Гость

Собака появляется случайно. Малдер совершает пробежку по новому маршруту, пролегающему мимо фермерской ярмарки, как вдруг вокруг него начинает весело прыгать щенок в красной шлейке с тянущимся следом поводком. Яркий представитель дворняжек средних размеров с длинной шерстью и висячими ушами. Малдер замедляет шаг и останавливается, удерживая собаку, которая виляет хвостом и тычется мордой в его ладонь. Взъерошенная девушка-волонтер в жилете под цвет собачьей шлейки бросается к нему. На ее бейджике значится «Алондра :)». — Простите, пожалуйста! — запыхавшись, произносит она. — Он в первый раз на ярмарке. Я отвлеклась, а он такой сильный, и…  — Все в порядке, — отвечает Малдер. — Какой симпатичный пес! Он протягивает поводок девушке–волонтеру. Та берет его и тихонько подтягивает к себе. Пес продолжает сидеть у ног Малдера. — О, — произносит она неуверенно. — Мне нечасто приходилось этим заниматься. — Она тянет за поводок, но щенок, тяжело дыша, только сильнее прижимается к Малдеру. — Все в порядке, правда, — уверяет Малдер. Он берет поводок, и пёс вскакивает на лапы. Они идут назад к другим волонтёрам с собаками в красных жилетах с бодрыми надписями «Я готов стать вашим псом!» У некоторых собак из карманов жилеток торчат долларовые купюры. — Так значит, этого парнишку можно взять себе? — спрашивает Малдер. — Разумеется! — отвечает Алондра. — Все выходные мы раздаем их новым хозяевам за 10 долларов. — Должно быть, это судьба, — обращается Малдер к псу, который, высунув язык, смотрит на него блестящими глазами. К полудню он заполняет все необходимые бумаги и заходит в «ПетСмарт» (1) по пути домой, чтобы купить все необходимое. Щенок обнюхивает дом сверху донизу и со вздохом плюхается на коврик у ног Малдера, бросая на него выразительные взгляды. Малдер кидает ему лакомство. — Тебя нужно как-то назвать, дружище, — говорит он. — Раз сама судьба помогла нам найти друг друга, то как насчёт имени Кисмет (2)? Пёс лениво стукает хвостом об пол. — Значит, договорились, — резюмирует Малдер. + + + + Теперь липкий ролик, счищающий шерсть с костюмов, становится для него предметом первой необходимости. Но это сто́ит того, чтобы возвращаться в дом, который больше не пуст. Они бегают по утрам и прогуливаются по вечерам. Кисмет быстро научился реагировать и на Кис, и на Муть, и Малдер развлекается, пытаясь выдрессировать его притворяться мертвым по команде «Вторжение!» В доме появляется новый пылесос. Кис сначала внимательно наблюдает, как хозяин собирает собачьи игрушки и сваливает на подстилку, и пока Малдер пытается вымести шерсть, методично растаскивает их по всему полу. Но это весело. Это даёт ощущение комфорта. Всё-таки завести собаку было правильным решением. Долгое время Малдер заботился только о себе, и сейчас был рад возможности позаботиться о ком-то ещё. Он слишком занят на работе, стараясь уложиться в установленные сроки, и не успевает рассказать новости Скалли. Та же, в свою очередь, с головой погружена в преподавание и по локоть увязла в трупах. Он отправляет ей фотографию Киса, спящего головой на муляже динозавра, но она ничего не отвечает. Несколько дней спустя, в выходной, когда они с Кисом бегают в парке, она тоже оказывается там, совершая пробежку по той же аллее, но в противоположном направлении. Ее волосы собраны в хвост, который подпрыгивает во время движения. В костюме для бега и с бутылкой воды, закреплённой на руке, она выглядит великолепно. — Не могу поверить, что вижу тебя здесь! — говорит он, пока Кис пританцовывает на конце поводка, стремясь подобраться к ней поближе. Скалли присаживается на корточки и треплет пса за ушами, глядя на Малдера снизу вверх. — Должно быть, судьба, — произносит она. — Забавно, что ты это сказала, — замечает он. — Разреши представить тебе Кисмета. — Что же ты не назвал его Липтон? — поддразнивает она. Капельки пота на ее ключицах поблескивают на солнце. — Так я назову следующую собаку. А, может, я выберу кличку Янки. Она встаёт, вызывая у Киса новый приступ экстаза. — Это большой шаг, Малдер. Отпив из бутылки, она смотрит на него, и в ее задумчивом взгляде сквозит внезапная нежность. — У меня длинные ноги, — отшучивается тот. — Он определенно симпатичнее, чем рыбки, — говорит Скалли, наклоняясь, чтобы потрепать Киса по голове. — Но убирать за ним посложнее. Они смотрят друг на друга, пока Кис издает счастливые хрюкающие звуки и мечется от одних рук к другим за очередной порцией ласки. — Прогуляешься со мной? — спрашивает он наконец. — Пожалуй, да, — отвечает она. Малдер щелкает языком, подзывая Киса, который рысью направляется к холму, и они неспешно следуют за ним. — Не похоже на твой обычный маршрут, — замечает он. — Я давненько не бегала здесь, — отвечает она. — Порой скучаю по старым соседям. Он не спрашивает, означают ли ее слова желание вернуться домой. Ему известно, что это рискованно. Вместо готового сорваться с губ вопроса он произносит: — Думаю, соседи тоже скучают по тебе. Отличный вид! Он нарочито пялится на ее задницу, все достоинства которой прекрасно подчёркивают беговые лосины. В ответ она закатывает глаза. — Полагаю, им и без того есть на что полюбоваться. — Скалли, ты заигрываешь со мной? — театрально возмущается Малдер. — Некоторые вещи никогда не меняются, — отвечает она, качая головой, от чего ее хвостик несколько раз подпрыгивает. — Это хорошо или плохо? — Хорошо. Если это именно те вещи, которые я любила в тебе раньше. Весь путь до его дома она бежит рядом с ними и заходит, чтобы наполнить бутылку водой. Целует его в дверях на прощание, и ее горячие губы почти обжигают его рот. Он смотрит ей вслед и облизывает соленые губы, а Кис поскуливает на холодном полу кухни. + + + + На работе они остаются профессионалами: больше никаких примирений на мизинчиках в коридорах Бюро на виду у коллег, никаких приглушенных шептаний по углам, никаких посиделок на уголках столов друг друга. Но, так или иначе, им удается видеться чаще. Он смотрит ей вслед, когда она проходит мимо, она скользит по нему взглядом, пока беседует с кем-то другим, а порой он делает большой крюк, чтобы пройти мимо ее кабинета, и кивает, когда она поднимает на него глаза. Пока этого достаточно — просто видеть ее. Когда их взгляды встречаются в переполненной комнате, он может поклясться, что слышит, как она произносит его имя своим мягким успокаивающим голосом. Хотел бы он знать, слышит ли и она его голос. Снимок на его столе больше не выглядит так, словно на нем запечатлены двое незнакомцев. В силуэте человека, склонившегося над Скалли и заглядывающего в ее лицо в форме сердечка, он наконец узнает себя. Два этих Малдера — тот и нынешний — сосуществуют. Он обрел внутреннюю гармонию, нашел ту точку, где прошлое, настоящее и будущее пришли в равновесие. Ему понадобилось куда больше времени, чем ей, чтобы понять, как воздействует на него Вселенная — ведь он не учёный. Она простит ему это. Если бы у него была возможность что-то сказать тем молодым Малдеру и Скалли на снимке, он сказал бы: «Держитесь!» Но молодые Малдер и Скалли никогда не слышали ничего, кроме стука сердец друг друга, отмеряющих мгновения среди гомона остального мира. + + + + Они не договариваясь