Утро туманное

Она вышла из особняка в четыре утра, когда сизый туман плыл по холмам, в воздухе пахло росой и цветущей иргой, а ива, дремлющая на берегу небольшой речки, купала в мерно набегающих волнах кончики ветвей, словно крестьянская девица свои косы. Рейн глубоко вздохнула, смежив подрагивающие веки; если забыть, что она сейчас в Германии, а на плечах у нее лежит пронзительно-черный китель с вышитыми на кармане двойными молниями, то можно было представить, что она сейчас дома, далеко от Юргена Вульфа и ГГГ. Что за спиной у нее не стоит дом, забитый офицерами Рейха и их женами, будто рождественский чулок конфетами, что миру не угрожает возрождение древнего демона, и что через полчаса после обеда ей нужно быть в западной галерее, куда каждый день приходит лейтенант-полковник Захи с бутылкой фрамбуаза. Он ходил, чеканя шаг, как солдат, марширующий на плацу, пил малиновый бренди прямо из бутылки и хрипло, каркающе распевал старые немецкие песни, чтобы потом, пьяным и распаленным, отправиться в деревню, где специально для офицеров держали юношей и девушек, готовых на все ради элиты Рейха. Рейн тоже ездила туда, но только ночью; похабно ухмыляющийся Стефан Гюставсон заверял дампира, что она может выбрать любого и выпить его досуха. - Они рады послужить правому делу, - Гюставсон потной рукой похлопывал себя по колену, барабанил пальцами по кожаному сидению, пока машина, подскакивая на кочках и ухабах, везла их в деревню. - Арийцы до мозга костей, здоровые, кровь с молоком, все как на подбор. Фройлян Батори каждый день забирает как минимум четверых. Вот это женщина, скажите же, фройлян Рейн! Даже на отдыхе не забывает о работе. Рейн стиснула челюсти, сильные, как у животного, способные разорвать артерии и перегрызть кости. Стефан Гюставсон был не самым плохим человеком, встреченным дампиром на своем пути: он не проводил опытов над людьми, которые в большинстве своем оставляли от испытуемых высушенный обескровленный труп, не морил людей постом и молитвами - больше половины прихожан фон Блюта носили власяницу и походили на скелеты, - не убивал ради забавы, как Маулер. Лицо дампира исказило от отвращения: тупой, здоровый кусок мяса, чей мозг усох до размеров изюма. Он пил пиво бочками, жрал больше, чем все офицеры вместе взятые, и тоже иногда приезжал в деревню. Маулер ходил туда один, не брал даже шофера, однако секреты под половицами было трудно утаить. Рейн даже не удивилась, узнав, что из-за экспериментов, проводимых над ним Менгеле, Маулер стал фактически кастратом. Он ничего не мог хоть с десятком, хоть с сотней арийских красавиц; виноватыми оставались, конечно же, девушки. И все молчали; дампир в едва сдерживаемой ярости сжала кулаки: офицеры настолько обесценили человеческую жизнь, что уже не делали различий между узниками лагерей и собственными соотечественниками. Ведь все это на благо Рейха и Германии. Рейн пнула камушек носком туфли; она предпочла бы расправиться со всеми одним махом: запереть особняк, когда офицеры с супругами соберутся в гостиной на один из отвратительных музыкальных вечеров Эмми Геринг, и поджечь здание, но Минс была против. Слишком много смертей в один день несомненно вызовет подозрение; рыжая вяло оскалилась, шагая по мокрой от росы траве. В концлагерях людей сотнями отправляют на смерть и всем плевать, а тут, глядите-ка, сгорит всего лишь кучка офицеров, и это взбудоражит целую страну. Зато это выбьет почву из-под ног Вульфа: лишенный поддержки и дезориентированный, он едва ли будет способен продолжить поиски сердца Белиара. Тем более, что фюрер наверняка захочет узнать подробности гибели своих подчиненных на вилле Юргена Вульфа в пригороде Штутгарда, куда он настойчиво зазывал и Гитлера. Дампир знала, что фюрер собирался приехать, ждала его визита с нетерпением ребенка, которому обещали велосипед и щенка на день рождения, но в последний момент планы изменились, что немало