Au son d'une valse

Старый гусар молча сидел возле клавикорда и завороженно наблюдал за поющей Ростовой. Его агатовые чёрные глаза горели пылкой страстью, а до слуха доносился лишь звучный девичий голос, ещё не обработанный, но уже лишённый детского ребячества, и только изредка, словно эхо, разбившееся о стены, слышалась мелодия клавиш музыкального инструмента. - Ну, как Вам? Он всё ещё смотрел на неё, на её свежее юное лицо, на сияющую улыбку, отчего не сразу осознал, что исполнение баркароллы подошло к концу. Денисов слегка покраснел. - Как и всегда, пг'евосходно, г'афиня! В её взгляде, пересёкшимся с Сониным, на мгновение проскочило смущение, но оно столь же быстро сменилось хитростью и лукавством, что гость смог отчётливо заметить, когда Наташа приблизилась к нему, взяв за обе руки. - Пожалуйста, Василий Дмитрич, сделайте мне одно ма-аленькое одолжение: подарите мне перед Вашим отъездом один - всего один! - танец, - совершенно неожиданно произнесла девушка, не переставая улыбаться. - Пг'аво, я плох в этом деле... - пытался мягко отказать Денисов, но юная графиня продолжала настаивать на своём: - Однако как Вы танцевали польскую мазурку на балу, только вспомните! - И это единственное, что недуг'но выходит. Да и возможно ли её сыг'ать на одном клавиког'де? Пг'ошу пг'остить меня, если оског'бил Вас... - Ах, тогда, быть может, вальс? Это самый простое. Вы блистательно с ним справитесь! Пожалуйста, Василий Дмитрич! Стоило Денисову только встать, как тоненькая бледная рука оказалась на его плече, а вторая уже сжимала его собственную ладонь. Соня, будто бы следуя ранее придуманному плану, вновь заиграла на музыкальном инструменте, только уже мотив загаданного Наташей танца, и полностью погрузилась в сиё действо, о чём свидетельствовал её сосредоточенный и, казалось, непоколебимый вид. Прозвучала первая нота, и пара заняла соответствующую позицию, едва ли не вплотную прикасаясь к друг другу прекрасными станами; последовали вторая, третья, четвёртая, и они закружили по залу, отдаваясь с головой нахлынувшему на обоих влечению. Тихое шуршание домашнего платья, звуки поспешных шагов, прерывистое после пения дыхание дамы - ничто не могло отвлечь их друг от друга в этот удивительный момент. Одурманенные чувствами, они сливались воедино в каждом движении, скорее напоминая фарфоровую статуэтку, выполненную крайне детально искусным мастером, и забывали обо всём, что существовало и происходило вокруг. Шаг, шаг, ещё один шаг, оборот. Расстояние между их лицами сократилось донельзя, позволяя кавалеру изучать милое сердцу лицо дамы, которая, казалось, совсем недавно была ещё ребёнком и играла в куклы, а теперь, похорошевшая ещё более, пользовалась успехом на всех балах без исключения, пусть и не став ещё совершенной девушкой. Весёлая, наивная, с правильными чертами, прелестнейшими чёрными локонами, тёмными глазами и худенькими плечами. Она казалась ему совершенством. Шаг, шаг, ещё один шаг, оборот. В его голове до сих пор не укладывался тот факт, что в столь хрупком маленьком создании содержится неимоверно большая жизнь, с лихвой наполненная весельем, добротой и наивностью, выделяющимися явным контрастом на фоне жестокой и несправедливой реальности, от которой ему хотелось защитить юную графиню от непристойных взглядов уже немолодых мужчин, как и сейчас, крепко прижимая к груди и придерживая наготове верную саблю. Шаг, шаг, ещё один шаг, оборот. Последний. Всё в них улыбалось и говорило об обоюдном, разделяемом обоими чувстве. Что-то приятно заклокотало в груди, проснувшись и раззадорившись окончательно, и подсказывало, что лучше сделать это сейчас, когда они были так близки, нежели никогда или потом, ибо потом было бы совсем поздно. Внезапно все проведённые вместе до этого вечера, балы, песни и танцы в разуме обратились в пепел. Всё, что было, показалось ему ничем по сравнению с тем, что происходило сейчас, и не было и не существовало никого и ничего, кроме них. Музыка замолкла, и оба замерли, отстранившись, но не выпуская рук друг друга. Денисов стоял