Внутривенно

Я нуждался в препаратах, которые капля за каплей протекали по трубкам, ведущим к моим венам. Я нуждался в её любви, сильной и чистой, способной разбудить, освободить моё тело от глубокого сна. Я нуждался в ней. Внутривенно.

***

      Глаза скрывают свинцовые веки, и я не в силах с этим бороться. Не вижу, где нахожусь, но догадываюсь, вдыхая неприятный прохладный воздух, пропитанный медикаментами. Нахожусь в состоянии глубоко поглощающего сна, но как будто могу разглядеть белые стены, в плен которых я попал несколько часов назад. Тело стало настолько тяжёлым, что я не в силах пошевелить и кончиками пальцев, чтобы подать хоть какие-то признаки жизни. Вокруг так туманно, и на секунду мне кажется, что темнота стала частью меня. Тишина, и я впервые не прерываю её своими глупыми шутками. Пытаюсь взбудоражить чёртов мозг и заставить его проснуться. Тщетно. Воронка неизвестности затягивает меня, и я чувствую, как отдаляюсь от реального мира, теряя из виду луч света. На мгновение меня охватывает паника, и я отчаянно борюсь со сном, бережно ведущим меня за руку по коридорам полумрака.       Я чувствую, как медленно ухожу, растворяясь в этой темноте, ощущая, как невольно становлюсь её частью. Нечто внеземное привлекает меня, и я теряю контроль, когда полностью отдаюсь манящей неизвестности. Нездоровый интерес завлекает, как наркотик. И я подсел так сильно, что готов оставить сына, своего Андрюху, друзей, семью и её. Оставить всех за закрытой дверью, за пределами своего чарующего сна. Уже не соревнуюсь с Царством Морфея и, поддаваясь, закрываю глаза, не пытаясь пробраться к спасительному свету. Словно мне подбрасывают фейковые контракты, сопровождая это дружелюбной улыбкой. А я в предвкушении новой дозы слепо и зачарованно ставлю свою подпись, даже не пробегаясь глазами по бумаге. Подписался. На собственную смерть.       Чувствую спасительное прикосновение, которое решительно одёргивает меня, когда я уже готов сделать шаг и переступить порог, разделяющий два мира. Кто-то крепко сжимает мою руку, согревая её своими ладонями. И я точно знаю обладательницу этой бархатной кожи. Она, будто став частью моего подсознания, отчаянно пытается оттащить меня от той пропасти, в которую я жаждал шагнуть. Не хочет меня отпускать и не отпускает. Вцепившись в мою кожу своими хрупкими изящными пальцами, она заставляет работать каждую мышцу своего тела, чтобы я смог вдохнуть полной грудью. И я начинаю ощущать, как лёгкие наполняются необходимым воздухом. И она спасла меня. Спасла от чего-то, что мне пока неизвестно. Я всё еще нахожусь в тяжёлых оковах сна, который, как стена, стоит между мной и той, кто продолжает согревать мои холодные пальцы. Я прокручиваю события уходящего дня, и уже через несколько минут постоянно меняющиеся кадры наконец-то складываются в единую картину. Я помню, как аккуратно положил букет чайных роз на заднее сидение автомобиля и, взглянув на часы, набрал номер Тины. Невольно улыбнулся, услышав знакомый голос, и, облокотившись на руль, через лобовое стекло взглянул на медленно падающий снег. Крупные хлопья вперемешку с каплями дождя плавно устилали мокрый асфальт. На улице минус пятнадцать, салон автомобиля ещё не прогрелся, и я поспешил одёрнуть шарф. — Привет, лиса, — точно знал, что она улыбается. — Я поздравляю тебя, малышка! Ой, столько тебе всего хочется пожелать, но денег на телефоне жалко, — и её смех, как главная награда. — Шучу, котик, всё при встрече. Тебя подвести до павильона, или ты боишься, что журналисты заметят, что свой день Рождения ты проводишь в компании красивого импозантного мужчины, способного покорить