огорчило полукровку. Минс едва удавалось держать разочарованную воспитанницу в узде; прирожденная выдержка и спокойствие, а также опыт и несколько веков жизни за спиной делали Минс более подходящим агентом для этой миссии: она лучше знала, когда стоит подождать, а когда - нанести удар. Поэтому Маулер продолжал обжираться баварскими колбасками и квашеной капустой, Менгеле резала людей заживо, а Гюставсон умер от разрыва сердца, когда на спор согласился переплыть реку, ту самую, на берегу которой стояла сейчас дампир. Гюставсон был пьян, но не слишком, сердце его остановилось от страха: было темно, никто не видел Рейн и Минс, кружащих вокруг офицера парой голодной акул. Он кричал и молотил руками по воде, дампиры шипели и рычали, не позволяя ему повернуть к берегу; Гюставсон даже не узнал их: бледные лица, горящие глаза, оскаленные рты, ледяные руки, хватающие и пытающиеся утянуть на дно. Несколько человек бросились ему на помощь, но не успели: на берег офицера ГГГ вытащили уже мертвого и холодного, словно дохлая рыба, с мутным немигающим взглядом. На его теле не было повреждений, кроме нескольких синяков на руках и шее, в деревне потом шептались, что это Лорелей - дочка мельника - его утопила. Рейн услышала о Лорелей в первый же день приезда: девицу изнасиловал один из солдат, и она утопилась, узнав о беременности. Отец ее спился, мать уехала в город, прихватив младших детей, а в реке, неглубокой, неширокой, стали часто тонуть люди - якобы горемычная Лорелей тащила всех на дно, мстила всем живым. Дампир покачивается с пятки на носок, смешливо морщась; в какой-то степени это даже романтично. Рейн принимали за чупакабру, приведение, даже ругару, но русалкой ее сделали впервые. Еще и имечко такое - Лорелей... Они с Минс сидели на дне, пока тело Гюставсона волокли к берегу: вампиру вообще было не обязательно дышать, а вот у Рейн уже голова лопалась от недостатка кислорода, но она держалась, не позволяла себе всплывать. Они прятались среди ила и водорослей до тех пор, пока люди не вышли из воды, и не видели там никакой Лорелей. Правда, когда Рейн устремилась к поверхности, ей показалось, что кто-то тронул ее за ногу, но это была рыба или водоросли, а никакая не русалка. В воде что-то плеснуло, распугав водомерок; Рейн вздрогнула и потуже запахнула груди в китель. У нее не было с собой часов, но судя по меняющемуся цвету неба и подступающей мигрени, ей давно пора идти. Виллу Вульфу пожаловал сам фюрер за небывалый вклад в дело Рейха и знак своего расположения; кажется, раньше она принадлежала какому-то барону, который с семьей эмигрировал в Швейцарию, оставив дом полностью обставленным и даже с полной конюшней лошадей. Большинство животных чувствовали ее хищную суть и боялись дампира: так кошка фрау Борман принималась шипеть на нее, охотничьи собаки заходились истеричным тявканьем, а лошади принимались ржать и бить копытами, стоило рыжей оказаться рядом. Это было немного обидно, ведь полукровке животные нравились куда больше людей. Рейн тоже хотелось, чтобы у нее на коленях дремал кто-то теплый и пушистый, кого можно почесать за ухом и погладить; не только кошка фрау Борман, роскошная персидская красавица, ярилась на дампир, даже беспородные деревенские при виде Рейн выгибали спины, а цепные псы заходились воем и лаем, будто в деревню пришел волк. Но Рейн не волк - она гораздо, гораздо опаснее. Скорее, хищник в красной шапочке. Пригладив огненно-рыжие пряди, девушка тихо рассмеялась. Может, по возвращению в город и правда заказать себе красную шляпку? Впрочем, красное ей никогда не шло; лучше черную, синий и зеленый тоже неплохо. Работа под прикрытием позволяла полукровке немного пожить как обычный человек, если поначалу Рейн казалось это увлекательным, забавным и совсем немного пугающим, как катание на чертовом колесе, то теперь с каждым днем становилось все труднее. Временами она слишком вживалась в