начинают бегать вместе по выходным. Она просто появляется в парке, уже одетая для пробежки, и они принимаются наматывать круги, пока пёс не выдохнется. Затем она начинает ненадолго задерживаться у него. Он варит кофе, и они пьют его, жалуясь друг другу на порядки Бюро. Сидят рядом за кухонным столом, уплетая круассаны от Le Caprice или деля на двоих кусок торта «Захер» из пекарни Уотергейт (в последнее время она кажется слишком худой, и он немного волнуется за нее, но когда они вместе, она не отказывается от еды). Ему нравится решительность, с которой она направляется к шкафчику, держа в руке кружку: она все ещё помнит, где что лежит. Он ничего не переставлял с тех пор, как она ушла, но и она ничего не забыла. В конце концов, она собирается уходить, отговариваясь тем, что ей нужно принять душ, но девять часов утра плавно перетекают в десять, десять — в полдень, полдень — в послеобеденное время, и так до тех пор, пока они, пообедав вместе, не принимаются добродушно спорить о ключевых моментах расследования. Иногда в будни она пишет ему СМС, спрашивая, в офисе ли он, и они вместе ужинают после работы. А порой он отправляет ей сообщение, чтобы рассказать, что в ближайшем баре планируется интеллектуальная викторина, и они идут туда, и пьют, и соревнуются в остроумии со студенческими командами, названия которых похожи на изощренную инсинуацию. Иногда он целует ее на прощание, а иногда — нет. Август сменяется сентябрем, а тот — октябрём, и деревья сбрасывают листву. Кисмет прорывается сквозь горы из листьев, поднимая их в воздух, и они смеются до изнеможения, по очереди передавая друг другу бутылку с водой. «У нас получается? — пишет он ей. — Мне кажется, что да». «Получается», — незамедлительно отвечает она. «Минус балл за созависимость», — строчит он. «Ты неисправим», — приходит в ответ. «Это твое медицинское заключение?» — спрашивает он. «Диагноз установлен после многих лет наблюдений», — поясняет она. Он усмехается и бросает Кисмету мячик. + + + + На его день рождения она приносит шесть упаковок пива и диск с записью «Чаши Лазаря». Они смотрят его вместе, а Кис лежит между ними, головой на коленях Скалли. Она чешет его за ушами свободной рукой, пока на экране разворачивается действие фильма. — Я и забыла, насколько он ужасен, — качает она головой. — Лично меня это не беспокоит, — сообщает Малдер. — Он навевает приятные воспоминания. — Боже, Уэйн Федерман… — говорит она, поджимая ноги под себя так, что невольно склоняется к нему. — Можешь себе представить, что Скиннер в колледже водил дружбу с этим парнем? — Студенческие вечеринки, Скалли, — подмигивает он. — Ты же знаешь, что это такое. — Возможно, я удивлю тебя, Малдер, но у меня мало опыта участия в студенческих вечеринках. Учеба на подготовительном в медицинском отнимает слишком много времени. — Не говоря уже о переписывании Эйнштейна в дипломной работе, — поддразнивает он. — Он мне этого никогда не забудет, — бормочет она, улыбаясь псу, лежащему на ее коленях. — Я был очарован, — говорит Малдер. — Пусть ко мне и подослали «зеленого» агента, чтобы следить за мной, но, по крайней мере, он оказался достаточно умен, чтобы подвергнуть сомнению законы мироздания. — Или достаточно глуп, — усмехается Скалли. И сейчас, впервые за долгое время, для него легче лёгкого обнять ее за плечи. Легче, чем дышать, легче, чем думать. — Только не глуп, — возражает он. Кис ворчит, когда она наклоняется ближе, сокращая расстояние между собой и Малдером. Малдер легонько подталкивает пса, и тот сползает с дивана и располагается на своей лежанке, обиженно глядя на них