***
Деян - вечный товарищ по охоте, молодой веселый боярин, радушно принял гостей и, узнав про причину визита, сразу отвел их в конюшню. Она состояла из трех зданий - главное, большое и малое помещение. Все помещения соединялись между собой узкими проходами. В большой конюшне вдоль прохода по правой и левой сторонам располагались разного вида денники. Лошади хрумкали сеном и косились умными черными глазами на вошедших. Некоторые денники были обнесены деревянными прутиками. Жеребцы в них фыркали и недовольно таращились по сторонам. - Чтобы не укусили, - пояснил Деян, - агрессивные. Идемте дальше, покажу вам главное богатсво. Гости, ведомые хозяином, прошли в малую конюшню. Там было удивительно светло и красиво. На высоких дервянных балках были вырезаны узоры, а под потолком красовалась цветочная роспись. Стойла шли по обоим бокам. И каждое из них было с индивидуальным рисунком - где-то красовались птицы, где-то рыбки, а где-то "вились" узоры из сказочных растений с маленькими острыми листиками. Наконец, Деян остановился у двух крайних стоил. - Моя гордость, - подбоченившись воскликнул юноша. Федор переглянулся со спутниками и с восхищением замер. Их взору предстали холеные крупные жеребцы, гривы и хвосты которых вились завитыми кольцами. Стройные ноги, мускулистые шеи, изящные головы с острыми ушами - в них все было прекрасно. Первая лошадь - вороная, черная как самая мрачная и глубокая ночь, а вторая - наоборот, белоснежная. - Черную в подарок Субедею, а белую - Бату, - выдохнул Федор. - А почему именно так? - спросил Василий. - Где ты еще видел скакуна такого окраса? Во всей Рязани ни у одного боярина, ни у купца, ни у простого люда днем с огнем таких не сыщешь. А в орде и подавно нет. - Повезет же Бату, эк какого коня отхватил, - усмехнулся Ростислав. - Если вам так понравились мои жеребчики, то и вам подберем, княже, - лукаво подмигнул Деян. - Значит, решено! - довольно воскликнул Федор хлопнув в ладоши, - Прикажи своим слугам, чтобы скакунов омыли, гривы смочили и заплели в косы да украсили лентами. - Как прикажите, княжич, - Деян почтительно склонился перед юношей.***
Наконец, все было готово к отьезду. Возницы последний раз проверяли возы, доверху нагруженные дичью, свининой, кувшинами с медом и сундуками с тканями и бусами. Часть даров сложили в сумки и прикрепили к лошадям. Скакунов, предназначенных для Батыя и его правой руки - Субедея, придерживал за поводья мальчик-служка, пока к мощным телам крепили кожаные ремни. Василий, уже сидевший верхом, отдавал последние приказания ратникам, которых они взяли с собой. Их было одиннадцать по количеству повозок, но каждый был облачен в кольчугу и снабжен мечом и копьем. - Княжич, - слуга подвел к Федору коня. Юноша ласково провел рукой по гриве и обернулся. Вся площадь была усыпана людьми, все вышли проводить в добрый путь молодого князя и его отважных воинов. Старики шептали молитвы, осеняя крестным знаменем храбрецов. Женщины прижимали к себе детей и желали удачи. Мужики хмуро смотрели на процессию и проклинали орду. Сердце Федора сжалось. Никогда еще так он не чувствовал единение со своим народом. Словно за спиной выросли крылья, сотканные из молитв его людей, а перед грудью прочный щит из поддержки. Душа как будто отделилась от тела и порхнула к народу, собравшемуся на площади. Да так там и осталась, переполненная святой верой и любовью. В глазах предательски защипало. Юноша тряхнул головой и, поддавшись порыву, поклонился перед народом. - Обещаю вам, честной народ, всеми правдами и неправдами защитить вас и договориться о мире! - Защити и убереги!... Благослови, Бог!.. Дай сил и мужества!... - слышалось в толпе. Федор бросил взгляд на крыльцо княжьих палат. Не только простой люд собрался проводить его. На деревянных ступеньках стояли Евпраксия, любимая жена, и матушка - княгиня Агриппина. Глаза у женщин были красными