роль, которая приросла к ней намертво; снимать маску приходилось с кровью и мясом, чуть ли не воя от злости и беспомощности. И сейчас она шла к конюшням, откуда тянуло тяжелым запахом животных, чувствуя склизкий ком, застрявший поперек горла; не следовало приходить, все равно ничего из этого не выйдет. Рейн видела его имя в списке, значит, Бримстоун хочет его смерти, а если дампир не подчинится, то ее сочтут предателем. Рыжая судорожно вздохнула, слегка замедлив шаг; раннее утро, почти все в доме еще спят, свидетелей не будет, кроме безмолвных лошадей, но Рейн знала, что не сможет причинить ему вред. И презирала себя за это. Влюбилась во врага, Кровавая Рейн, великолепно, ничего не скажешь! Девушка на пороге конюшни коротко выдохнула, поправляя сползающий с плеч китель; вообще она пришла, чтобы сказать, что все это надо прекратить. Все эти свидания, подарки без записок, цветы и недвусмысленные предложения покататься вечером на лодке; и как он, однорукий, собирался грести?! И вообще, герр Вульф не одобрял отношений между сослуживцами, хотя сам беззастенчиво пользовался благосклонностью Минс, мерзкий похотливый старикашка. Дампир брезгливо передернула плечами; наставница даже к домогательствам Вульфа относилась странно философски, если не сказать равнодушно, а вот Рейн не хватило бы сил терпеть грязные посигновения на свое тело. Она бы разорвала гегенгрупперфюреру горло, посмей он только коснуться рыжей! А Зигмунду Кригеру полукровка позволяла брать себя за руку, целовать пальцы, убирать за ухо волосы, а один раз даже станцевала с ним на приеме в честь дня рождения фюрера. Рейн была в зеленом, Зигмунд - в костюме и галстуке-бабочке, с напомаженными волосами, окутанный ароматом одеколона. Дампир тешила себя мыслью, что он так постарался для нее, но на приеме были и другие женщины, и Кригер-старший был галантен со всеми, не только с Рейн. Но это ее он пригласил прийти к конюшням, а не Софи Лах, дочь университетского профессора, и не Хельгу фон Краузе; уж лучше бы он интересовался простыми человеческими девицами, тогда бы Рейн было гораздо легче все это перетерпеть, а так она чувствовала себя, словно из нее на живую вытягивали все жилы и поливали святой водой. Из круговорота мрачных мыслей девушку вырвал стук копыт и негромкое ржание, в нос ударил душный мускусный запах лошади. Рейн нахмурилась, сморщив нос; придерживая китель на груди, она медленными, крадущимися, как у кошки, шагами пошла на звук. Конь продолжал ржать и бить копытами, видимо, чувствуя приближение полукровки; рыжей бы развернуться и уйти, но ей остро хотелось посмотреть на того, кто решил прокатиться верхом в столь ранний час. Ее бы совершенно не удивило, окажись в седле один из близнецов Кригер, но с одной рукой ездить на лошади небезопасно, и герру Кригеру это вряд ли понравится. В братьев были вложены колоссальные усилия и средства, и допустить, чтобы один из них погиб, свалившись с норовистой скотины?! Стараясь не обращать внимание на все возрастающее беспокойство, рыжая подошла к ограде, отделяющей лошадиный загон, положила ладони на деревянную перекладину. Вороной жеребец, заметив дампира, дико завращал глазами, поднялся на дыбы, и всадник с силой дернул за поводья. Голова коня мотнулась в сторону, он заплясал на задних ногах, колотя воздух передними; Рейн отступила, выставив руки перед собой; не хватало, чтобы эта норовистая зверюга еще сбросила его! Почему надо было выбирать именно это чудовище? Чем плоха смирная послушная лошадка или пони? Дампир знала, что в конюшне есть несколько, дочери фрау Геббельс обожали их и таскали лошадкам яблоки и морковь. А этот жеребец мог ударом копыта сломать ствол молодой яблони; если упасть с такого, то можно сломать шею. Рейн переводила взгляд с раздувающего ноздри жеребца на всадника, чья голая грудь блестела от пота. Пряный человеческий запах щекотал ноздри, дампиру с трудом удалось проглотить