Разбиваясь о воду

Остался только один визит, и ноги сами несут меня в несколько менее вшивый квартал, нежели тот, в котором я говорил с шестеркой Орбы. Многоквартирный облупленный дом, раззявленные дыры подъездов, завешанные бельем балконы… да, не Версаль, чего уж там. Вот где она, стало быть, выросла. Оказывается, не такие уж мы с ней разные, кто бы мог подумать. Дверь мне открывает женщина, у которой с Ритой нет ничего общего, вообще ничего. И все же, она настолько типичная, даже какая-то карикатурная училка, что я сразу понимаю — это ее мать. Я лишь успеваю назвать свою фамилию, а она уже приглашает меня войти — многословно и суетливо. Не заставляя долго себя упрашивать, я вваливаюсь в крошечную, идеально чистую гостиную. Дама продолжает ненатурально хлопотать, расставляя на столике чайные чашки и вазочки с печеньем. И тут до меня доходит, что она принимает меня за кого-то другого. Ну что ж, это даже к лучшему, буду наблюдать и попытаюсь составить свое мнение о ней. Итак, училка. Монументальная фигура, свежая укладка на голове, строгий костюм конца прошлого века — она явно готовилась к визиту… На бледном, незначительном лице выделяются только губы — тонкие, злые, с гармошкой мелких вертикальных морщинок. Очень тщательно, четко обведенные и очень жирно намазанные помадой. Они так отвратительны, что я не могу оторвать от них глаз. Ловлю себя на том, что отвлекся и прослушал часть монолога; а ведь она все это время что-то вещает… — Я очень, очень горда званием заслуженного работника образования. Среди моих учеников есть руководящие работники, а также прекрасные труженики… бла, бла. Наша школа по праву занимает первое место по успеваемости в районе… бла, бла… Она когда-нибудь остановится? В этом было что-то пугающее: она будто читала какую-то старую газету, ни разу не запнувшись и не сделав ни одной паузы. Наконец, спросила: — Наверное, вы сфотографируете меня на фоне вымпела? Или лучше за столом, с книгой? Я понял, что второго шанса вставить хоть слово у меня не будет, и открыл карты: — Собственно, я пришел поговорить с вами о Рите. И тут с ее лицом произошло удивительное: до верхней его части дошли мои слова, и тусклые глаза налились ненавистью, в то время как рот все еще продолжал по инерции изображать улыбку. Но вот и он сжался в узкую кровавую щель. — Вы кто?! Что она натворила?! — Я расследую одно дело… — Уходите отсюда! Сейчас сюда придут из газеты! Я не видела ее десять лет и не хочу видеть! Она предала меня! — Тем, что рассказала о приставаниях вашего мужа? Ее и без того бледное лицо побелело еще больше. — Это вранье! Клевета! Она всегда лгала, всегда! — То есть, он не приставал к ней? — Она сама была виновата! Она соблазняла его! Она порочная, порочная… — Ей было четырнадцать… — Убирайтесь! Он уже умер, не смейте осквернять его память! Он носил звание заслуженного учителя! — Как Орба-цыган наказал его? От ее визга заложило уши: — Убирайтесь немедленно!!! Я сейчас вызову полицию!!! Да, пожалуй, и правда пора было убираться. Я уже пошел к двери, как вдруг обернулся и спросил, сам не знаю зачем: — А помните, Рита выиграла детский конкурс талантов, а проигравшая девочка разбила ее приз? И вот тут… Если до сих пор ее лицо казалось мне ужасным, то в этот момент… господи, оно стало хуже, намного хуже. По нему разлилось выражение триумфа. Кровавые губы — помада втекла в морщины вокруг рта — сказали мне торжествующе: — Это она заняла второе место и разбила приз! И я сбежал, отчаянно борясь с подступающей к горлу тошнотой… Сбежал под ее заливистый, искренний, радостный смех.

***

Я мчался в машине так, будто за мной сто чертей гнались. А мое проклятое воображение сыщика, как всегда, демонстрировало мне разные, порой взаимоисключающие фильмы. Я видел, как худенькая серьезная девочка отбивается от педофила в собственном доме. Неудивительно, что она поменяет фамилию, как только сможет. И даже у родной матери она не находит поддержки. Теперь понятно, почему в столице она будет выдавать себя за сироту, не желая иметь с родителями ничего общего… Отчаявшись, она идет искать защиты к местному Робин Гуду. И платит ему тем единственным, что у нее есть? Как она сказала про секс с Шерманом — это тоже «входило в условия соглашения»? Или домашняя девочка и впрямь влюбилась в молодого бандита? Но есть и другое кино. Про талантливую малолетнюю манипуляторшу, социопатку, которая выросла у бездушной тиранической матери. Четырнадцать лет — не так уж мало для такого плана. Вы удивитесь, как много по всему миру дураков, которые после вполне добровольного секса с горячей штучкой узнают, что они развратники, педофилы и грязные насильники… если не заплатят «пострадавшей», а часто и ее приятелю. Итак, девочка и в самом деле соблазняет отчима, а когда он отказывается продолжать опасную игру, находит для мести бандита. Или просто хочет избавиться от отчима, идет к покровителю обиженных детей и оговаривает мужика: приставал — не приставал, поди докажи. В любом случае, отчима как-то утихомирили, а падчерица крутила тайную любовь с отморозком. Манипулировала им, примитивным малограмотным парнем? Или подчинялась грубому авторитету вожака, как прочие члены шайки? А может, любила? Однако учиться она отправилась в столицу — значит, хотела от жизни большего, чем оставаться бандитской шалавой. Была ли их встреча в городе такой, как она рассказывала? Случайной — вот уж вряд ли, по крайней мере, не для него. Он искал ее, я был уверен. А она? Помогала ему по старой памяти? Из страха? Или охотно планировала все? Кстати, украденные драгоценности так нигде и не всплыли… А следователь? Нет, его она любить не могла, это точно. А натравить его на надоевшего любовника, опасную обузу из прошлого? Особенно после того, как денег и ценностей уже наворовано достаточно? Избавившись от Орбы, бросила постылого прилипалу-следователя и вышла замуж в высшее общество? Очень, очень рискованно — он мог бы взорвать ее благополучие одним звонком… Брак со студентом принес ей кучу денег и бесплодие. Брак с Шерманом еще большую кучу денег в перспективе. Если только все не было так, как она говорила: она любила своего первого мужа и потеряла ребенка в результате его предательства; она уважала Шермана и была верна ему. Никто не доказал обратного, не так ли? Тем временем Орба, любитель метать ножи, освобождается из тюрьмы и находит ее… Или все это время они поддерживали связь? Знал ли он, что это она выдала их? Не знал, и шел к ней, как к возлюбленной? Или знал — и простил? Любовники воссоединяются, и она подговаривает его избавиться от мужа? Или он жаждет мести за предательство и убивает сначала мужа, чтобы потом устроить охоту на нее — и она не солгала, что боится его? Но ведь мое вмешательство она в любом случае не могла предусмотреть, не так ли? И единственное, что меня по-настоящему интересует — что же у нее было со мной? Она хотела, чтобы Орба избавил ее от меня, как избавил от мужа? Или — чтобы я уничтожил эту тень из прошлого, которая мешает нам жить? Или она стравила нас, чтобы мы убили друг друга и оставили ее в покое? Или, так и быть, согласна была терпеть того, кто выживет — пока не придумает, как избавиться и от него? Она могла попросить Орбу устроить разгром в спальне и стрельбу, чтобы затем поймать нас обоих в эту ловушку, подтолкнув меня — к засаде, его — к вторжению… Скорость стала уже опасной. Я влетел на мост через какую-то реку, и наконец, скрежеща колесами, остановился ровно посередине. Вышел из машины, тяжело дыша, как будто всю дорогу бежал бегом. Подошел к ограждению, закурил. Посмотрел вниз, на черную воду. Почувствовал внезапное искушение перекинуть ногу через перила, а там — ответы на все вопросы. Вернее, один ответ на все вопросы. И вдруг мне пришло в голову, что и сама Рита, и вся эта история с ней — как вода. Вода — это же что-то хорошее, правда? Без нее вы испытываете жажду, да что там — не можете прожить без нее и трех дней! Она приятная и податливая, окунешься в нее — ласково обнимает, легко качает на волнах… А еще у нее нет своего цвета. Или есть все цвета — как вам угодно. В зависимости от того, что она отражает, да? А еще — у нее нет формы, вернее, она принимает форму сосуда. Ее нельзя взять, схватить, присвоить — она неуловимо проливается сквозь пальцы. Она кажется мягкой — но только если прыгать в нее с маленького расстояния. Чем выше, тем она тверже. Не рассчитаете высоту — разобьетесь. Она переломает вам кости, вышибет из вас дух и будет равнодушно качать ваш труп на волнах — такая же прекрасная, как и до вас. И я понял, что судьба привела меня сюда, в высшую точку моста. С моими поисками правды я поднялся так высоко, что разобьюсь об эту воду. До меня наконец дошло, что я не узнаю правды НИКОГДА. Что бы ни делал. И есть ли она, эта правда, и сколько их, этих правд? Моя правда была в том, что я любил эту женщину, не мог без нее жить. Меня мучила жажда — мне было необходимо, чтобы и она меня любила. Остальное неважно. Я решил ничего не говорить ей. История закончена. С души будто упал камень, все стало ясно и легко. Я рассмеялся, запрыгнул в машину и в прекрасном настроении поехал дальше. Было раннее утро, и я подумал, что успею купить Рите круассанов к завтраку.

***

Тихонько открыв ключом дверь, я на цыпочках вошел в дом, придерживая пакет с круассанами. Заглянул в спальню — она спала, свернувшись калачиком. Я включил кофеварку. Вдруг мой взгляд упал на ее сумочку на стуле, точнее, на белый бумажный уголок, торчащий из нее. Все еще улыбаясь, я зачем-то потянул за него и вытащил из сумочки конверт, он был не запечатан. Внутри лежал билет до Монтевидео через Амстердам. Один билет. Один! ОДИН БИЛЕТ! Она вышла из спальни и рассеянно улыбалась мне с порога, глядя на конверт в моих руках. Потом взгляд изменился, она хотела что-то сказать. Но я выстрелил прежде, чем она открыла рот, чтобы не дать ей опять заморочить мне голову. Чтоб она не успела снова обвести меня вокруг пальца, нагородить очередной лжи. Ложью я был сыт по горло. Все, все я был готов простить ей — вот до чего она меня довела! Но она не смела не любить меня. Пусть лгунья, пусть воровка, бандитка, убийца — мне было уже все равно. Но она не смела не любить меня! Она не смела покупать один билет!!! Продолжая смотреть на меня и зажимая рукой рану в животе, она медленно оседала на пол. Я так и выбежал — опрометью, под ее тускнеющим взглядом. Домой приехал не помню как, выпил бутылку виски словно бутылку воды и отключился. А когда встал, нашел в почтовом ящике розовый конверт с моим билетом. И с глупым, нарисованным от руки сердечком. Билет. Она послала мне его по почте, хотела сделать сюрприз. На ватных ногах я отправился на кухню, привычно налил себе виски. Пару часов подождал стука полиции в дверь. Потом, как во сне, включил телевизор, нашел городской канал и стал ждать криминальной сводки. Перевернулся грузовик, жертв нет. Какой грузовик, у вас убийство! