел верить. — Ну, уедешь ты сейчас, а что потом будет? — я повернул голову в сторону Дины. Она опустила глаза вниз и, подумав лишь с секунду, передернула плечами. — Да, даже завтра что будет? Я проснусь раньше, чем собирался, как уже привык. Открою глаза, перевернусь и не найду тебя рядом. И, в четыре часа, которые ты почему-то называешь утром, никто не будет показывать на вид за окном и с каким-то диким для меня наслаждением вслушиваться в пение птиц и рассматривать цвета рассвета. Я без тебя его завтра встречу и что делать буду — непонятно. Да я даже не знаю какого он цвета: потому что ни разу не взглянул в окно за все эти дни. Смотрел только на тебя: на твои смешные, еще не расчесанные завитки у лба; заспанные, неумытые, но такие счастливые глаза; на спавшую бретельку пижамы и на линии отпечатавшейся простыни на твоем теле, которое так хотелось целовать.Мне не нужен завтрашний рассвет, если тебя не будет рядом. А тебе он нужен? Дина ничего не написала, но очень медленно и с какой-то странной осторожностью приблизилась ко мне. Теперь ее ноги плотно касались моих, а голова лежала на моем плече. Ее рука нашла мою и крепко сжала. Это было больше, чем простое «Нет, не нужен». Но я продолжал говорить, движимый далеко не голосом разума. — Я не понимаю, Дина. Почему ты вдруг решила, что случилось что-то такое, с чем я не помогу тебе разобраться? — я бросил взгляд вверх и заметил звезды. Опять заметил их совершенно случайно, в бытовой суете. — Помнишь наше первое недо-свидание? — я отчетливо видел перед собой ее заплаканное тот день лицо, помнил свое непонимание и чувствовал себя кем-то особенным, раз теперь знал всю ту бурю, что происходила внутри нее. — А свадьба наша? — свадьба была там же. Гораздо счастливее. Улыбчивее. Да, тоже со слезами, но то были совсем другие слезы. — Ты плакала перед ней и не хотела вообще звать кого-либо, хотя мы изначально планировали все совсем по-другому. Мы тогда уже разослали кучу приглашений, но я обзвонил почти всех и сказал, что все отменяется. Ты боялась, что они будут смеяться над тобой, хотя мы оба прекрасно знали и понимали, что такого не случится. Но, решая такие незначительные для меня, но важные для тебя вещи, я хотел сохранить твой комфорт. Так что же такое, Дина, теперь? Неужели мы не справимся вместе. Как и обещали друг другу тем летом, давая клятвы, ровно перед тем, как обменяться поцелуями и услышать, что теперь мы муж и жена?Черт, Илья, я такая эгоистка. Прости меня.
Порывистый вздох. Громкий выдох. И так много раз подряд, с перерывами на ненормально учащенное дыхание. Тряслось все ее тело. На лице проступала гримаса боли, какую я видел всего раз. Проклятье. Я вовсе не собирался доводить ее до неконтролируемой истерики. — Дина, — секунда, и я уж сидел перед ней на коленях, крепко держал ее плечи, чуть сжимая их, и временами встряхивал, желая привести в чувство. Но ничего не получилось. Она кивала, вытирала слезы руками, но никак не могла остановиться. — Ты не эгоистка, слышишь? Прекрати, Дина, — я переходил на крик, от которого уже и самого звенело в ушах, но на жену это никак не действовало. Я первый раз столкнулся с тем, что никак не могу ее успокоить и был совершенно потерян. Забавно, ведь еще недавно я думал, что могу уладить любые бури в этой голове. Я поднялся на ноги и вернулся в кухню не в силах больше наблюдать за тем, как тщетно Дина пытается остановить поток слез ненормально трясущимися руками. Чуть не уронив стакан, который я взял с верхней полки навесного шкафа, я все-таки набрал в него холодный воды и накапал успокоительного. Его пила Лера перед сном, когда оставалась у меня и особенно сильно переживала из-за завтрашней контрольной или экзамена. Возраст, когда она тряслась из-за оценок прошел, а вот капли, к счастью, остались. — Выпей, — Дина вышла за мной и теперь стояла на пороге, держась за локоть, на котором все еще красовался бинт. Она опиралась на дверной косяк и смотрела прямо мне в глаза, словно не видя стакан и не слыша моих слов. — Дин, — я поднял руку чуть выше и сделал несколько шагов ей навстречу. Она все еще всхлипывала, капли время от времени стекали из уголков ее глаз, примешиваясь к черным разводам, которые образовались на ее щеках и подбородке. — Не заставляй меня тащить твою голову под холодную воду. Я старался говорить как можно спокойнее, но внутри меня