Все, как у людей

      Когда в семь утра звонит будильник — это не просто мука, это самая настоящая, особо изощренная пытка. Особенно в том случае, если ты лег спать три часа назад.       Юноша застонал и обреченно накрыл голову подушкой. Будильник разрывался, будто вот-вот взорвется, но парень упорно игнорировал сигнал. Еще одно протяжное мычание и длинная рука накрыла ненавистный источник шума.       Каждое будничное утро начиналось именно так. Ненавистный будильник, потом ванная. Из зеркала каждое утро выглядывало странное, растрепанное чудовище с очень злобным взглядом. Заспанная морда с огромными мешками под глазами, которые под силу скрыть только Господу Богу.        Юноша устало оперся руками о края раковины и внимательно, немного хмуря брови, стал всматриваться в это странное отражение, ясно понимая что, то существо, которое сейчас так грозно смотрит на него из зеркала, лишь отдаленно напоминает человека.       Щетина начинала понемногу отрастать. И каждый раз, когда парень брал в руки бритву и усиленно натирал пеной щеки и подбородок, то вспоминал день, когда в шестнадцать лет подошел к отцу и со всей серьезностью спросил, что ему делать с этим всем и когда можно сбрить тот мерзкий «пушок» с лица. На что отец, сделав крайне умный вид, подумал минуты две и изрек, что ничего конкретного про бритье лица сказать не может. Мол, было дело, в университете он брился ежедневно, а что было до того, не помнит, не знает и придумать ничего не может. Именно тогда юноша решил для себя, что будет сбривать как можно чаще эти отвратительные и совершенно непривлекательные волосы до тех пор, пока не обзаведется нормальной мужской щетиной. Время-то шло, а лицо и в самом деле начало покрываться более жесткими и густыми волосами. Порой, ему даже было неловко за то, что вид только что выбритого лица делает его слишком уж взрослым.       После, умывание и утренний контрастный душ. Можно было покричать вдоволь, и никто и слова не скажет. Это еще один небольшой бонус самостоятельного проживания. А еще дальше было ежедневное сражение с упрямыми волосами. Они настойчиво не хотели ложиться по-человечески. Именно так, как надо. Аккуратно и красиво. Ведь юноша даже пошел на уступки и выстриг челку, которую никогда и не носил, да подлиннее, чтобы хоть как-то придать своему виду более-менее стильный вид и поменьше заморачиваться с утра. А с такими торчащими волосами он напоминает себе какого-то хулигана. Если наденет свой черный спортивный костюм, можно спокойно брать в руки кастет и идти трясти прохожих в переулках. Хорошо, что никто не застает его по утрам в таком виде. Крайне нелицеприятном виде.       В фильмах суровые и крутые парни выглядят крайне мужественно и так эстетично растрёпано, а он, как сонное чудовище, появляется каждое утро, будто только что вывалился из пещеры.       Утром, обычно, громко звучит музыка. Да настолько громко, что юноша искренне благодарил судьбу за то, что родители не выселили его в квартиру очередной многоэтажки в центре Токио. В старом доме бабушки, которая уже лет пять умиротворенно покоится в мире ином, было очень даже приятно обитать. Такая себе берлога с кучей немытой посуды, с разбросанными вещами по всем немногочисленным комнатам, а так же полная свобода действий. Соседи не доставали, музыка всегда кричала на максимальной громкости, а купленные на честно заработанные деньги несколько гитар, которые пылились в углу комнаты, добавляли своеобразного колорита истинно холостяцкой обители. Правда, поиграть в свое удовольствие практически не удавалось. Времени вечно не хватало ни на что. Этот уклад вещей, который так старательно создавался, был уж очень ценен и опекался с крайней осторожностью. И парень не позволит кому-то испортить свою гармонию. Нет, ни в коем случае. Ну, разве что маме, которая раз в неделю заходила проверить, как ее слишком самостоятельный сын в свои восемнадцать справляется с ведением хозяйства. И то, даже она старалась не лезть в те углы, в которые лезть не стоит. И более того, старалась не оставлять следов своего пребывания, боясь нарушить ту гармонию, что ее сын так упорно создавал. Правда, на душе что-то начинало свербеть при виде разбросанных носков, чашек с недопитым кофе по всем комнатам и вечно не заправленной кровати. Но трогать нельзя. Нет.       