Не с тобой

По статистике в Лос-Анджелесе примерно 320 солнечных дней в году. Ни дождя тебе, ни тумана, про снег и говорить нечего. И как здесь только люди живут? Колин слегка повернул коляску со спящим Джимми, не давая ярким послеобеденным лучам забраться внутрь, и, заложив руки за голову, расслабленно откинулся на спинку скамейки. Под ногами плескался океан. Этот особняк с широкой террасой, расположенный на самом побережье, он купил шесть дней назад и вчера, забрав Ким с Джимми из больницы, привез их сразу сюда. Потрясенная Ким долго бродила по светлым комнатам с панорамными окнами, трогая руками мягкую обивку мебели, касаясь кончиками пальцев контрастных на фоне спокойных бежево-кремовых тонов интерьера безделушек. — Колин… — пробормотала она, вскидывая на него глаза. — Только вот давай ты не будешь сейчас говорить это свое любимое — «я сама», — поморщился он. Она не сказала. Только покачала головой, обняла его, прижавшись щекой к плечу, очевидно хорошо понимая, что этот его широкий жест был гораздо более необходим ему самому, нежели им. Колин закрыл глаза. Казалось, пол террасы под ногами слегка покачивался и пружинил, как будто и не пол вовсе, а палуба круизного лайнера. Иллюзию довершало мерное убаюкивающее дыхание океана, доносимое сюда легким бризом. Когда-нибудь он научит Джимми плавать. Возможно, это единственная среда, где ему будет комфортно. — Не стоит отчаиваться, — внушал Колину во время долгих бесед доктор Спейси. — Научить Джимми ходить, разговаривать и минимально обслуживать себя вполне реально. Но это будет не скоро. А до этого… Ему и Ким нужна ваша помощь и поддержка, ваша опора, ваша сила. Им не справиться одним. Результаты анализов Джимми пришли два дня назад. Предположение доктора Спейси подтвердилось. К этому времени Колин знал о синдроме Ангельмана все, что можно было извлечь из общедоступных источников. И эти знания никак не желали укладываться в голове. Действительно, невозможно было просто взять и принять тот факт, что твой ребенок скорее всего никогда не сможет заговорить, и основу его коммуникации в лучшем случае будут составлять карточки PECS, а умение сидеть и ходить — не само собой разумеющиеся базовые навыки, а плод кропотливого и упорного труда, который, возможно, займет не один год. Как, во имя всего святого, со всем этим справлялась Ким? — … Еще спит? — шепотом удивилась Ким, появляясь на террасе с баночкой пюре. Колин кивнул и поинтересовался: — Уже обед? — Уже ужин, — улыбнулась она. — Ну, надо же, он никогда не спал так подолгу днем. Похоже, нам предстоит игривая ночь. Ким опустилась рядом. Некоторое время они молча смотрели на уютно посапывающего ребенка. — Он становится все больше похож на тебя, — сказала Ким. — И губы, и нос, и линия подбородка. Сходство бросалось в глаза. Особенно, когда Джеймс хмурился, отчего брови съезжались в одну черту над переносицей. Правда, оставалось только гадать, кто из его ирландских предков наградил малыша волосами с легкой рыжиной, ибо подозревать в этом мулатку Ким было, пожалуй, чересчур смело. — Я давно хотела тебе сказать, Колин… — вдруг произнесла Ким, поворачивая к нему лицо. — Я бесконечно благодарна тебе за Джимми. За то, что ты подарил мне его. — Ким! — в смятении пробормотал он, совершенно не готовый к подобному разговору. — Погоди, — качнула она головой, — можно я договорю. Я знаю, что ты не планировал становиться отцом, и это произошло слишком неожиданно для тебя. И я, правда, не хотела вторгаться в твою жизнь и уж тем более навязывать тебе то, к чему ты не был готов. Поверь, если бы я тогда знала, что ты связан серьезными отношениями… — Не надо, Ким! — тихо попросил Колин. Все эти «если бы» были чудовищно болезненными. Она кивнула. Помолчала. — Мне казалось, что я со всем справлюсь сама. Рождение Джимми придало смысл всему моему существованию, и я была уверена, что смогу дарить ему ласку и заботу за двоих. Но я не справилась. Колин, это так страшно! Когда ты держишь его на руках, а все его тело, словно натянутая тетива, и пена изо рта, и закатившиеся глаза так, что видны только белки… В первый раз это случилось дома. Я словно обезумела. Я прижимала его к себе, трезвонила в двери ко всем соседям и вопила: «Помогите, мой ребенок умирает!» А потом он обмяк, и я поняла — всё! Его больше нет. Тогда я еще не знала, что любой припадок заканчивается так. И всю дорогу, пока скорая везла нас в больницу, я, как заведенная, повторяла: «Он умер, да?» Ким зажмурилась, вновь переживая тот самый первый раз, до боли закусила губу. Колин обнял ее одной рукой за плечи, притянул к себе. — Тише. Все хорошо. — А потом мы начали наше бесконечное путешествие по больницам. И диагнозы один за другим: судорожный синдром перерос в эпилепсию, в отставании в физическом развитии увидели симптомы ДЦП. И я сорвалась, — Ким замолчала на секунду, а потом подняла к нему лицо: — Боже, Колин, я чудовищная эгоистка, — прошептала она. — Но теперь, когда ты появился в его жизни… Я счастлива, что у Джимми есть отец. Она невесомо коснулась ладонью его небритой щеки. — Ты очень хороший, Колин, — проговорила она. — Ты просто сам не знаешь, какой ты хороший! Он горько усмехнулся, глядя перед собой. Куда уж лучше! Столько всего натворил и исключительно по доброте душевной! Теперь до конца жизни не расхлебаешь. Ким словно читала его мысли. — Возможно, я сейчас скажу банальность, — произнесла она после долгой паузы, — но на свете есть единственная непоправимость, единственное, что нельзя обратить вспять. Это смерть. И пока этого не произошло — все можно исправить, — Ким смотрела на спящего Джимми. — По крайней мере, бороться за это. … На нелюбимый им город обрушилась стремительная субтропическая ночь, когда Колин покинул уютно закутавшийся в мягкую тьму дом. — Я прилечу, как только смогу, — пообещал он Ким. — Мы будем ждать, — просто сказала она. Джимми широко улыбнулся отцу. Колин поцеловал его в лоб, пригладил мягкие с медным отливом волосы и, кивнув Ким, вышел за дверь. Уже садясь в машину, он вдруг подумал: «Забудет меня за месяц!» И эта мысль неожиданно огорчила его. Зазвонил телефон. — Верни мою машину, террорист, — вместо приветствия потребовала сестра. — Надеюсь, с ней все в порядке? — То есть все ли в порядке со мной, тебя не интересует совершенно? — осведомился Колин. — Да что с тобой может случиться, баржа непотопляемая? — удивилась Клодин и, наконец, перешла к делу: — Документы готовы. — Уже? — выдохнул Колин. — Уже. Я привезу завтра в аэропорт. — Спасибо, Кло, — искренне сказал он. — Я твой должник. — Иди ты к черту, братик, — устало сказала сестра. — Тебе жизни не хватит, чтобы со мной рассчитаться. Тебя даже в рабство брать неинтересно. Ариведерчи. Клодин отключилась. Колин задумчиво покрутил телефон между пальцами. Вот и все. Пути назад не было. Джеймса Патрейга Борденейв больше не существовало. Зато сегодня на свет появился Джеймс Патрейг Фаррелл. Недоверчиво прислушиваясь к себе, он пытался разобраться в том, что чувствовал сейчас, и не мог. Пока не мог.