все закипало: я чувствовал, что еще немного и в ее голове переключатель на истеричность щелкнет надолго; она легко может оказаться в больнице под успокаивающими капельницами, которые сделают из нее зомби. Она этого, кажется, не понимала, но зато понимал я. Но Дина и не думала брать стакан из моих рук. Вместо этого она выпрямилась и сделала несколько шагов мне навстречу. Замерев на месте лишь для того, чтобы подвинуть мою вытянутую руку в сторону и вынудить поставить воду на стол, она продолжала движение до тех пор, пока не оказалась вплотную ко мне. Я наблюдал будто бы со стороны за тем, как она изучала мое лицо, смотрела с виной в глазах, проводила руками по моим щекам и, приподнимаясь на носки, приближала свои губы к моим. — Дина, остановись, — прошептал я в последний момент, выходя из оцепенения, когда между нами было не больше миллиметра, и я мог чувствовать ее дыхание. Она послушно остановилась, но отстраняться не стала. Девушка пристально смотрела на мои губы, а я — на ее глаза. — Ты сейчас делаешь это, чтобы закончить диалог, ведь так? Чтобы я не мучил тебя своими просьбами, которых ты не послушаешь. Я же знаю, ты через десять минут снова замкнешься и будешь винить себя в несуществующем эгоизме и чем-то еще, — мне стоило большого труда не взять ее за руки, не погладить по талии, просто не прикасаться к ней сейчас. — Но, знаешь, я полюбил совсем другую девушку. Тогда, в парке, она была уверенной в себе, прямолинейной и улыбчивой. Она не боялась трудностей, а боролась с ними. Куда делась эта девушка, не подскажешь? Но я намерен ее вернуть, — я уже сам не мог выносить миллиметров между нами и достаточно грубо притянул ее за талию. Руки Дины сомкнулись на моей спине, и теперь я шептал ей в ухо, а она упиралась подбородком на мое плечо. — Сейчас мы пойдем и как раньше включим фильм, как давно этого не делали, а завтра вечером расскажем друг другу как прошел день. Мы будем жить как раньше. Смеяться. Дурачиться. Делать друг другу милые сюрпризы по утрам. Ходить поужинать куда-то, когда лень готовить. Любить, Дина, как раньше, ты слышишь меня? Это не значит, что мы не будем пытаться завести ребенка, но пусть это случится своим чередом. Хорошо? Я чуть ослабил хватку, позволяя и себе и ей взглянуть друг на друга. Теперь я сам приближал к ней свое лицо. Я целовал ее так, как не целовал давно. Этот поцелуй был наполнен теми чувствами, что, казалось, больше не появятся между нами. Я чувствовал соленый привкус и уже сам не понимал: чувствую ли я ее слезы или плачу сам.Можно ли надеяться все станет как раньше? Очевидно, нельзя.
Я открыл глаза и чуть повел рукой по пустой простыни. Не успев подумать о том, где Дина, я обнаружил ее стоящую возле окна. Она раздвигала жалюзи и что-то высматривала за окном. Дождь стучал в подоконник барабаном, а из-за туч невозможно было определить день сейчас или уже утро. Силуэт Дины потер глаза в темноте и плотнее укутался в халат, разворачиваясь на пятках в сторону кровати. Я быстро отвернул голову в прежнее положение и закрыл глаза, притворяясь спящим. Я внимательно вслушивался в каждый звук: слышал, как жена подошла к кровати, как села на нее, как поставила стакан на тумбочку через полминуты, очевидно за которые она выпила воды, как упало на пол что-то невесомое (мог ли это быть халат?) и, скорее уже почувствовал, чем услышал, как она легла рядом. Мысленно досчитав до ста, открыл глаза. И тут же наткнулся на ее взгляд. — Вот я и попался, — засмеялся я. Дина приподняла бровь и ухмыльнулась. — И чем я себя обнаружил? — теперь я, наконец, мог удобно положить руку. Девушка смешно засопела: очень громко и демонстративно. — Стал громко дышать? — уточнил я, девушка улыбалась. Но улыбка с моего лица исчезла. Я четко помнил, как она смывала со своей кожи черные засохшие частички и смеялась, брызгая в меня водой из раковины, пока я пытался шутливо урвать поцелуй. Помнил улыбку на ее лице, когда мы нацеловавшись лежали в обнимку, соприкасаясь всеми участками кожи. В голове до сих пор было будто отсканированное изображение ее лица: задумчивый взгляд, блуждающий по странице интернета с бессчетным количеством фильмов. Правда, с трудом мог вспомнить ее причудливый танец под песню какого-то мульта Диснея, вместо которого я запомнил жаркие поцелуи, что были после.Но почему тогда сейчас ее глаза снова были наполнены слезами?
