***
И вот сегодня, придя под ночь в свою большую квартиру на Парк-авеню, девушка набрала горячую ванну и всё-таки решилась совершить тот самый долгожданный звонок. По телу бежали мурашки, руки тряслись. От чего же это было? Может от капель воды, оставшихся на белой фарфоровой коже? А может всё-таки от звонка? Да или нет? Если да, то зачем? О чём? А если нет? Может ли этот звонок оказаться последним? Шерил удобнее уселась на подоконник, подвязала махровый халат и всё же решилась нажать на клавишу вызова. Начало разговору было положено: слова приветствия, затем типичные сухие фразы, ну, а после двух-трёх шуток наконец-то стало легче. Можно было говорить открыто. — Гуляй поменьше на улице! Я слышал, что в Нью-Йорке будут заморозки. От нас идут. — А ты теперь обязательно носи шапку, — заботливо протараторила девушка, — ты ведь обстриг все свои кудряшки. — Мужики бы не поняли мои «А-ля 80-е», пришлось подстричься под обычного рядового работника лесопилки. Шерил с грустью вспомнила, как теребила эту копну непослушных кудрявых волос. Билли это не нравилось, но он терпел. Сидел, смотрел на неё недовольным взглядом, но всё же терпел. — Что у тебя ещё нового? Мне кажется, я не слышал тебя уже тысячу лет, — Харгроув закурил. — Зато я слышала о тебе много интересного! Точнее видела. — Например? — Ты творишь своими руками шикарные кухонные доски. Каждый раз, когда я вижу доску твоего производства, я её покупаю. Но, по правде говоря, я не знаю, зачем они мне. Я ведь почти не готовлю. — Продолжаешь питаться ресторанной едой? — насмешливо спросил Билли и прислонил голову к холодному заснеженному окну. — Мне приятно, что кого-то мои доски приводят в такой восторг. Ребята рассмеялись, словно сказанное здесь сейчас имело для них какой-то особый смысл. Ведь поговорить хотелось о другом. И каждый это понимал прекрасно. Ну какие доски могут сравниться с красой любимых глаз напротив? Ничто не могло заменить отсутствие любимого человека. Они оба это понимали. Понимали, но не спешили что-то менять. Эхо от смеха давным давно растворилось где-то между оконными рамами двух городов. Нужно было говорить дальше, но не спешить выговариваться. Не спешить. Харгров негромко кашлянул и вновь посмотрел на часы. Нет, он никуда не торопился, он просто боялся отнять время сна у своей маленькой рыжей трудяги. Шерил уже полгода работала на благо своего города: создавала строгие, но в то же время изящные деловые костюмы. Как известно, Нью-Йорк — модная столица США и юная дизайнер уже ни раз подтверждала эту гипотезу своими работами. Да, Билли знал, что она зарабатывает себе на жизнь сама, что больше не зависит от своей злобной мамаши. Он знал, но Шерил не спешила ему об этом рассказывать. Наверное не хотела, чтобы он думал о ней лучше, чем она есть. Точнее была. Рыжая хотела, чтобы всё оставалось по-прежнему: чтобы люди считали, что она настоящая стерва, что любовь и уважение ей чужды, а безразличие и подлость — её родные друзья. — Может мы наконец-то поговорим нормально? — шатен больше не мог выносить так предательски давящую на него тишину. Билли сдался. Его импульсивный от рождения нрав больше не хотел принимать правила игры под названием «подождём кто первый». — Что значит «нормально»? — Блоссом делала вид, что ничего не понимает, но они оба знали, что это ни так. — Ведь не из-за досок звонят в два часа ночи, с другого конца страны. — Я тебя разбудила? — испуганно спросила рыжеволосая. — Нет, у меня же сейчас десять, на Аляске время идёт медленнее. — Ты сам туда сбежал, — неожиданно послышалось в трубке. Шерил тоже больше не играла в эту игру. Она сдалась. — Мне пришлось. Сколько в этой фразе было отчаяния и скорби — «мне пришлось». Да, в тот момент, тогда в Ривердэйле им пришлось друг от друга сбежать. — Я плачу, Билли. Иногда. — так спокойно и правдиво сказала она. — Иду по Нью-Йорку, согреваю ладони в карманах своего вельветового пальто, останавливаюсь в Центральном парке и думаю о тебе. — Ты должна была научить меня кататься на коньках, — вдруг вспомнил парень. — Мы хотели побывать там вместе. И вновь тишина. Блоссом распустила пучок из своих влажных рыжих волос и накинула капюшон от халата. Она ждала, что он тоже скажет что-то подобное. Она знала, что он не мог не скучать по ней, не переживать за неё. Да, он переживал. Местами депрессировал и глубоко уходил в себя. Он не плакал навзрыд, но каждая его скупая мужская слеза принадлежали лишь ей одной. По мужскому оголённому телу пробежали мурашки. На Фэрбенкс опускалась ночь, а за ней и температура на градусометре. — Всё таки зима — это не наша тема. — Да, то лето в Ривердэйле было нам подарком. — Мне холодно, в Фэрбенксе — 20 °C`, зима. мне так холодно, — вдруг так искренне признался Харгров. — В Нью-Йорке тоже холодно, Билли. — девушка знала, что он имеет ввиду. — Нам так холодно. — Эти длинные ночи без сна. — Без тебя. Последние фразы они буквально прошептали друг-другу. Сейчас огонь и лёд были так близко к тому, чтобы наконец-то что-то поменять. Кто скажет нужные, такие долгожданные слова? Кто заставит время теперь играть по их «правилам»?***
Ночь. Снегопад. Два силуэта возле окна. Усталые взгляды, полные тоски и солёной воды. И кажется, что вот-вот в подмороженном стекле они увидят отражение друг-друга. Ведь чем дальше они — тем ближе. Мне так холодно, Шерил. Без тебя, Билли. В Нью-Йорке 4:00, в Фэрбенксе — полночь.***
Ну как тебе? Моя стихия от холода глохнет — Это любовь или опыт? Мечта или омут? Ведь без тебя мир будет ледниковым. Снова холодно, холодно, холодно в городе пробок. Ты мой ток, но между нами потерян провод. Бегу за тобой, в -20, в 9.40. Нас томит весь этот пафос, искусственный праздник, Ведь среди всех этих масок я не нашел то, что мир украсит.*
*ЭММА М, Мари Краймбрери, Lx24, Luxor — Холодно