обоих. — Что я знала в свои двадцать три? — шепчет она. — Больше, чем я знаю сейчас, — отвечает он. — Время меняет людей. — Но не до неузнаваемости. — Возможно, все зависит от того, как далеко зашли эти перемены. Она качает головой. — Мне нравится думать, что я всегда могу вернуться домой, как бы долго ни отсутствовала. Что расстояние и время неспособны разорвать настоящую связь между людьми. — Мне тоже нравится так думать, — кивает он. Она поднимает на него взгляд, и он, наклонившись, прислоняется лбом к ее лбу. На несколько долгих мгновений они замирают. Удовлетворённый вздох Скалли — музыка для его ушей. Она слегка разворачивается и кладет голову ему на плечо. Ее рука замирает на его бедре. — Этот фильм действительно ужасен, — произносит она. — Но мы неплохо повеселились тогда, — возражает он. — Калифорния. Мика Хоффман. Ужин. Танцы. Кстати, я должен кое в чем признаться, Скалли. — В чем? — Не поднимая головы, она крепче прижимается к нему. — Я принимал ванну, когда звонил тебе. Когда сказал, что Скиннер лежит в ванне с пеной. Скинмен был не единственным, кто в ту ночь решил почувствовать себя звездой Голливуда. Краем глаза он замечает ее улыбку. — Я тоже. — Ага! — Восклицает он с явным удовлетворением в голосе. — Мы всегда мыслили одинаково, — соглашается она. — По-нашему. — Мы могли бы тогда принять ванну вместе, — намекает он и хмыкает, представив, как поймал бы ее на крючок. — Мы все ещё можем это сделать, — отвечает она. — Хотя ванна в этом доме не так велика, как в том отеле. — Если нужно сбегать и купить что-нибудь в «Лаш», Скалли, только скажи. Нет, у него нет ощущения, что она никуда не уходила. Ее уход он никогда не забудет. Ему никогда не забыть ту пустоту в своей жизни и в своем сердце. Пустоту, которую он создал сам, заполнив ее полуправдой и выдуманными страшилками, и не оставив места для нее. Но сейчас она здесь — уютно свернулась в кольце его рук. Она не заполняет собой пустоту, но добавляет еще одно измерение к жизни, которую он воссоздал из тех обломков, из которых все еще можно было сложить целое. Она — Скалли, он — Малдер, и вместе они — такие же, как были раньше, но вместе с тем — совершенно другие. На экране дымящий сигаретой первосвященник угрожает эрзац-Скалли, а мертвецы преподносят лже-Малдеру корону. Они наблюдают, как их экранные альтер эго наконец заключают союз, бросившись друг другу в объятия, и слушают их тяжелое дыхание. Кисмет поднимает на них глаза, издает ещё один бурчащий звук и снова ложится. — Как они узнали про пчелу? — вдруг спрашивает Скалли. — Я подозреваю Скиннера, — отвечает Малдер. — Ты сказал ему, что мы целовались? — уточняет она. — Мы не целовались. — Малдер, — продолжает Скалли своим «Не-надо-этой-ерунды» тоном, — поцелуй был неизбежным. — Возможно, неизбежным, но не состоявшимся. — Так или иначе, но ты, похоже, проговорился Скиннеру. — Не помню такого, — увиливает Малдер. — Но, с другой стороны, меня ведь подстрелили. Я мог быть не в себе. — Хм, — произносит она. — Может, Фрохики прослушивал мою прихожую? — Это похоже на него, — соглашается Скалли. — По ряду причин готова принять эту версию. — Не думаю, что это так уж важно. Она кладет голову ему на плечо и пристально смотрит на него. — Так и быть, соглашусь. Но что же тогда важно? — То, что у нас не было первого поцелуя, — отвечает он. — Рассуждая логически, наш следующий поцелуй и стал нашим первым поцелуем, — замечает она выпрямляясь. — Тот, что мы разделили на Новый год. Не на новое тысячелетие, смею напомнить. — Годы идут, а ты все та же зануда, — усмехается он. — Но это был не первый