Да и юноша, собственно говоря, не жаловался, а лишь довольно ухмылялся, когда на плите находил несколько кастрюлек с едой и записку со словами искренней заботы и тонкими намеками на то, что нужно прибраться. Грех было жаловаться на такие условия, правда, приходилось подрабатывать. И в итоге времени становилось еще меньше. Но в таком возрасте житье-бытье с родителями становилось все невыносимее, поэтому пришлось пойти на крайнюю меру, а именно переехать в старый дом бабушки и добросовестно оплачивать все коммунальные услуги, чтобы родители со спокойной душой позволяли жить в гордом уединении. И признаться, юноше было хорошо. Утром он пропадал в школе, после — на тренировках, а потом допоздна он занимался под громкие гитарные соло, звучавшие из динамиков аудиосистемы или же просто сидел и разучивал очередную песню, которую услышал буквально несколько дней назад где-то на улице. Иногда в качестве альтернативы он просто кидал мяч в гордом одиночестве на заднем дворике. А потом сон в три часа и беспросветная синева под глазами.       И все бы хорошо, если бы не один момент, который порядком смущал. Утром, по привычке раздвигая шторы в своей комнате, он наблюдал забавную картину того, как его соседка носится по своей комнате в одном нижнем белье под очередную любимую песню. Громко подпевая в нечто, вроде расчески, вместо микрофона, ну или пытаясь что-то сыграть на импровизированной гитаре, сделанной из старой швабры, а может даже вешалки. Разглядеть было трудно. Но такие сцены его порой достаточно сильно забавляли и одновременно раздражали, ведь он считал себя единственным источником шума на этой улице и очень гордился этим званием.       Эта шумная девчонка слишком любила музыку и включала ее достаточно громко, чтобы вызвать раздражение у соседа в доме напротив. А еще она была слишком странная и какая-то нескладная. Юноша часто видел, как поутру она выбегает босиком во двор, чтобы забрать утреннюю почту. Из-под тонкой ткани пижамы можно было разглядеть щупленькое тельце. И чем она думает, когда в таком виде выбегает во двор? А ближе к вечеру, когда юноша возвращается с очередной тренировки с огромной сумкой наперевес, она носится по своему двору, как заведенная, в попытках полить газон, пересадить цветы, или занимаясь еще какой-то домашней ерундой.       И все это, конечно же, под громкую музыку. Совершенно не джаз и не надоедливую «попсу», которая звучала из динамиков в супермаркетах или торговых центрах. Гораздо громче, чем у него. И как это еще соседи не протестуют против столь надоедливых мелодий, которые звучат ежедневно из одного единственного дома на улице? Крайне редко парень мимолетом наблюдал из своего окна, как его нерадивая соседка кружится в танце по своей комнате, не удосужившись даже задернуть шторы. Как причудливо подпрыгивают ее длинные волосы при каждом движении и как смешно она пародирует голос певца и его мимику. Как ребенок, который надеется, что его никто не видит.       Как правило, репертуар был заграничный, английский, американский. Реже включалось нечто японское. Текста было не понять совершенно, но мотив был приятный. Такой легкий, что самому пора притоптывать ногой в такт, но юноша сдерживался. Через время он начал понимать, что его нерадивая и шумная соседка стала замечать, что за ней ведут своеобразное наблюдение и, бросая мимолетные взгляды на окно напротив, лишь пуще виляла бедрами в такт любимым песням и вела себя уж слишком игриво. Настолько, что это не могло не понравиться. На мгновение юноше казалось, что она ведет своеобразную игру, будто завлекая его. Это было странно и немного непривычно. Но много времени эти наблюдения и «игры» не занимали, поэтому все было путем.       Сегодня были какие-то японцы, под которых она активно скакала в одном нижнем белье и громко подпевала. Нечто вроде deathcore`a или что-то такое. Было ничего непонятно, но юноше нравилось. Мотив хороший. Отчетливо слышны барабаны. Да и гитарные партии очень удачные. Сложно было узнать крики вокалиста, но все равно было здорово. Парень, лишь упершись руками в подоконник, с любопытством наблюдал за этой чудачкой. Начиная замечать ее длинные русые волосы, эти выкрашенные зеленые кончики, которые как огоньки плясали вокруг нее, образуя некий ореол, когда их обладательница уж очень активно трясла шевелюрой. Подмечая, что в такие моменты она достаточно красива со вздымающейся грудью из-за активных танцев, с игривой ухмылкой, с растрепанными волосами, правда, вот глаз он не видел, о чем жалел. За эти неисчисляемые дни, когда она устраивала ему своеобразные выступления, юноша, кажется, выучил язык, на котором звучало большинство песен, и мог спокойно идти на экзамен по английскому, не боясь его завалить. Эти выступления стали своеобразной традицией. Все таки его соседка была уж очень чудной.       