твоё сердце? — Балабол ты, Потапенко, — услышал знакомый смех и чьи-то посторонние голоса. — Ничего я не боюсь, но подвозить меня не надо, потому что я уже здесь. Перенесла репетицию на десять утра. — А чего это, у именинницы вечерние планы? Намечается какой-то сабантуйчик, еда и много гостей? — помню, какой выдержанной и долгой была пауза после этого вопроса. — Да какие планы? — вопрос, скорее, риторический. — Родителей отправила на Пхукет, Веня в Англии, Паше дала выходной. Вот и все гости. Помню, как передернулся от этих слов, осознавая, что Тина намерена провести свой праздник одна в трёхэтажном доме. Наедине со своими мыслями и одиночеством. — Так, по поводу сабантуйчика мы с тобой ещё поговорим, — пообещал себе, что её день Рождения пройдёт лучше, чем она решила. Взглянул на часы и нервно выдохнул. — Чёрт, я так по пробкам не успею. Всё, целую, через час буду. — Не гони только, сегодня очень скользко, — слова, которые я проигнорировал. — Без тебя не начнём.       Я помню, как бросил телефон на соседнее сидение, завёл машину и вырулил из двора офиса. Отстояв в пробке около сорока минут, я раздражённо бросил взгляд на часы и, отметив, что до павильона метров восемьсот, разогнался, желая выиграть время. Хотя бы десять минут до начала съёмок, чтобы застать Тину в гримёрной и поздравить лично. Первым. Без посторонних глаз. Внимательно следил за дорогой и не видел самого главного — стрелка на датчике скорости приближалась к опасной максимальной метке. Не сводил глаз с трассы, но мокрый снег предательски стекал по лобовому стеклу, и, казалось, ускорившиеся дворники уже не справлялись. Чувствовал, что автомобиль слегка заносит на скользкой дороге, но имея приличный водительский стаж, не сомневался, что держу ситуацию под контролем. И так и было, пока проезжающий впереди автомобиль не остановился, резко сократив безопасное расстояние между нами. Ни секунды, чтобы подумать. Помню, как машинально выкрутил руль влево, чтобы избежать жёсткого столкновения. Но слишком поздно обратил внимание на фонарный столб, к которому я летел с бешеной скоростью. Дальше всё, как в тумане. Вспышки. Урывки. Быстро сменяющиеся кадры. Я был в сознании, кажется, немалое количество времени и не сразу погрузился в сон, который властвует надо мной до сих пор. Помню, как меня вытаскивали из машины, укладывая моё тело на холодный асфальт. Как кровоточащие раны на лице болезненно ныли от соприкосновения с холодными снежными хлопьями. Это всё, что я помню о боли. Я не знаю, как долго я ожидал скорую помощь, но я точно знаю, что Тина приехала раньше. Увидев её, я даже не задался вопросом, откуда они узнали так быстро. Она здесь. Всё остальное уже не имело значения.       Помню, как на дорогу выруливает черный джип, из которого на ходу выбегает красивая девушка, одетая в облегающее платье, вышитое блестящими серебристыми пайетками. Её золотистые локоны путались от сильного порыва ветра, прилипая к привычной алой помаде на губах. Я мог бы забыть всё. Но её праздничный образ, тающий и рассеивающийся вместе с каплями дождя, — никогда. Праздник, который я не подарил. Помню Джамалу, Катю с Юрой и ещё пару человек, которые остались у автомобиля и не решились помешать Тине, бегущей по мокрому скользкому асфальту, попутно сбрасывая каблуки. Помню её, упавшую передо мной на колени. Я помню каждую её эмоцию, когда дрожащей рукой она провела по моей щеке. Глаза, кричащие о боли. То ли о своей, то ли о моей. Холодно. Ветер, разбушевавшись с новой силой, беспорядочно гонял снежные хлопья, бережно лаская её хрупкие плечи. Она в одном платье. И казалось, ей плевать на