— Опять плакала? — Дина закрыла глаза, и через секунду села. Щелкнул выключатель и комнату наполнил приглушенный свет лампы. — Я думал мы все обсудили, — я злился опять и мне не хотелось пытаться успокоить ее объятиями и поцелуями. Внутренний голос твердил, что, возможно, ей просто приснился плохой сон, но разум упрямо слал его к черту. Вся наша жизнь последние месяцы почти все время напоминала плохой сон, который никак не мог закончится.Да. Дело в другом. Я просто думала…
— Думала о чем? — уточнил я. Мысли ночью вряд ли когда-то могли быть разумными и рациональными. В большинстве своем они представляли собой поток несуществующих проблем, которые испарялись к утру. Но мне казалось, что я прогнал все мысли, по крайней мере плохие, из ее головы несколько часов назад, пока мы исступленно гладили обнаженные тела друг друга, а я шептал ей слова любви.Не буду писать о чем. Ты будешь ругаться.
— Буду, — подтвердил я и тяжело вздохнул. Я снова начинал закипать и всеми силами, сжимая в кулак простынь и считая до ста, пытался успокоиться. — Но тебе все равно придется мне сказать, — Дина заерзала на кровати в поисках удобной позы для своих записей.О том, что ты мог выбрать любую. Ту, которая говорит, которая умеет быть счастливой, у которой нет тараканов в голове. Я все никак не могу понять. Почему? Зачем тебе я?
Я не выдержал. Вырвал лист и разорвал его на части, а после, клочки бумаги вместе с блокнотом полетели в противоположную стену. Девушка вздрогнула от резкого звука. Я испытывал сейчас вовсе не те чувства, которые должен испытывать любящий муж к своей жене, которая потихоньку сходила с ума. Отчего-то в эту минуту я ненавидел ее. Такого не случалось со мной никогда: я всегда испытывал к ней нежность, пусть изредка и с примесью злости или раздраженности, но совсем не как сейчас. Сейчас мне просто хотелось, чтобы она перестала нести чушь, и я совсем не желал фильтровать слова. — Дина, чего ты добиваешься? Ты весь вечер твердишь что какая-то не такая, говоришь о том, что мог бы любить другую. Что с тобой? Больше не любишь? Хочешь развода? Хорошо, — сказал я быстрее, чем подумал. Глаза Дины округлились, в них промелькнул ужас, затем отчаяние. Она всхлипнула и закрыла рот рукой, а уже через секунду лежала, пряча голову под подушкой и одеялом и сотрясаясь от рыданий. — Какая же ты истеричка, Дина, — невольно вырвалось у меня. Я побрел на кухню, лишь теперь обдумывая свои слова. Но ее поведение действительно абсолютно выбивало меня из колеи, и я мог бы подумать, что она беременна, если бы вчерашний тест не показал обратного. Я взял в руки все тот же стакан с успокоительным, которое бы не помешало уже мне самому, и вернулся в спальню. Дина все так же плакала, напуганная разводом, которого я не хотел, и которого, разумеется, ни в коем случае бы не допустил. Блокнот валялся на полу у двери, и я поднял его и положил на прикроватную тумбу, пытаясь игнорировать помятые листы, которые старательно напоминали мне о том, что я не смог держать себя в руках. — Солнце, — я коснулся одеяла и попробовал его отодвинуть, но пальцы Дины крепко вцепились в его края и не давали мне этого сделать. — Да, черт возьми, я могу выбрать любую девушку. И до тебя, Дина, этот выбор был очень большой, но мне было наплевать на каждую из них. Никто из них не переворачивал мне душу одним только взглядом. Каждая бесила. Раздражала. И проходило совсем немного времени, после чего я говорил пока, прощай, или откровенно посылал, — пальцы Дины расслабились, и ее голова показалась из-за одеяла. Они внимательно слушала все, что я говорил. — Да, они говорили, могли веселиться и прочее, но они не влюбляли, мне не хотелось любить их, мне просто не хотелось их, так что какой в этом всем смысл? — девушка села в кровати, и я потянул руку, чтобы погладить ее щечку, к которой налипли взмокшие волосы. — Глупая, я же люблю тебя, — она быстро оказалась сидящей на моих коленях, пока я свободной рукой прижимал ее к себе. — Слова — это просто слова. Другое дело, чувствуешь ли ты то же, что и я. Она послушно выпила всю воду, пообещала выкинуть все идиотские мысли из своей головы и, заверив меня в том, что больше никакие проблемы ее не беспокоят, улеглась спать. Но не сомкнула глаз до тех пор, пока я не пообещал, что отвезу утром на работу кое-какие документы и сразу же вернусь, что будет еще достаточно рано, и она еще не успеет проснуться; и мы проведем весь день только вдвоем, как сами того захотим. Она осталась довольно и, наконец уснула. Я