Шипы

      — Иди спать, — Юнги немного вздрагивает, заметив меня, сидящую в гостиной на подоконнике. Привык уходить, когда я ещё сплю? Побег провалился. — Ты же обещал остаться, — а мой голос всегда звучал так жалко? Голос его жены так же дрожит, когда она спрашивает, почему он проводит все ночи в студии? Только вот, ты продолжаешь возвращаться к ней, Юнги, а я всегда возвращаюсь к нам. Если, конечно, «мы» существует. — Не начинай, ради всего святого! — его хриплый голос срывается немного на крик. Мне интересно, он правда думает, что для него есть что-то святое? Юнги начинает вскипать, нервно пытаясь завязать свой галстук, — Помоги! — Да кому нужен твой галстук в три часа ночи, уходи без него, — сил нет вставать и подходить к нему. Ни моральных, ни физических.       Молчание. Такое громкое, давящее, аж ушам больно. Сердце болезненно ноет, тянется к уходящему. Начинаю теребить и царапать пуговицы на своей черной шелковой рубашке, чтобы отвлечь мысли. Она явно мне большая, всё время сползает с плеч, приходится поправлять, а пальцы закрыты наполовину длинными рукавами. Просто её хозяином изначально был Юнги, даже аромат одеколона еще не выветрился и я буквально тону в родном запахе. Да, плохо выходит не думать о нём. Звук закрывающейся двери разрезает тишину, за ним моментально раздаётся мой кашель. Чёрт! Будто все органы вырезают ножом и по отдельности вытаскивают из моего тела прямо через горло. По-моему, так и есть. В панике срываю с себя одежду. Кажется, что запах Юнги перекрывает доступ к кислороду и я задыхаюсь. На пару секунд на самом деле не могу вдохнуть воздух, но затем подступает тошнота и я открываю окно, в попытке выветрить мерзкий запах цветов. Сильный кашель не даёт мне сделать это до конца и я лишь беспомощно хватаюсь за пылающее горло. Брызгает кровь изо рта, но меня пугает не это, а то, что следует за ней. Роза, целая роза со стеблем и огромными шипами.       — Серьезно, Юнги? Белая роза? Не мог бы ты любить ромашки, например? Хотя… нет, роза самое то. Пафосная, колючая, гордая. Явно твоё, — бормочу я не своим голосом, пытаясь сдержать следующий порыв рвоты, но, вряд ли я могу совладать с этой адской болью. Я аккуратно беру цветок, стараясь не задевать частые шипы, и с интересом разглядываю белоснежную розу, окрашенную в алый моей кровью.       Ханахаки — вот и весь диагноз. Звучит зловеще, но не настолько ужасающе, скольким оно является. Это редкая болезнь, причиной которой является невзаимная любовь. Симптомы: больной откашливает любимые цветы своего предмета обожания. Профилактика: не любите, хах.       Я так ненавижу тебя, Мин Юнги. Твои глаза теплого цвета всегда одаривали меня леденящим взглядом. Руки у тебя всегда холодные и грубые. Из всех прекрасных растений в мире ты любишь именно те, что с шипами. «Ты на диете?» — спрашиваешь ты, заметив как я похудела. Неужели, ты настолько недогадлив. Хотя, с абсолютно пустой головой ты бы не написал столько песен, богатых высокопарными словами о человеческих чувствах. Юнги, ты всего лишь бессердечный эгоист. Я с трудом терплю тебя, когда мы вместе. Знаешь, я давно перестала уважать нас обоих. «Дорогая, мы с парнями дописываем последний трек с альбома» — щебечешь своей жене, параллельно поглаживая мою руку. Ублюдок. Но я также не могу вынести и секунды без Юнги. Боль захватывает всё моё тело в плен. Я на уровне ДНК зависима от этого человека.       Юнги тогда был никем, всего лишь один из многочисленных трейни, без единой гарантии на исполнение мечты. Именно тогда я его и встретила. Мальчишка-хулиган с озорным огоньком в глазах, этот блеск околдовал меня. Я была нужна ему, знаю. Юнги видел во мне свою музу, не хотел отпускать меня ни на шаг от себя. Я думала, что меня подкупило его отношение ко мне, как к богине. Но, оказалось, что я полюбила его самого. Юнги жил только музыкой и нашей любовью. Он мог прервать свой сон только в двух случаях: если его звало вдохновение и если его звала я. Тексты Юнги сочились правдой, истиной жизни. Несмотря на юношеский энтузиазм, все его поступки были мудры не по-детски. Вот кого я полюбила. Жаль, что воспоминания имеют невероятную силу над нами. Ведь в нашей памяти ничего не меняется, даже если изменились люди вокруг. «Либо ты идёшь по головам, либо пройдутся по твоей» — объяснил как-то мне Юнги. Незаконно использованные чужие биты, тексты, продиктованные людьми сверху, фиктивный брак с дочерью влиятельного продюсера… Бизнес сломает любого под свои правила.       Сижу ночью на краю небоскрёба с бокалом вина в руке. Так романтично звучит. Однако, на душе гадко. Болтаю ногами над ещё спящим городом, наплевав на правила безопасности. Почему именно этой ночью небо такое назло сказочное, усыпанное звездами. Так и хочется потянуться, достать руками. Кажется, что вот-вот и коснусь, но нет же, даже небо обманывает. Вы мне что-то сказать пытаетесь, звездочки? Подмигиваете, заманиваете к себе, мол, лети к нам, красавицам. И толку от вашей внеземной красоты, если вы такие далекие и холодные. Но я продолжаю тянуть руки к вам, это так в моём стиле — мечтать о недосягаемом. То ли под влиянием выпитого алкоголя в крови, то ли от детского упрямства, я, игнорируя свою неспособность удержать равновесие, встаю на носочки и подпрыгиваю к небу.       Говорят, в последние секунды вся жизнь перед глазами пролетает. Вместо сияющих в ночной тьме созвездий я разглядела черты твоего лица. Что ж, видимо, ты был всей моей жизнью, Мин Юнги. Поэтому я и выбрала смерть.