вязкую слюну, скопившуюся во рту, теплая тяжесть в низу живота заставила ее сжать бедра, а чужое сердцебиение, глухо отдающееся в ушах, кружило голову. Зигмунд Кригер, голый по пояс, сжимал коленями лошадиные бока и наматывал на кулак поводья; жеребец нервно кружил на месте и косился на Рейн. Немец, непривычно растрепанный, со светлыми волосами, падающими на лоб, улыбнулся девушке озорно, чем на мгновение напомнил дампиру Симона, но рубец, пересекающий правый глаз, четко говорил, что перед полукровкой старший из близнецов. Уголок рта рыжей дрогнул; она могла ожидать подобного безрассудства от младшего, но Зигмунд... неужели решил так покрасоваться перед Рейн? Но это же... глупо и совершенно бессмысленно! Подвергать себя напрасному риску, чтобы произвести впечатления на женщину - это так по-людски. - Фройлян!.. Вы все-таки пришли! - выпалил Зигмунд, отдуваясь; шрам на плече наливался кровью и натягивался, когда он напрягался всем телом, удерживая жеребца. Рейн позволила себе легкую улыбку. - Вам и без меня не скучно, - она неспешно шла вдоль ограды, стараясь держаться на безопасном расстоянии; дампиру совсем не хотелось, чтобы конь взбесился и понес. Каким бы идеальным арийцем не был Кригер, он хрупок, как и все люди. - Как зовут вашего приятеля? - Черный Рыцарь, - Зигмунд похлопал жеребца по крутой шее, - любимец бывшего владельца поместья. Герр Вульф равнодушен к лошадям, но не возражает, если его гости немного развлекутся. Улыбка Кригера была откровенно искушающей. - Не желаете прокатиться, фройлян? - Нет, - Рейн покачала головой; если она подойдет ближе, Черный Рыцарь - и хватило же кому-то фантазии так назвать лошадь! - окончательно взбесится. - Я... неважно держусь в седле. По правде говоря, я никогда не ездила верхом. - Я буду рядом, фройлян. Уверяю, со мной вам нечего бояться, - Зигмунд пустил коня шагом, подъехал прямо к изгороди, вынудив Рейн отступить. Немец непонимающе наморщил лоб. - Вы не любите лошадей? - Люблю, - Рейн смущенно пожала плечом, - но у нас, увы, это не взаимно. - Черный Рыцарь отличается крутым нравом. Уверен, как только он узнает вас получше, полюбит так же, как и... Кригер осекся и замолчал, дампир опустила голову, чувствуя, как у нее горят скулы, и дело было отнюдь не в всходящем солнце. Однако она постаралась улыбнуться как можно беззаботнее и взглянула на Зигмунда сквозь ресницы. - Что это было, герр Кригер? Неужели признание? - Возможно, - хрипло откликнулся немец; на виске у него билась и пульсировала жилка, мышцы перекатывались под гладкой кожей. Грудь его была безволосой; верно, на ощупь она и вовсе как мокрый шелк. Глупые, неуместные мысли, зачем они лезли в голову? Рейн не имела права на провал, как и на чувства к противнику. У дампира есть приказ, а где-то под замком Гауштадт бьется сердце Белиара, отсчитывая последние секунды до возрождения. - Вы такой романтик, герр Кригер, - надменно обронила рыжая, пытаясь казаться холодной и неприступной: это, как правило, отпугивает мужчин. Но ни ее отказы, ни демонстративное высокомерие пока не смогли остудить пыл Кригера-старшего, который так же подпитывался интересом Симона к полукровке. - Но не думаю, что я подходящий объект для ваших воздыханий. - Это предоставьте решать мне, фройлян, - внезапно жестко отрезал Зигмунд, спешиваясь. - Никогда не позволю женщине командовать мной, как бы она не была красива. - Это комплимент или упрек? - усмехнулась Рейн, скрестив руки на груди, где сердце колотилось горячо и быстро, совсем как у простой смертной девицы, оставшейся наедине с ухажером. Немец облизнул губы; от этого мимолетного жеста у дампира вмиг ослабли колени. - Что-то среднее, - с некоторой насмешкой откликнулся Зигмунд, - потому что если позволить женщине управлять собой, значит, отдать ей себя без остатка. Вам уже принадлежат мое сердце и разум. Молю вас, фройлян, оставьте и мне что-нибудь. - Можете оставить себе все, - отмахнулась Рейн, борясь со смущением и внезапной паникой; ей не нужно ни его сердце, ни разум, ни кровь, пахнущая слаще молодого вина, ничего этого не нужно. Дампир не смела претендовать на Кригера; соблазнить, а потом устранить их вместе с братом - до чего прозаично! И как расчетливо; Минс бы одобрила, а Бримстоун пришел бы в восторг от такого изящества и простоты плана. - С вашего позволения, я пойду, - пробормотала Рейн, - скоро солнце поднимется... оно меня не испепелит, но может создать некоторые неудобства. - Проводить вас? - с готовностью предложил Зигмунд, и все внутри Рейн завыло от желания согласиться. Она хотела, чтобы Кригер ее проводил: в смущенном молчании по коридору до дверей спальни, минутная пауза на пороге комнаты, а затем - робкое приглашение войти. Будь они людьми, все именно так и могло бы быть. Рейн могла бы прокатиться на лошади, сидя позади Кригера и обнимая его за пояс, или на лодке, волнуя веслом воду и нарушая сон несчастной Лорелей, но увы... это невозможно. Дампир покачала головой, изображая мягкую, сочувственную улыбку; прикушенная изнутри щека слабо кровила, от привкуса собственной крови и рассвета рыжую начало подташнивать. - Я... сама найду дорогу. Не дерзну прервать вашу с Черным Рыцарем прогулку. - Вы так любезны, - сухо заметил Кригер, поглаживая жеребца по лбу; конь обмахивался хвостом и нетерпеливо рыл копытом песок. - Надеюсь все же убедить вас, фройлян, что бояться вам нечего. - Я ничего и не боюсь, - запальчиво бросила Рейн, уязвленная. Напыщенный и самодовольный, как и все мужчины! Шаловливая улыбка Зигмунда едва не заставила ее зашипеть. - В самом деле? А разве вы сейчас не убегаете? - Если у вас есть с собой зонт, то я могу и остаться, - поджала губы дампир и задохнулась от возмущения, когда ухмылка немца стала шире. - Есть. Я очень предусмотрительный, фройлян, - привязав Черного Рыцаря к ограде, Зигмунд направился в калитке, - еще могу предложить вам плащ и шляпку. Я выбрал синюю, думаю, вам понравится. - Послушайте, герр Кригер, я... мне действительно надо идти, - девушка решительно повернулась к Зигмунду спиной; внутри все разъедало от любопытства, какую же шляпку он выбрал для нее, но это был слишком фривольный жест для женщины, не находящейся с ним в близких отношениях. И прямое заявление прав на нее. - Хорошо, - вдруг легко согласился немец; Рейн выдохнула, скорее, огорченно, чем с облегчением. - Приберегу шляпку для следующего раза. Как и сердце, - добавил он, и от его слов полукровка запнулась, едва сбиваясь с шага. - Подожду, пока вы будете готовы их принять. - Долго ждать придется, - процедила рыжая, не разжимая губ. Густая кровь дампира играла, словно шампанское пузырьками, во рту пересохло, а ладони, наоборот, повлажнели, и девушке казалось, что она не идет, а летит, легкая, словно мыльный пузырь. Неотвратимость будущего тянула ее вниз, к земле, но слова Зигмунда, его взгляд и улыбка, и эта чертова синяя шляпка, поднимали ее все выше, к самому солнцу, заставляя дампира чувствовать себя Икаром. Но рыжая не могла позволить себе быть наивным, беспечным Икаром: слишком многое поставлено на карту. Хотя солнце звало и манило, и букет белых роз на туалетном столике заполнял голову нежным сладким ароматом, а конфеты в нарядной коробке из золоченой фольги были ее любимые, марципановые. Рейн вымученно улыбнулась, гладя кончиками пальцев зеленую ленточку, которой была перевязана коробочка. И как он только узнал?.. Наглый фриц никак не желал принимать отказ! Нужно было вернуть это все Зигмунду, но у Рейн не хватило сил. Человеческая кровь делала ее слабой, но она так устала быть сильной. Конфеты она убрала в тумбочку, спрятав ее среди вещей, чтобы съесть их все вечером под чашечку подогретой крови. Уж такую слабость Рейн могла себе позволить. Но больше конфет дампиру хотелось, чтобы Зигмунд Кригер проводил ее в комнату, а после - остался там на весь день.