и воспаленными, а щеки наоборот бледными. Агриппина сжимала плечи невестки, словно это было единственнгое спасательное средство. Пальцы ее побелели и слегка подрагивали - настолько сильно она стискивала девушку. Евпраксия сложила руки в молитвенном жесте. Ее губы были поджаты. Хлопья снега ложились на непокрытую голову. Вдруг девушка сорвалась с места и, легко сбежав по ступенькам, упала на грудь к Федору. Евпраксия уткнулась лбом в бараний кафтан мужа и тонкими пальцами сжала его. - Федор... не уезжай... или возьми меня с собой. Авось сердце Бату сжалится. Чай не камень, - зашептала девушка, шумно всхлипывая. Федор ласково провел по волосам жены, заболтиво смахивая снежинки. - Ну, что ты, Евпраксеюшка, люди смотрят. И голову ты не покрыла, - мягко произес юноша, - ты же заболеешь. Как же мы потом будем праздновать мое возвращение? Такой пир устроим! - Милый, - девушка подняла заплаканные глаза на мужа, - сердце мое не спокойно. И душа болит. - Все хорошо будет. Рано по нам панихиды устраивать, - задорно улыбнулся Федор. Затем нахмурился и руками обхватил щеки девушки, приблизив к себе ее лицо. До боли в глазах всматривался в каждую морщинку, ресничку - все старался запомнить. И, поддавшись порыву, поцеловал красные губы жены. Быстро и почти невесомо, но сердце в груди забилось сильнее от нахлынувших эмоций. - Люблю тебя, - шепнул Федор и аккуратно отцепил руки Евпраксии от своего кафтана. Агриппина как по команде сорвалась вниз по ступенькам и подхватила упирающуюся невестку. Женщина прижала к себе Евпраксию правой рукой, а левой заботливо гладила во волосам. Молодую княжну затрясло, и она согнулась в рыданиях. Девушка постаралась высвободиться из цепких обьятий свекрови и снова броситься к Федору. - Ну, милая, ну, успокойся. Не срамись и не срами мужа, - сама едва сдерживая слезы произнесла княгиня. - Сын мой, батюшка с сестрой и Ростиславом будут на обзорной башне. От туда тебя проводят. В добрый путь и держи образок при себе! Федор достал с шеи тонкий шнур с образком Божьей матери и прижал его к губам. Затем легко вскочил на коня, и процессия двинулась к главным воротам. Федор гнал скакуна вперед, часто моргая. Непрошенные слезы тонкими дорожками стекали по замерзшим щекам. Оборачиваться нельзя, иначе он не сможет уехать. Снег вылетал из-под копыт фыркающих лошадей, звенели кольчуги, скрипели повозки. Рядом с Федором молча скакал Василий. Они еще долго не заговорят. Все были погружены в свои мысли, и в голове каждый простился с родным городом и семьями. Они покидали Рязань, надеясь вернуться живыми и с миром. Княжич уезжал все дальше и не видел, как Евпраксия, разрозившись громкими стенаниями, упала без чувств на руки Агриппины; как женщина, легко развернувшись и подозвав к себе служанок, передала невестку в их руки, а сама прислонившись к деревянной балке тихо заплакала. Не видел Федор и отца с сестрой и другом своим, Ростиславом. Юрий тежелым взглядом провожал посольство к Бату. Он облакотился о перила, высматривая фигуру сына. Ростислав тоже молчал. В воздухе повисло наряжение. И в нем липкими щупальцами бередила безысходность. По левую руку от Юрия стояла Дарья. Девочка прижимала к груди огромные мужские руковицы, расшитые бусинами. Затем, отогнув их концы, принялась согревать дыханием. - Тятя, опять ты не надел руковицы. Да еще и держишься за перила в снегу, - укоризненно заметила маленькая княжна. Юрий забрал руковицы из рук девочки и засунул в них окоченевшие пальцы. - Спасибо за заботу, дочка. Дарья подняла глаза на отца и внимательно посмотрела на него. Она была смышленым ребенком и быстро прочитала настроение отца и Ростислава. - Война? - коротко спросила маленькая княжна. Юрий перекинулся взгядом с Муромским. Тот устало кивнул, мол, не скрывай от нее ничего. Пусть сразу будет готова. Мужчина прижал дочку к себе и потрепал по щеке. - Посмотрим... посмотрим...