наш поцелуй, Скалли. Первый мы пропустили. — Малдер, что за ерунда! Первый раз, когда мы поцеловались, и был нашим первым поцелуем. — Но не первым разом, когда мы собирались поцеловаться, — настаивает он. — Вот что имеет значение. Эта магия первого поцелуя! И поцелуй в коридоре госпиталя не может ее вернуть, даже если он случился под аккомпанемент голоса Дика Кларка (3). — Тот поцелуй не казался тебе волшебным? — спрашивает она, пряча улыбку. — Казался, — кивает он. — Но перед ним не было момента, когда бы я понял, что сейчас впервые поцелую тебя, и увидел бы, что ты тоже это понимаешь. — Я понимала, — произносит она голосом чуть более хриплым, чем мгновением прежде. — Я взял твое лицо в руки, — шепчет он, поворачиваясь, чтобы продемонстрировать, как это было. — А ты обняла меня. — Я помню, — соглашается она. — Ее руки скользят вверх по его плечам, ногти слегка царапают шею. — И твой взгляд прожигал меня насквозь. — А ты смотрела на меня, — кивает он. — И, кажется, была слегка напугана. — Так и было, — подтверждает она. — Но я хотела этого. Хотела, чтобы ты меня поцеловал. — Я был в ужасе, — признается он. — От того, что ты собиралась уйти. Что я больше никогда тебя не увижу. Что ты так и не узнаешь, как много значишь для меня. Я не мог толком выразить все, что чувствую, потому что был напуган. — Я знала. И боялась того же самого. А ты так медленно наклонялся ко мне. — Я хотел дать тебе возможность отступить, — кивает он, следуя сценарию мизансцены, которую они разыграли так много лет назад. — Апории Зенона (4), — слегка улыбается она, и ее лицо — все ближе к нему. — Я думала, ты никогда меня не коснешься, всегда продвигаясь лишь на половину пути. — Мы всегда встречаемся на полпути, — шепчет он почти против ее рта. — И затем, когда твои губы коснулись моих… — продолжает она, и ее дыхание обжигает его кожу. — Появляется пчела, — шутит он, но она не дает ему договорить, целуя его со всей жаждой их молодых лет, со всей их болью, страхами, нуждой, пробирающей до мозга костей. Она тянет его вниз, и он прижимается к ней. Сейчас его мир заключен в кольцо ее рук, ее губ, ее языка: ураган ее страсти против его собственного. Они заключены друг в друга, погружены, сметены и сокрушены встречными потоками. Он притягивает ее ближе, она стонет, Кисмет гавкает, и, смеясь, они разрывают объятия. — Обойдёмся без комментариев с галерки, — притворно-сердито бросает Малдер, и Кисмет снова лает. — Если не пчела, то собака, — усмехается Скалли. — Мы просто везунчики, Малдер. — Я чувствую себя везунчиком, — кивает он. — Мы исправили упущение? — спрашивает она, приглаживая волосы. Ее щеки пылают. — Полагаю, что да, — отвечает Малдер. — Я определенно чувствую волшебство момента. А ты чувствуешь это, Скалли? Наш первый поцелуй! Скалли выключает телевизор. — Я бы хотела почувствовать это снова, но чтобы при этом нам не мешали. — Разумеется, — соглашается он. — Я знаю, как ты ценишь чистоту эксперимента, Скалли. — Я учёный, — застенчиво замечает она. — И предпочитаю не экстраполировать ограниченные данные. Но я хотела бы услышать твои дальнейшие мысли относительно магии первых поцелуев. — Кис, в кабинет! — командует Малдер, и Кисмет отправляется к своей лежанке, бросив слегка обиженный взгляд на хозяина, запирающего за ним дверь. Скалли вкладывает ладонь в руку Малдера и ведёт его наверх, и… О боже, ее пальцы, губы, движение их тел… Идеальный момент. Именно таким должен был стать их первый раз, и им потребовалось всего двадцать лет, чтобы прийти к этому. Они счастливчики, — думает он, засыпая. Самые настоящие везунчики.