пятнадцатиградусный мороз. Я долго вглядывался в её лицо и не мог разобрать: эти капли на щеках — её слёзы, или небо плачет за неё? Мы смотрели друг на друга несколько минут не в силах произнести хоть что-то. Вокруг нас уже суетились врачи, звуки сирены заглушали посторонние голоса, а на асфальте беспорядочно разбросанные чайные розы напоминали о разбитом празднике. Они были везде. У Мерседеса, превратившегося в груду металла, в лужах, на обочине. Ветер гонял их в разные стороны, отчего цветы резко вздымали в воздух, а после плавно ложились землю. Кладбище надежд. — Тина, — слегка улыбнулся, пытаясь пошевелить головой. — Прости, я дурак. Она была счастлива услышать мой голос. Я не сомневаюсь в этом. Она молчала, и в этом молчании я слышал, как кричит её душа. Уставшая душа, молящая не оставлять её в одиночестве, один на один с пустотой. Не забирать ещё одного близкого человека. Слишком много для хрупкого сердца. Она так красива в этой трагедии. Я не имел права думать так в тот момент. Но я думал. — Ты чего сырость разводишь, м? — шутливо спросил, едва шевеля пересохшими губами, и медленно смахнул слёзы с её щеки, оставив на ней кроваво-красный след. — Хитрая ты лиса! Ну нет, Тина Григорьевна, я помирать не собираюсь. Не дождётесь, я ещё "Голос" выиграю! — Ты животное, Потапенко, слышишь меня? — заметил долгожданную улыбку на её лице, и моё тело тут же пронзила дрожь. От её праздничной укладки почти ничего не осталось. Как и от самого праздника. Её платье, насквозь промокшее, безжалостно волочится по грязной земле. Тушь, потёкшая то ли от дождя, то ли от слёз, оставила на щеках чёрные разводы. С днём Рождения, Тина. — Цветы, — произнёс, когда меня на носилках погружали в машину скорой помощи. — Розы. Они для тебя. — Какие к чёрту розы? — закричала, не желая отпускать мою руку. — Забери их, — глупая просьба. Возможно, в бреду. А возможно, в самом адекватном состоянии, в котором я когда-либо находился. Её не было несколько минут, а когда она вернулась, мне казалось, что уже не было меня. Я потерял сознание в одно мгновение, и меня поглотила неизвестность. Дальше — темнота. И её тёплая ладонь, согревающая мою.       Это всё, что мне удалось вспомнить, копаясь в глубинах своего подсознания. Странно, что я до сих пор ощущаю тёплое прикосновение на своей руке. Кажется, она всё ещё держит меня. Держит или удерживает? Удерживает меня здесь, не давая моей душе потеряться в чёрных запутанных коридорах. Я чувствую, что могу проснуться и сбросить с себя тяжёлые оковы сна, которые повязали меня по рукам и ногам, не желая возвращать в реальность. Постепенно свет, который казался мне таким далёким, начинает приближаться, словно через пару мгновений я смогу к нему прикоснуться. Так и происходит. Как будто я становлюсь импульсом. Одним сплошным побуждением, толчком к жизни. И это состояние пробуждает меня, заставляет моё тело освободиться от тяжёлой ноши. Я, наконец, чувствую её нежную руку здесь, в настоящем мире, и это моё самое «доброе утро». Потребовалось несколько минут, чтобы моё зрение сфокусировалось, и я смог разглядеть белые стены, с небольшим отливом в мягкий зелёный цвет. Обычная палата, каждый уголок которой пропитан запахом медикаментов. Но всё меняет её присутствие. Тина, по-прежнему держа меня за руку, спит, аккуратно положив голову на мой живот. Я слушаю её тихое ровное дыхание, замечая, как периодично дёргаются её ресницы. Её испачканное блестящее платье и несколько красиво вьющихся прядей напоминают о том, какой сегодня день. День, в который я так внезапно ворвался и который так беспардонно испортил. День её Рождения. Ещё недавно я переживал, что