Счастье полета для двоих

      Холодные воздушные потоки на большой высоте и скорости становятся такими упругими и осязаемыми, словно воздух совсем такая же материальная и ощутимая вещь, как например, вода или тончайший шёлк одежды. Почему-то именно эти сравнения всегда приходили в голову Кантаро, хотя можно было бы придумать что-то и более поэтичное. Но так уж он чувствовал. Словно во время полёта его обволакивает особая, нигде в мире больше не существующая водяная ткань. Или воздушная, если уж быть точным. Она плотно накрывала собой всё тело целиком, включая лицо, так что иногда становилось очень трудно дышать. Но в отличие от любой другой ткани, эта была абсолютно прозрачной. Она не мешала смотреть куда бы то ни было, и это просто прекрасно, потому что иначе Кантаро не смог бы испытывать этого потрясающего восторга, любуясь родной, но такой странно-непривычной землёй с высоты птичьего полёта. Или выше.       Кажется, Харука летал выше птиц. И выше гор. И даже, может быть, выше облаков, если бы захотел. Ичиномия был уверен в этом, также как и в том, что с ним никогда ничего не случится. Ему не внушало страх даже понимание того, что будет, если горячие и надёжные руки вдруг исчезнут. Кантаро искренне верил, что фантастически невероятный и ужасно приятный полёт никогда не превратится в просто ужасный и короткий миг, когда летишь не над землёй, а прямо на неё, и не за что зацепиться, негде найти опору, никак не спастись. Ведь Харука это Харука. Его Харука. И нет нужды во время полёта думать о чём-то, кроме светлой лазури неба и изумрудной, сочной зелени земли или же ярких бриллиантовых россыпях звёзд и тёплых жёлто-красно-синих ночных огоньков, сливающихся в сплошные переливчатые линии, энергичные и прекрасные, как сама жизнь этих городов и деревень, проносящихся далеко-далеко внизу.       В те самые мгновения, когда этот свет, совершенно обычный для других и неповторимо волшебный для него, тонул в рубиновых радужках глаз, Кантаро был абсолютно счастлив и благодарил судьбу за то, что она подарила тэнгу самую прекрасную в мире способность — парить в небесах подобно ветру. А ещё именно тогда Кантаро начинало казаться, что он полностью понимает Харуку. Не умом, не мыслями, а каким-то особым внутренним пониманием, недоступным более никому в мире. Словно в этой воздушной пелене, на самом деле охватывающей их обоих, они становились по-настоящему единым существом, оторванным от всего остального мира и существующим в своём особом кусочке вселенной. Здесь были только холодный ветер, земля, небеса, большие и сильные руки тэнгу, его жаркое тепло и дыхание, обжигающее шею. Ичиномии даже думалось, что пожелай хоть один из них сейчас проникнуть в разум другого, ему не составило бы труда сделать это. Но такие обычно недолгие, почти интимные мгновения лучше было оставить только полупрозрачным тонким нитям в паутинках чувств, причудливо переплетающимся в душах, и запутавшимся в них сверкающим капелькам росы желаний. И чудесному слиянию громко бьющихся сердец. И пойманному в ловушку ветра дыханию.       Харука всегда считал, что у его хозяина самая красивая в мире мелодия сердца и самое нежное и вместе с тем сильное дыхание. Дыхание властного и целеустремленного человека с неуёмной жаждой жизни и счастья. Чёрному тэнгу нравилось ощущать в своих ладонях течение жизни Кантаро. И вместе с тем он всегда этого боялся. Боялся ненароком выронить и навсегда потерять привычное, родное тепло и чёткий завораживающий ритм. Харука любил подниматься в небо. Это было частью его существования, частичкой мира его души. Он любил и одновременно не замечал этого, давно привыкнув ко всем прелестям полёта и не помышляя себя без них. Раньше это был только его мир, его личная вселенная чувств и ощущений. Но он даже не заметил, когда в его изученный до мельчайших деталей мирок впорхнул этот невесомый мотылёк, такой крохотный и хрупкий, но несмотря на это, закрывающий собой чуть ли не всё пространство. Вроде бы это происходило вовсе не легко и незаметно, но всё же великий Пожирающий Духов тэнгу не мог вспомнить точного времени, когда Кантаро стал столь важной и незаменимой частью его самого. Когда их души стали петь в унисон, слившись в единый мир вместе с огромной всепоглощающей силой неба, на невидимых, но осязаемых и непокорных ветряных волнах, а облака и звёзды стали верными стражами, клянясь сохранить великую тайну резонанса сердец и счастья полёта только для двоих.