В красной тюрьме

      Принцесса Моря Смерти смотрит в будущее, которого у неё нет, и смеётся над прошлым, которого не вернуть. Настоящее правит всем, и это так верно, это так неправильно.       Она вся неправильная. Тёмные хвосты длинных волос плывут за ней, словно змеи, извиваясь в кровавой воде. Летящие, раскрывающиеся, словно крылья или фантастические плавники, рукава — но они слишком, слишком тяжёлые. Такой широкий пояс, такое маленькое тело, стянутое им почти до удушья. Если бы она могла дышать.       Её глаз вырван, но Море Смерти глядит за неё множеством своих: сокращаются красные мышцы, поднимаются желейные веки, выкатываются выпуклые белки, тёмные радужки слишком глянцевитые, зрачки в центре слишком застывшие, агонизирующе-страшные. На чёрных гниющих телах рыб раскрываются бесчисленные большие глаза — вновь. Она просто помешана на них.       Её красная тьма — как уютное одеяло на полу в камере пыток, в которое можно завернуться и наконец-то почувствовать себя дома — даже в этом аду. Где всё радостное, солнечное, мирное, голубое. Не её.       Старый слуга — рыбий скелет — венчает собой её тёмно-синюю голову. Он распахивает костяные челюсти, чтобы говорить от её лица.       Все слова давно потеряли смысл. Она забыла имя Морского Бога, забыла имя сестры, с которой борется, забыла своё собственное. Она почти уже не помнит, каково это — говорить.       Зато помнит, как выпить радость. Выдавить, выжать, скрутив чужой детский разум, словно скользкую, живую, рвущуюся в руках тряпку. Из тряпки капает кровь. Кап, кап…       Пусть у морской ведьмы больше не будет друзей — лишь мясо и влажные кости.       Пусть ни у кого больше не будет друзей.       Мёртвым друзья не нужны.       А ей нужны только слуги.       Чья-то голова пронзена рыболовным крючком. Чьи-то глаза пусты. Кого-то терзает вечный голод. Кто-то предатель, а кто-то безумец. Это самые верные подданные на свете — те, кого никто бы не принял, кроме неё.       Отверженные, как и она сама.       У неё есть своё королевство, своя жизнь.       Всё такое ущербное, ущербное, ущербное.       И она сама — такая ненужная.       Ненужная.       Ненужная.       Ленты водорослей, обвивающих щиколотки на пути к пятну света там, наверху, ленты синих волос, ленты прекрасного широкого пояса, на котором впору удавиться — или самой удавить кого-нибудь. Ленты пузырьков, поднимающихся к поверхности с самого дна. Её рот раскрыт, и каждый из тысячи голосов в её сознании кричит, надрывается и проклинает.       Где-то в пульсирующей глубине один-единственный тысяча первый шепчет из своей красной тюрьмы:       о т Е Ц?       тЫ С лы Ш иШь мЕнЯ?       П о ч еМу не я?       почЕм у ты не вЫбР аЛ меня?       Поч е М у ты нЕ Лю       биШ ь       ме       н       я       И никогда,       никогда,       никогда       не получает ответа.