вечером она будет сидеть одна в тёплом большом доме и разделять чашку чая между собой и собой. Смотрю на часы. Почти одиннадцать вечера, и она, уставшая и опустошённая, ещё точно не была дома. Холодное мокрое платье с кроваво-бурыми пятнами — не самый лучший праздничный наряд. Не сразу замечаю стеклянный стол у кровати, но цветы, красующиеся в вазе, привлекают моё внимание. Несколько чайных роз, оставшихся от большого букета. Всё-таки, она забрала. — Ну, с возвращением, — незнакомый женский голос. Поворачиваю голову и вижу низенькую полноватую женщину в халате под цвет окружающих меня стен.— Я ваша медсестра, Вы не приходили в сознание одиннадцать часов. Меня нисколько не удивил этот временной промежуток. Одиннадцать часов, проведенных во сне — ничто. А потом я вспомнил про Тину. — Подождите, — чуть приподнимаюсь, но тут же возвращаюсь в исходное положение. — Тина была здесь всё это время? — Да. Она уснула пару часов назад, — приоткрывает окно, и в комнату врывается свежий прохладный воздух. — Боялась от Вас отойти. Половину своего здоровья Вам отдала. — Значит, вторая половина теперь моя, — констатирую я и медленно перевожу взгляд на спящую Тину. — Почему вторая? — не понимает медсестра, подходит к кровати и проверяет мою капельницу. — Первая уже давно принадлежит другому мужчине. И если бы Вы только знали, какому! — голос невольно становится тише, когда вспоминаю её глаза, каждый раз когда упоминается имя Евгения. — На мне большая ответственность теперь. — Я тогда оставлю вас, — улыбается и направляется к выходу. — Через полчаса к Вам зайдёт Ваш лечащий врач, а пока я передам ему, что Ваше состояние стабильно. Я даже не успеваю спросить, что вообще со мной случилось. Но я догадываюсь, обращая внимание на гипс на правой ноге и чувствуя тугую повязку, стягивающую мою голову. Правда, меня это не особо волнует. Дверь закрывается, и от негромкого стука чуткий сон девушки, нежно спящей рядом, прерывается. Пробуждаясь, она слегка дёргается, открывает сонные глаза, и я растворяюсь, когда она поднимает на меня свой усталый счастливый взгляд. — Лёша, — чуть сиплый голос. Всё те же следы туши и тёмно-красные разводы на лице. На секунду это меня пугает, и я даже не хочу представлять, что она чувствовала всё это время. — Наконец-то. Лёгкая непринуждённая улыбка. Словно для неё не существовало того кошмара, бушующего в её душе. Она никогда мне об этом не расскажет, но я всегда буду знать, как непросто ей сегодня было. Это то, что навсегда останется в бездне её голубых глаз. Ранимая девочка, которую она поселила глубоко внутри себя, спрятав от посторонних взглядов. — Жить-то буду? — смеюсь, пытаясь отвлечь её от печальных мыслей. — А ты уже передумал покорять седьмой сезон? — смеётся в ответ, и я спокойно выдыхаю. — Но поддаваться я не намерена. Даже тебе. Сдаюсь, Кароль. Отпускаю её руку и медленно тянусь к вазе, по-прежнему не примечательно стоявшей на столе. Касаюсь лепестков и с сожалением понимаю: несколько часов назад розы безвозвратно потеряли свой праздничный шарм. — С днём Рождения, — протягиваю одну из них и вкладываю прямо в ладонь. — Я такой романтик! — Ну, чукча, не, — заливается привычным смехом и бережно кладёт розу на колени, отмечая, как красиво она сочетается с блестящим платьем. — С днём Рождения, — произносит чуть тише и снова поднимает взгляд. — Это теперь наш общий. Я не могу сдержать глупую улыбку. Беру её руку и замечаю следы крови на её пальцах. Моей крови. И теперь моя любовь у нее под кожей. Медсестра приходит менять капельницу, а я не знаю, как объяснить, что мне это уже не нужно. Мы друг в друге. Внутривенно.