некоторое время в замешательстве и, отведя взгляд, пытался собрать во что-нибудь полезное спутанные мысли, количество которых с каждой секундой становилось всё больше и больше, посему не заметив, что в зале они остались наедине. - Я люблю Вас, Натали. Выходите за меня, - сорвалось с уст гусара, и он тут же прильнул к руке юной графини, дабы та не видела всего его стыда. - Я... Мне нужно подумать, посоветоваться... Раздался быстрый топот, а затем и хлопок закрывшейся двери. Денисов обессиленно опустился возле клавикорда и закрыл лицо руками. - Ну и дуг'ак! Дуг'ак, дуг'ак! Он чувствовал, как внутри всё то вспыхивало, приливая кровь к лицу, то неприятно сковывало холодом от ужаса осознания произошедшего, напротив, отгоняя кровь. Зал, столь просторный и имеющий грандиозные размеры, вдруг показался тесным, неимоверно душным, стискивая и не давая лишний раз вздохнуть полной грудью, словно упрекая гостя за совершённый и, может, глупейший поступок, что он когда-либо совершал. Он задыхался, задыхался от злости на самого себя за то, что посмел предположить серьёзных взаимных чувств от столь молодой особы. - И на что я только понадеялся? Дуг'ак, дуг'ак! Денисова отчаянно лихорадило. Всё в голове спуталось, превратившись в непонятное топкое мессиво, в котором он сам утопал, тщетно пытаясь что-либо с этим сделать и обнадёжить себя любым, хоть и не особо эффективным, способом, однако все попытки не увенчались успехом. Он ожидал отказа, что вероятнее всего могло произойти, если учитывать реакцию Наташи и разговор, что уже несколько минут длился в соседней комнате между двумя графинями. - Пг'опал дуг'ак!.. Наконец дверь отворилась, и снова послышались до боли знакомые шаги, теперь сопровождаемые шелестом платья старой графини. Гость тут же вскочил и направился к Наташе. - Натали, г'ешайте мою судьбу, она в ваших г'уках. - Василий Дмитрич, мне вас так жалко!.. Нет, но вы такой славный... Но не надо... Это... А так я вас всегда буду любить. Ожидания, увы, оправдались. Он склонился над её рукой, а сама Ростова мягко поцеловала его в спутанную кучерявую голову. Хозяйка, подойдя ближе, поравнялась с ними. - Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, - зазвучал её голос с нотками строгости, поглощающей собой смущение, - но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа. - Г'афиня, я виноват перед вами, - произнёс он прерывающимся голосом, - но знайте, что я так боготвог'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам... - Лицо старой графини по-прежнему выражало непроницаемую строгость. - Ну, пг'ощайте, г'афиня. Денисов поцеловал её руку и, не взглянув на Наташу, чтобы более не терзать себя, быстрыми решительными шагами вышел из комнаты. - Дуг'ак, ну и дуг'ак! - злясь, яростно шептал он и опустил отрешённый взгляд под ноги. В его помутневших глазах застыли прозрачные бусинки. - Василий Дмитрич, подождите! Гусар лениво обернулся и, пошатнувшись, едва удержал равновесие, избежав падения. Тонкие ручки обвили его шею, а столь желанные губы соприкоснулись с его губами, приятно обжигая вкусом запретного плода. Он сначала оторопел, но после осторожно обнял девушку за талию и так же аккуратно, будто боясь сломать или пустить крохотную трещинку по её хрупкому телу, прижал к себе, вовсе не хотя признавать, что всё это происходило наяву и, как ни прескорбно, не могло продолжаться вечно. Ростова отпрянула первая. Она заметно погрустнела и посерьёзнела, на миг став взрослой девушкой с некой хладнокровностию во влажных глазах, - именно такой, пусть и неестественный, непривычный для Наташи образ запечатлелся в памяти Денисова вместе с образом весёлой и беззаботной девчушки, только-толькой ступившей одной ногой в подростковую жизнь ценой оставленных позади игр с куклами. - Прощайте, Василий Дмитрич. - Пг'ощайте, г'афиня Г'остова. - Хог'ошая выйдет баг'ышня!.. - произнёс вслух старый гусар и печально ухмыльнулся, удаляясь и всё ещё чувствуя приятный ожог на устах, что остался на них вечным невидимым шрамом, напоминающим самое лучшее мгновение в его жизни.