не сомкнул глаз до сигнала будильника, и, когда пришло время вставать, чувствовал себя так, словно по мне прокатили асфальтоукладчик. Последнее чего мне сейчас хотелось, это перекладывать голову спящей Дины со своей руки и выползать из теплой постели. Но, утешив себя мыслью о том, что уже через пару часов вернусь в кровать к жене, я взял себя в руки и собрался на работу. Светофор возле стоянки, где я оставил машину, работал, как и всегда, по своему собственному желанию: не показывал красный свет, истерично мигал зеленым, когда приходило время и выключал его раньше, чем нужно. Я с интересом разглядывал носки своих ботинок, пока ждал мигающего сигнала о том, что можно переходить дорогу и все размышлял о том, почему сегодняшний день кажется мне таким неправильным. Я упрямо чувствовал себя не в своей тарелке весь день. И когда закрывал дверь, и когда с паническими мыслями пару раз возвращался, чтобы убедиться в том, что не забыл это сделать, хотя никогда такой ерундой не страдал, и когда забыл пристегнуться, а после свернул на три поворота раньше нужного. Я убеждал себя в том, что это все из-за ночной ссоры и сложного и для меня, и для Дины разговора, из-за того, что мало спал, но все-таки даже дождь, что еле срывался с туч казался мне неправильным. — Папа? — я поднял глаза. На середине пешеходного перехода стоял мальчик лет шести и, подняв брови так высоко, как это умеют только дети, смотрел в упор на меня. Я оглянулся по сторонам. Где-то вдалеке шла женщина, но больше никого не было. Мальчишка точно смотрел на меня. Я напрягся. — Папа! — теперь уже закричал мальчик и резво развернулся всем телом. «Оставайся на месте, прошу, оставайся», — прошептал я одними губами, почему-то не додумавшись крикнуть это громко и четко. Для машин все еще горел зеленый, и одна из них неслась к светофору. С не меньшей скоростью уже бежал мне навстречу и ребенок. Его восторженный взгляд видел только меня, а почти упавшая шапка совсем его не волновала. Я успел это заметить, пока сам несся вперед, вытянув руки, молясь всем богам, чтобы я успел не только оттолкнуть мальчишку обратно к бордюру, но и проскочить вслед за ним. Я почувствовал, как руки коснулись скользкой куртки и легкое тело поддалось: чуть отшатнувшись оно повалилось на спину и проскользило несколько метров по асфальту. Я не останавливался, двигался вперед, быстрее, быстрее, быстрее, хоть и понимал: я не успею. Машина в секунде от моего тела. Я словно во сне с трудом перебирал ногами, которые точно в желе застряли, но я пытался, надеялся из последних сил, что все обойдется.Ничего не вышло.
Земля переменилась небом, затем обратно. Глухой удар словно волной прошелся по всему телу. Легкие заболели. Дышать стало невыносимо. Лицо и ладони жгло. Руки не слушались, пока я отчаянно пытался подняться. Кто-то закричал, в ушах зазвенело. Я ничего не видел. Уже мало что чувствовал. Где-то рядом суетились. Шептались. Иногда гул голосов усиливался, а вместе с ним и звон в ушах. Я хотел подумать о том, кто был этот мальчик. Почему он кричал «папа»? Где его родители?.. Но думать я не мог. Мысли терялись и путались. Больше не мог и оставаться в себе. Я будто тонул и темная вода все больше поглощала меня. Откуда-то раздался плач. Тихий. Знакомый. И перед тем, как окончательно потеряться в сумасшедшем водовороте, я услышал молящий голос жены.«Не умирай»
— Ты что, дурной? — я с трудом открыл глаза и огляделся в поисках источника звука. Сначала это был неясный шум, будто в соседней квартире, за стенкой, ругались соседи, но в тот момент, когда я смог сфокусировать взгляд на фигуре у окна, речь стала более-менее внятной. Сестра стояла ко мне спиной и с кем-то говорила по телефону. — Нет, можно сказать, отделался легким испугом, ребро ушиб и небольшое сотрясение, я вообще удивлена как он жив остался. Женщина, которая вызвала скорую, сказала, что его просто перевернуло на этом капоте, — я с трудом вспомнил, что случилось. Странный мальчик, который почему-то перепутал меня со своим отцом, машина, чуть не сбившая его, мое внезапное, совсем необдуманное, решение оттолкнуть его во что бы то ни стало. — Да, лицо сильно исцарапал, потому и выглядел жутко. Сейчас его умыли и все более-менее, — я попытался сменить положение, что тут же отозвалось болью во всем теле. — Как она? — я замер, плевав на то, что в положении, которое я успел принять болело абсолютно все. О ком говорила Лера? — Но он ведь живой, Макс, почему так? Нет, он, — Лера повернулась и увидела меня, пристально