Ненавидь меня очень, пожалуйста

— Ты пользовалась моим шампунем? Замирает. Мгновенно замирает у самой двери, едва касаясь кончиками пальцев медной ручки, и Малфой видит — сжимает крепче потёртый ремень сумки, что на плече. — Ч-что? Не оборачивается. Храбрится, прочищая горло, но всё ещё трусит обернуться и посмотреть Драко в глаза, потому что прекрасно знает. Он спалит её с потрохами. Раздавит её жалкую попытку соврать на корню. — Я спросил: ты что, пользовалась моим шампунем, Грейнджер? Малфой подходит ближе. Чувствует этот запах на расстоянии, но всё же тянется к ней, чтобы чувствовать ярче, чтобы этот запах стал насыщеннее, чтобы проник глубже, чтобы окончательно убедил его в том, что не мерещится. — Глупости. Выдаёт на выдохе и, наконец, отмирает. Сжимает пальцы вокруг дверной ручки и уже почти делает первый поворот кистью, когда Малфой подаётся совершенно ненормальному порыву: хватает за плечи и одним резким движением разворачивает её лицом к себе, гулко впечатывая хрупкое тело в деревянную поверхность. — Ай! — она шипит и жмурится от боли, а тяжёлая сумка со свистом слетает с воробьиных плеч под ноги, — Малфой, какого чёрта ты вытворяешь? — Значит, любишь брать мои вещи без спроса. Так, Грейнджер? Тянет носом воздух и почти готов выдохнуть его обратно со стоном. Блять. Его запах. На грязнокровкиной коже. В её волосах, на руках, плечах, груди. Н а н е й. — Я просто баночки перепутала, — бормочет, крепче вжимая затылок в дверь, всё ещё продолжая жмуриться, когда Драко делает последний шаг навстречу, почти вплотную, почти дышит ей, наклоняясь, в шею, — ты бы прибрался в ванной, Малфой, разбросал свои вещи, и мне ничего не найт.. Задыхается. Задыхается со сладким хрипом на последнем слоге, как только Малфой отпускает невидимые вожжи и касается кончиком носа кожи на её ключицах. Над самым воротом белой рубашки. Она задыхается, выдыхает шумно, а потом затихает, рывками выталкивая горячий воздух сквозь приоткрытые губы. — Зачем ты это сделала? Малфой закрывает глаза. Упирается двумя руками о холодную дверь, заключая Грейнджер в кольцо. Аккуратно ведёт носом вверх и ды-шит. Вдыхает собственный запах, чувствуя, как с каждым вдохом что-то в нём с хрустом ломается. Что-то в нём встаёт с ног на голову, вертится на сто восемьдесят, что-то зажигает в его голове крохотные лампочки, одну за одной, и, бум, их уже целая сотня. Целая сотня накалившихся добела картинок, фантазий, цветастых кадров, где Грейнджер стонет, согнувшись, упирается горячим лбом о белоснежный кафель и сто-о-онет, именно так, протяжно и пошло, растягивая эту букву в конце его имени, касаясь, лаская себя мыльными от-его-шампуня-пальцами. Целиком и полностью в его запахе. Драко сглатывает рычание, что рвётся изнутри. Откуда-то из самой глубины, глубже, чем он может осознать и проанализировать. Там, где повсюду Грейнджер. — Я задал вопрос, грязнокровка. Разве я разрешал т е б е трогать м о и вещи? Останавливается под самым ухом, ощутив едва уловимый пульс. Думает не больше секунды, а потом медленно — жарко, влажно, мучительно, гипнотически м е д л е н н о — прижимается губами к её тёплой коже, раскрывая рот. Ждёт. Тянет ртом её горячие волны и ждёт короткого, полузадушенного стона. Бля-ять. Три, два.. Стой, Малфой. Не смей. Это же Грейнджер. Дура-мать-её-Грейнджер. .. прикасается языком. Слизывает собственный вкус и сжимает пальцы в кулак, когда из её груди вырывается этот всхлип. Этот скулёж, мольба. — Я разрешал тебе