for him.

«я всегда любила путешествовать с тобой по миру это действительно было для меня лучшим за всю мою короткую жизнь. надеюсь, ты не винишь себя во всем этом? ты помнишь, как мы веселились во франции? я тогда просто влюбилась во французский и так хотела его выучить жаль, что не успела.»

      сехун помнит. помнит так отчетливо, что будто это только вчера произошло и теперь не отпускает его совсем, потому что в голове сразу «французский это язык любви, понятно тебе? каждый уважающий себя влюбленный должен знать его». и на губах даже улыбка от воспоминаний этих, а на душе немного теплее, чем было «до».       письмо читать до невыносимого больно, но узнать что же прошло просто необходимо, чтобы хотя бы немного понять, что в тот день было в голове у подруги детства, когда она вот так вот покинула его раз и на всегда в чужой стране, где говорят на этом самом дурном итальянском, что в сердце сехуна теперь навсегда только язык боли, а не какой-то глупой любви, что давно должна была бы уже забыться.

сехуну необходимо знать, что произошло в тот день, чтобы перестать винить себя

      тогда во франции, в самом париже, где они побывали в самом начале их путешествия, где-то на самом видном месте, возле небольшого кафе, тот самый рисунок, что сюзи так старательно вырисовывала мелками на стенах здания жилого. кажется, это были бабочки, огромная стая бабочек, каждая из которых летела в свою сторону и рассказывала свою собственную историю. и сюзи тогда рассказала каждую.       фото с бабочками пылится где-то на веревочке в старой комнате, где так много её любимых книг, наушников, вещей, на которые смотреть без боли в сердце невозможно, но выкинуть и вовсе где-то за гранью возможности и желания. «может быть однажды это здание снесут, а вместе с ним и наши воспоминания» — но знает ведь, что все это навсегда вместе с ним в самом сердце, воздухе и легких.

сехун друзьям улыбается, а сам разбивает дома руки в кровь и зеркала.

      он помнит даже, как они впервые встретились. тогда, двадцать лет назад, в садике, куда родители отвели сехуна, чтобы спокойно сумки после переезда разобрать. сюзи тогда смотрела на него странно около пяти минут, а после и вовсе обсыпала песком, говоря при этом что-то про волшебные зелья, морских чудовищ, пиратов и долгие путешествия на корабле. сюзи тогда говорила совсем как его взрослая мама, говорящая с подругой о налогах. да так серьёзно, что сехун рассмеялся слишком громко, чем обратил внимание всех детей на себя.       — ты глупый, что ли? никто не должен знать о нашем плане, — слишком серьезно для маленькой девочки пяти лет.       — я буду относиться к этому более серьезно, — сехун выпрямляется наигранно и левую руку почему-то к голове подносит, будто это сделает его более серьезным.

а сехун действительно был глупым, раз верил, что вместе и навсегда.

«ты был дороже всего в этом мире для меня и я никогда не хотела, чтобы ты смотрел на меня со столь ненавидимой мной жалостью»

сюзи всегда была слишком горда, чтобы признавать свои ошибки