смотрящего на нее. — Я перезвоню, скажи ей, что он пришел в себя, — и она нажала отбой. — Привет, — поздоровался я, и наконец повернулся так, как было удобно: где-то в области ребер болело, но, судя по словам Леры, этого в ближайшие дни было не избежать. — Ну, ты и придурок, — я вопросительно поднял бровь. Я ожидал любой реакции, но только не такой. — Ты, идиот, за всю свою жизнь не смог выучить на какой цвет нужно дорогу переходить? — Лера подошла к моей кровати и теперь я заметил, что она вся трясется. От злости? — Вы говорили о Дине? — спросил я, с трудом выдержав ее убийственный взгляд. Сестра села на соседнюю кровать. — Ты серьезно? Тебя чуть машина не перекатила, а единственное о чем ты в состоянии думать?.. — Лера выглядела словно рыба выброшенная на берег: она открывала и закрывала рот не в силах сказать что-либо еще. Я решил было усмехнуться, но это сразу отозвалось болью, и я схватился за бок. — Иди к черту, мы все думали, что ты умираешь. У тебя лицо все в крови было, ты дышал еле-еле, — мне больше не было смешно. Лера отвернула от меня лицо, пытаясь скрыть слезы, но дрожь в голосе выдавала ее с головой. — Прости. Но, смотри, я живой, — я поднял руку и сделал пальцем червячка. Ее должно было это рассмешить, как это было всю жизнь, но сейчас она посчитала меня за идиота и снова пальнула в меня своим взглядом. — Я в порядке, — не то чтобы я был «в порядке» в полном смысле этого слова, но я самостоятельно дышал, хорошо видел и слышал и единственное, что меня сейчас беспокоило: ноющие ребра и легкое головокружение. — Дина очень перепугалась и сейчас… в общем, Макс говорил, что видел ее такой только когда погибли их родители, — Лера встала и пошла к окну: на подоконнике лежала ее сумочка. — Зачем вы вообще ей сказали, что я в больнице? — я не мог понять, почему нельзя было подождать денек. — Думаешь умный самый? Скажи спасибо, что маме с папой не сказала. Читай! — сестра швырнула в меня листком. — Она отправила смс Максу. Написала, что ей кто-то позвонил и сказал, что ты попал в аварию, а ее номер у тебя был набран чаще всего. Максим заехал за мной и за ней, и пока мы ехали в больницу, она написала это, — Лера кивнула на листок, который я кое-как пытался развернуть. От напряжения глаз заболела и голова, но я игнорировал это.Я проснулась, потому что телефон звонил. «Илья». Но он же не идиот звонить мне? Я сразу испугалась и подумала, что что-то случилось, сразу подняла трубку. Это была какая-то женщина. Она сказала, что Илья переходил дорогу на красный. Ехала какая-то машина. И что он перевернулся, ударившись о бампер и отлетел в сторону. Сказала, что вызвала скорую и его забрали в третью городскую больницу, и что, наверное, мне стоит сразу ехать в больницу и готовиться к худшему. Лера, а вдруг он уже умер? Мы немного поругались вчера… Господи, пусть я хотя бы успею сказать ему, как люблю его. Он ведь должен это слышать, я очень постараюсь, лишь бы только успеть.
— Я попыталась ее успокоить. И вроде даже получилось, — продолжила Лера, когда я сложил лист пополам и убрал его в сторону. — Но, когда мы приехали и увидели тебя… Илья, у тебя на лице было месиво из крови и грязи, ты с трудом дышал, даже задыхался. Дина, не знаю откуда взявшимися силами растолкала врачей и пробралась к тебе. Макс увел ее домой, а я осталась тут. Она лежит дома и смотрит в одну точку, отказывается есть, пить, думает ты умираешь и злится на нас, что не дали попрощаться. А все потому что ты, придурок безмозглый, не можешь красный от зеленого отличить, — я не знал что и сказать: то ли извиниться за то, что заставил нервничать, то ли попросить телефон позвонить Дине, то ли приняться объяснять, что я все еще помню правила дорожного движения. — Дай телефон, — Лера зло сощурилась. — Я просто хочу сказать ей, что со мной все хорошо, — с самым недовольным видом она нашла нужный номер и протянула мне телефон. — Не злись, Лер, — я положил руку сестре на колено, пока слушал длинные гудки. — Прости, но дело правда не в моей невнимательности. — Зай, все в порядке? Почему звонишь Дине? — я немного смутился. — Это Илья. С Лерой все хорошо, я просто хотел, чтобы Дина убедилась, что я живой, — я услышал чуть приглушенное «секунду», затем какую-то возню. «Держи, это Илья», — судя по дальнейшим звукам телефон упал и, наконец, трубку взяла Дина — она кашлянула, и я понял, что она готова слушать. — Привет, — я представил, как дернулись уголки губ жены вверх и немного расслабился. Они ведь наверняка приподнялись? — Прости, что так вышло, — я смотрел на Леру, одновременно извиняясь и перед ней. — Я ведь обещал, что приеду по-раньше, но теперь, кажется, это мне не грозит, — я пытался шутить, но выходило откровенно плохо. — Я переходил дорогу и увидел мальчика. Он бежал на красный, ехала машина, ты ведь понимаешь, я бы не смог жить, если бы не попытался? — Лера стукнула меня по ноге и зашипела: «А ты подумал смогли бы жить мы все, если бы ты умер?», — и принялась надевать верхнюю одежду. — Дин, давай ты придешь завтра, и мы с тобой поговорим, хорошо? Я тебе еще напишу. Пока, солнце, — я нажал отбой и протянул телефон Лере, — Уже уходишь? — Да, пойду скажу родителям, что их сын балбес, — я испугался. Нет, не за свою голову, по которой наверняка получу от них, а за родителей. Что если им станет плохо? — Видел бы ты себя, — сестра откровенно расхохоталась раньше, чем я успел что-либо сказать. — Ладно-ладно, через две минуты заканчивается время посещений и меня выметут отсюда. Покуси, — она чмокнула меня в щеку, пообещала прийти завтра вечером и ушла. А потом написывала мне целый вечер на пару с Диной, пытаясь узнать все ли у меня в порядке. И сколько бы моя сестра не называла меня придурком, балбесом и прочими уменьшительно-ласкательными от слова «брат», я знал, что она меня любила. Следующий день начался не слишком радужно: медсестра разбудила меня и, заставив перевернуться на бок, что было само по себе испытанием, воткнула в меня иглу. Укол должен был якобы уменьшить боль, но после моих перемещений со спины на бок и обратно стало только хуже. Позже пришел врач, который, видимо, счел меня за манекен и, осмотрев мой синяк, кивнул сам себе и ушел, забыв ответить на все мои вопросы, которые я задал. Все остальное время я буквально сходил с ума от скуки: примерно пятнадцать минут я смотрел на птиц круживших у больницы, но вскоре они мне надоели; залетевшая муха, взявшаяся непонятно откуда, достаточно быстро поняла, что тут ловить нечего и вылетела за дверь; даже паук, бегавший по потолку, уполз в какое-то более веселое место. Так что я неимоверно обрадовался, когда услышал знакомый голос в коридоре. — Да что вам с этих трех минут до посещения? Она его жена, переживает, — это был голос брата моей жены. Я с удовольствием представил, как Дина, молчаливая Дина, игнорирует все замечания медсестры, а та пытается ее остановить. — Ладно-ладно, хорошо, только бахилы пусть наденет, надоели со своей грязью. Прошло еще полминуты, прежде чем в дверном проеме я увидел Дину. Она влетела в палату, но тут же замерла на месте. Облегченно улыбнулась и теперь уже медленнее подошла к моей кровати, где-то на полпути бросив какой-то пакет. Максим, поздоровавшись со мной кивком головы, тут же вышел, за что я сильно был ему благодарен. — Ну, привет, — девушка села на край кровати, и опираясь на нее руками по обе стороны от моей головы, поцеловала. Я не придал значения тому, что мое расцарапанное лицо в ту же секунду напомнило о своих ранах, и с удовольствием поцеловал ее в ответ. — Видишь, я живой, — Дина села и осмотрела меня с ног до головы и обратно чуть вниз. Ее взгляд остановился там, где одеяло прятало гематому. Я не успел остановить ее проворные руки, и она успела убрать его и увидеть все, чего я не хотел ей показывать. Ее пальцы приблизились к телу, но не коснулись его. — Все хорошо, — попытался успокоить ее я. — Дина, я кое-что слышал, когда все случилось, — начал я, одновременно пытаясь сменить тему и выяснить не было ли услышанное галлюцинацией. — Ты говорила что-то? Говорила «не умирай»? — Дина опустила голову, будто в чем-то провинилась, но кивнула несколько раз в знак подтверждения. — Ты говорила еще после этого? — мне было очевидно, что нет: разве она бы не сказала мне что-то в телефон вчера или даже сейчас? Но я все-таки не мог не надеяться. Дина отрицательно покачала головой. Я случайно бросил взгляд в дверной проем и заметил чью-то маленькую голову. Мне понадобилась секунда, чтобы понять: это тот самый мальчик, что стоял на переходе. Сейчас он был в больничной пижаме, и я гадал: сильно ли он пострадал при падении. Он не шевелился: не заходил внутрь, но и не убегал. Он будто даже не моргал, так пристально смотрел на меня. — Эй, привет, — поздоровался я, надеясь не напугать. Но мальчик был смелый и вышел из-за дверного косяка полностью. — Заходи к нам, — Дина не глядя нашла мою руку и вцепилась в нее, не отрывая взгляда от ребенка. Тот послушно зашел и сел напротив меня и Дины. — Как тебя зовут? — Я Олег. Извините, что побежал вчера, вы очень похожи на моего папу, — он нервно теребил в руках какого-то медвежонка, которого я заметил только что. — Да, но даже если бы это был твой папа, тебе не следовало так делать, — мальчик сразу замотал головой изо всех сил. — Но это не мог быть мой папа. Они умерли в прошлом году, — я сжал руку Дины еще сильнее и сочувственно взглянул на мальчика, хотя знал, что это никак не облегчит его жизнь. — Ты очень скучаешь по родителям? — браво, Илья, какой еще более идиотский вопрос можно в принципе придумать? — Да, но тетя говорит, что я должен быть благодарен, что остался живой. Я благодарен, честно, но иногда, — он, словно ужасно нервничая, все сильнее сжимал плюшевую игрушку в руках и смотрел только на нее. — Просто, мама, она, знаете, не так любила, как тетя любит. По-другому. Я иногда вспоминаю, как она научила меня шнурки, например завязывать, — он поднял руки и будто бы завязал узелок, — а тетя не учит, только говорит, чтобы я сам. А мама все-все мне помогала. И рисовала со мной, а еще мы с ней ежиков из каштанов делали, знаете как здорово вышло! А дядя мой вообще говорит мне, что я лишний груз. Папа вот всегда маме говорил: наши дети — наше счастье. А еще он катал меня на руках как будто на самолете. Вж-ж, — он поднял мишку наверх и, очевидно продемонстрировал нам самолет. Я бросил взгляд на Дину, она держалась молодцом и изо всех сил прятала собирающиеся слезы. — Еще мою сестренку, она маленькая была, но уже почти ходила, стояла сама, ставил себе на ноги, — Олег снова взял медвежонка и поставил его на свои ноги задними лапами, — вот так видите? и ходил, ей жутко нравилось. А Лизочка, это ее звали так, такая дурная была. Вот у вас есть младшая сестра? — он уставился на меня во все глаза, а я будто бы уже привык к такому его взгляду. — Есть, тоже умом не отличается, — если бы Лера была здесь, то непременно стукнула бы по голове. — Наверно все младшие такие. Это чтобы старшим нужно было им помогать. Я и помогал. Мне так нравилось ее обнимать. Она звуки смешные издавала. Тетя сказала, они теперь живут у меня в сердечке, — мальчик не выдержал и, шмыгнув носом, потер глаза. Дина всхлипнула, и он неожиданно прервал свой рассказ. — Простите, что расстроил вас. Вот, — он протянул ей мишку, — Лиза без него всегда плакала, а когда он был рядом смеялась. И вы не плачьте, — вместо этого Дина еще сильнее заплакала и, проигнорировав несчастного медвежонка, вышла из палаты. Со своей кровати я видел, что она подошла к брату и крепко его обняла. Тот, не понимая что происходит вопросительно взглянул на меня. Жестом показав, что все в порядке, я вернул свое внимание к Олегу. — Можно я вас обниму? Как папу? Вы правда очень похожи. Я не мог не разрешить. Медленно, с трудом приняв сидячее положение, я кивнул ему. Олег забрался коленями на мою кровать и сильно, как обнимают только людей, которых сильно любят, сжал меня в объятиях. Ребро заныло, но я проигнорировал. Мальчик скучал по отцу, матери, сестре и если ему хоть на грамм станет легче, то моя боль не стоит ничего. — Скажите ей, что мне очень жаль, что я ее расстроил, хорошо? — я кивнул. Я знал, что Дина не сердится на него, просто не может. — Вы очень хороший. Мне пора, а то тетя наругает, — и он скрылся так же внезапно, как и пришел.***
Дина умоляла брата со слезами на глазах отвезти ее на кладбище к родителям. Она была там лишь единожды, в день похорон, и больше не могла себя заставить прийти сюда. Но сегодня, послушав этого маленького мальчика, который так отважно продолжал радоваться жизни, она поняла, что совершает очень большую ошибку с тех пор, как потеряла своих родителей. Она оставила Максима поодаль от их могил, жестом показав, что хочет побыть одна. Он остался на достаточном расстоянии, чтобы видеть ее, но не мешать. — Привет, мам. Привет, пап, — слова вырвались настолько легко, будто только этого и ждали. — Простите, что долго не приходила, но я скучала по вам, вы бы знали как, — она села прямо на землю напротив надгробий, чтобы видеть фотографию и своего папочки, и своей мамочки. — Вчера чуть не умер Илья, это мой муж. Он бы вам обязательно понравился. Он очень меня любит, хоть я и веду себя как эгоистка. А еще Максим, наш Максим встречается с его сестрой. Мило, правда? Но дело не в этом. Я была у него в больнице, и там был маленький мальчик. Его родители тоже погибли. Но он все равно благодарит жизнь за каждый новый день. А я… Мой братик остался со мной, я жива благодаря нему. Если бы не он, то я бы умерла от голода на улице, но пока я жалела себя, он работал и делал все, чтобы этого не случилось. У меня появился муж. Он терпит мои истерики, мое молчание, ведь я не говорила с того самого дня, он всегда старается порадовать меня, чтобы каждое утро я просыпалась с улыбкой на губах. У меня есть для радости все, а я никак не могу простить себя. Умерли вы, а я страдала потому, что осталась виноватой. Из-за своей совести. Но теперь все не так. Этот малыш показал мне, что счастье остается со мной. Я знаю вы остались в моем сердце, я по вам буду скучать всю жизнь. Безмерно. Мне будет вас не хватать, когда родятся ваши внуки, им тоже будет не хватать вашей любви. Но, пожалуй, я отпущу вас. Потому что люблю. Навсегда. Она еще долго что-то рассказывала им. И, когда рассказала всю свою жизнь за последние несколько лет без них, Дина поднялась на ноги, оттряхнула их от грязи и, проведя пальцами по надгробиям, и медленно побрела к брату. На ее сердце в первые за долгое время было легко-легко.***
— Она заговорила, — это было первое, что я услышал с утра. Телефон разразился звоном еще до того, как пришла медсестра. Я тут же подскочил на кровати, игнорируя чертово ребро. — Дина? Когда? — я отодвинул телефон от уха, чтобы убедиться, что звонил Макс. Это действительно был он. — Вчера. Она попросила свозить ее к родителям, — он шептал в трубку. Очевидно, Дина спала, и он не хотел ее разбудить. Черт возьми, я так хотел услышать ее голос. Сейчас же. — Стой, что? К родителям? — мозг, напичканный обезболивающими и еще не проснувшийся, совсем не хотел шевелиться. — Ну, на кладбище. Он просто села и начала с ними говорить, а потом, по дороге домой, и со мной, — моя девочка. Я знал, что она заговорит. — Только она очень просила не говорить тебе. Хочет сделать сюрприз. Но я знаю, что для тебя это важно. Слушай, хотел спросить, тебя когда выписывают? За тобой приехать? — Вообще-то уже сегодня вечером, — на самом деле меня хотели продержать здесь еще пару дней, но я клятвенно пообещал, что буду соблюдать тот же режим, что и здесь и, со скрипом в зубах, врач все же согласился. — Тогда мы приедем часов в пять, да? — Да? — я настолько замечтался о том, как вернусь домой, где Дина, снова улыбающаяся, счастливая и разговаривающая; настолько был в восторге от того, что она смогла, отпустила и больше не будет жить с грузом на душе, что услышав вопрос, сначала даже забыл вникнуть в их смысл. — Да. Спасибо. Лерке привет. И Дине тоже. Я стоял на лестнице и с удовольствием наблюдал за Диной в машине ее брата. Они искали где бы припарковаться, но место как назло не находилось. На лице моей жены отражался весь спектр ненависти, она то выпрямлялась, оглядывалась вокруг, то плюхалась словно обиженно на спину и смешно складывала руки на груди, что-то говорила брату, а он смеялся. Она заприметила меня, и я махнул ей рукой. Она занервничала еще сильнее, словно это должно было быть наше первое свидание. Я и сам не мог стерететь придурковатую улыбку со своего лица. Наконец, кто-то выехал, освободив место, и чуть машина остановилась, Дина открыла дверцу и побежала без зонта и в распахнутом плаще прям по лужам. — Куда же ты, дурочка, промокла, — я прижимал ее к себе, довольный тем, что выпил сразу две таблетки от боли и теперь мог забыть на пару часов о своей ушибленной кости. Она целовала меня то в одну щеку то в другую, а я все пытался застегнуть пуговицы на ее плаще. Она умудрилась всунуть мне в руку листик. Я чертыхнулся про себя. Опять эти листики? Ну же, Дина, заговори со мной.Я все-таки сходила за своими анализами. А после пошла к врачу, узнать в порядки ли все
— И что он сказал? Ты здорова? — Дина с широченной улыбкой от уха до уха кивнула. Я поцеловал ее в леденющий носик и натянул капюшон на ее голову. — Молодец. Идем? — она схватилась за мой локоть в знак согласия и мы пошли к машине. — Ты счастлива, Дин? — почему-то спросил я, когда мы быстрым шагом пересекали лужи, игнорируя сухие места. В трех метрах от машины она остановилась и развернулась ко мне. Сложив руки на моей шее, она потянулась за поцелуем и, растянув удовольствие, прижалась к моему лбу своим. Я невольно вспомнил, как мы целовались под дождем и радовался, что сейчас она счастливее, чем в тот день. У нас всегда было сложно. Сложнее, чем у многих, но мы всегда преодолевали трудности, и я надеялся, что так будет всегда. Смотря в ее глаза, в которых плясали огоньки счастья, я, наконец, услышал ее голос. — Я люблю тебя. И я беременна.