трогать то, что принадлежит мне? И в голове снова картинка: скромница Грейнджер в их общей ванне, сжимается в тугой комочек в углу, крепко прижимая к себе угловатые колени. Скромница Грейнджер с пальцами между бёдер, что движутся в таком упоительном темпе. Я разрешал тебе трогать то, что принадлежит мне? Я разрешал тебе к себе прикасаться? Скромница Грейнджер прижимается носом к собственной ладони, вдыхая жадно е г о запах, запах его шампуня, его личный, с о б с т в е н н ы й запах, вдыхает и протяжно скулит, когда ощущения между ног достигают самого пика: — М-мал-фой.. Мерлин, он не знает. Наяву это было или в его голове? Сходит с ума. Определённо слетает с ёбаных катушек, резко прижимаясь к ней всем телом. Ему нужно чувствовать. Нужно знать, как вибрируют её рёбра, когда она на грани, на изломе, на последнем островке своей хвалёной рассудительности тянет это слабое: — М-малфой.. пре.. прекрати. Драко усиливает нажим, медленно вырисовывая языком круги под самым ухом. Вдавливает побелевшие ладони в косяки, сдерживаясь, запрещая себе, держа последний рубеж, чтобы не коснуться. Чтобы не ринуться к ней, чтобы не сжать в руках, не касаться ладонями её кожи, лица, этих хрупких плечей, от которых у него кружится голова. Чтобы не упасть перед ней на колени, вжимая пальцы в её красные от нажима бёдра, не вздёрнуть форменную юбку, утыкаясь носом в белые, блять, он совершенно уверен, такие простые, по-грейнджеровски белые трусы, что насквозь уже влажные, вдыхая, глотая, высасывая из неё этот запах. Он слышит, как быстро она сходит на лихорадочный, бессвязный шёпот. Выхватывает одно единственное слово: — Прек-к.. крати.. Не сдерживается и рычит. Громко, яростно. Прикусывая кожу на её шее, тут же зализывая и влажно втягивая внутрь рта, стараясь, словно обезумевший, оставить на ней как можно больше пятен, как можно больше отметин, что будут алеть, темнеть и на-по-ми-нать грязнокровке о том, как она тряслась под его губами, словно маленькая, продажная сучка. Точно такая, какими называет всех его пассий. Да, Грейнджер? — Я прекращу, — тихо, едва различимо, не отнимая губ от её сладкой кожи, — если ты скажешь мне, Грейнджер, зачем это сделала? Ему нужно знать. Ему нужно услышать. — Я не.. Упирается слабо ладонями в центр его груди, толкает, пытается освободиться, наверняка, не осознавая, что продолжает так же бессвязно, сокрушающе-сладко стонать. Блять, Грейнджер, если ты не заткнёшься.. Малфой поднимается выше, тянет губами влажные полосы от шеи по красным щекам, а потом, теряясь в собственных мыслях, почти не понимая, что делает, слизывает её выдох с краешка рта. И это больше. Больше, чем что-либо в его сраной жизни. Чувствовать её выдох на кончике языка. Охуеть. — Скажи, Грейнджер, — отстраняется, заглядывая в её глаза, опьяневшие, безумные, затянутые плёнкой глаза, где зрачок почти топит радужку, почти выливается за края, — ты х о т е л а пахнуть мной? — качает едва головой, сжимая губы и беззвучно выдыхая короткое «нет», — ты хотела чувствовать меня н а с е б е? Скажи мне правду. Она, наверное, снова качает головой. Малфой не видит. Малфой не ждёт ответа. Закрывает глаза и медленно касается её рта губами. И то, бля-ять, то, как быстро она распахивает для него рот, то, как выдыхает-стонет-скулит ему в самые губы, стоит только провести языком по кромке зубов, то, как сжимает вдруг длинные пальцы на его плечах, притягивая ближе — её ответ. Всё это. Сплошной ответ на его бесконечно важные вопросы.