Правда, был один единственный парадокс. Вечерами она выплясывала перед ним в одном нижнем белье. А утром, когда они встречались на улице и бросали друг на друга странные взгляды, она казалась ему какой-то сдержанной и неприступной. Обычно девчонка просто убегала, скрываясь в ближайшем переулке или же просто делая сосредоточенный вид особой занятости, стараясь не замечать заинтересованного соседа, который пытался высмотреть под ее школьной формой те самые аппетитные силуэты, которыми она уверенно трясла перед ним каждый вечер. Ее привычно растрепанные длинные русые волосы были собраны в аккуратный хвост, а лицо, на котором сверкала такая обворожительная и заманчивая улыбка, было серьезным и даже немного испуганным. Парень искренне не понимал такого разительного диссонанса. Ему казалось, что его обманывают, и от этого интерес только возрастал.       Вечером же нерадивая соседка сидела на полу и просматривала многочисленные коробочки с дисками. Коллекция огромна, и сделать выбор было непросто. Она тяжело вздохнула и, решив все же остановиться на чем-то более традиционном, выудила один интересующий ее диск, отбросив его на кровать. Взглянув на часы, она поняла, что можно будет начинать через минут двадцать-тридцать.       Зачем она это делала? Сказать было трудно. Ей нравился ее суровый сосед, а заговорить с ним возможности не представлялось. И только она заметила, совершенно случайно, что стала объектом наблюдения, то сперва испытала смущение и хотела сквозь землю провалиться. Как будто ее за чем-то интимным застукали. А после, понимая, что это шанс его заинтересовать, принялась таким вот странным образом флиртовать. Вообще, флирт для нее был чем-то потусторонним и непонятным. Чем-то, что явно не для нее. Ведь в свои восемнадцать лет она совершенно не имела никаких отношений с парнями. Общалась лишь с одноклассниками и то по особой нужде. Внезапно для себя она решила, что-либо сейчас, либо никогда. Нужно проявить себя, чтобы еще больше заинтересовать. Она совершенно не понимала, что сделала уже достаточно, чтобы вместо привычной игры на гитаре, подбрасывания мяча и отдыха он стоял у окна и как маньяк-извращенец таращился на ее пляски и песни. Он смотрел на нее, ее волосы, ее фигуру, пытаясь угадать, а какая же она на самом деле. Возможно даже представляя более пикантные подробности ее тела.       Сегодняшним же вечером был прорыв. А произошел он еще и потому, что юноша, наконец, поймал свою беглянку-соседку и с силой заставил ее взглянуть на него. Он выжидал удобного момента, когда девушка будет копошиться у ворот, когда рассеянно будет искать ключи в сумке и сонно тыкать ими в замочную скважину. Он выждал и схватил ее, словно хищник, наконец-то поймавший добычу своими цепкими пальцами за тонкое предплечье, искренне удивляясь его хрупкости. А когда она добровольно-принудительно столкнулась с ним взглядом, раздался оглушительный вопль. То ли от неожиданности, то ли от испуга, то ли от того, что она наконец проснулась. А после он закрыл ей ладонью рот, и, ощущая себя маньяком, что-то едва слышно прошептал на ухо. И незнающий прохожий наверняка подумал бы, что это либо влюбленные устроили с утра пораньше обжимания либо чести девушки и впрямь что-то угрожает.       В ее лицо тут же ударил жар. Щеки порозовели, стало достаточно душно, а коленки слегка дрогнули. Она, широко распахнув глаза, взглянула на юношу и удивленно приоткрыла губы, явно намереваясь что-то сказать или возразить. А янтарные радужки и огромные черные зрачки уж слишком метались, определенно изучая каждую часть ее лица. Опускались на губы, после на подбородок, якобы незаметно скатывались достаточно циничным взглядом в небольшой вырез распахнутой у горла рубашки. Губы же при этом растягивались в едва заметной ухмылке. Определенно, это положение схожее с «охотник-жертва» было очень интригующее для обоих. Безусловно, бывает такое чувство, когда кажется, что после того, как часто видишь человека без возможности заговорить, думаешь, что знаешь его сто лет. Такой себе «друг из прошлой жизни». И это именно то, что чувствовал сейчас юноша, имея наглость так бесцеремонно нарушать личное пространство соседки. После была добродушная улыбка, слишком игривое и самоуверенное «до вечера» и скрывшийся силуэт в переулке. А вот вечером он увидел в окне своей горе-соседки небольшой белый лист, на котором было написано:       «Утром ты не сказал, как тебя зовут.»       По правде говоря, он ожидал очередную порцию танцев, песен и безумия, а тут такое. Юноша не замешкался и, решив подыграть, поспешно раскрыл одну из школьных тетрадей, которые были разбросаны на столе в яростном порыве обуздать все же эту ненавистную тему логарифмов, и написал черным маркером, прямо поверх конспекта и куска домашней работы:       «Куроо Тецуро, а тебя?»       Соседка смущенно улыбнулась и как-то подозрительно высунулась из окна и, вытянув руки вперед, показала следующий лист:       «Накагава Джун.»       Юноша добродушно улыбнулся и, перевернув следующий лист многострадального конспекта по математике, быстро сделал несколько движений маркером и выставил в окно, на котором достаточно аккуратным почерком было выведено:       «Ты круто танцуешь, Джун.»       Девушка смутилась, а после показала то, что повергло юношу в еще большее смущение. Даже большее, чем ее грудь, едва прикрытая тонкой домашней майкой:       «Мне нравится, что ты смотришь на меня, Куроо-сан.»       Она, немного замешкавшись, показала еще один лист, на котором ровными линиями был выведен номер ее мобильного, а под ним немного поменьше:       «Я сегодня одна.»       Тецуро громко рассмеялся и показал лишь поднятый вверх большой палец. Джун улыбнулась в ответ, и, облокотившись о подоконник, показала ему еще одну запись:       «Завтра я не буду кричать, и возможно, сегодня тоже.»       Куроо быстро скрылся за плотными шторами и поспешно натянул футболку, которую только что снял после изнурительной тренировки и буквально в три прыжка оказался у двери. Он торопился так, будто те пять минут, что он потратит на спокойный спуск и одевание как-то изменят ситуацию, и Джун передумает, заберет свои слова обратно, не откроет ему дверь, сделает вид, что не знает его.       Тело было все еще влажным от пота, а волосы топорщились в разные стороны еще сильнее. Да и ветер любезно помогал им. Послышался негромкий раскат грома. Видимо, грозы сегодня не избежать. Предвкушая выходной на учебе и на работе (что бывало весьма нечасто) Тецуро, широко шагая, направлялся к заветной двери, за которой его ждала та, от воспоминаний о которой в груди становилось тепло, а в штанах тесно. Мысленно он уже был в ее постели и мурлыкал, как кот, на ушко какие-то пикантные фразы, милые непристойности и просто уместные комплименты. Он хотел ее и даже не думал скрывать этого, считая слишком очевидным.       В дверь позвонили. Девушка, закончив расчесывать свои волосы, резко перебросила их через плечо и порхнула, как птичка, к двери. Посмотрев в глазок, она лишь в улыбке закусила нижнюю губу и всем телом прижалась к той единственной преграде, которая разделяла сейчас их. Томный вздох, и дверь наконец-то открылась. А когда их взгляды встретились, то все сомнения, неуверенность и скованность улетучились.       — Привет, — она отступила немного назад, от чего ее бедра соблазнительно качнулись.       Теперь он увидел ее во всей красе. Неприкрытая слишком официальной школьной формой, босая и такая расслабленно домашняя. Высокая, с достаточно широкими бедрами, с округлой грудью, тонкой шеей и длинными руками. Ее лицо было красное от вполне ожидаемого смущения, а в глазах горела уверенность. Она была какой-то живой, натуральной, какой-то естественной в сравнении с теми девушками, которых он встречал на улице, в школе, несмотря на окрашенные волосы и маленькое золотое колечко в крыле носа. Розовые, слегка обветренные губы, аккуратный нос, ярко выраженные скулы. Она была красива, даже в этих широченных домашних штанах, некрасиво свисающих на коленях, и обтягивающей домашней майке.       — Привет, — юноша сделал шаг вперед, закрывая за собой дверь.       Это было самое странное знакомство, самый короткий диалог и самое правильное, по мнению Куроо, начало отношений. А потом он познакомит ее с Кенмой, который явно будет не особо рад тому, что у его друга так незапланированно появилась девушка. Будет приглашать на свои игры, видя, как она сидит вдали ото всех и, слушая музыку в наушниках, внимательно смотрит на него. Только на него и больше ни на кого другого. Не следит за пресловутым счетом, не оценивает игроков, а смотрит на него. На того, к кому ее тело само тянется с невероятной силой. В немногочисленные выходные они будут ходить на концерты, в кино, по магазинам. А будничными вечерами, она, устроившись на ковре в его комнате, будет слушать, как он играет ей на гитаре. Очень неумело, очень неуверенно, но старательно. И все будет как у всех. Тецуро всегда хотел, чтобы все было как у всех.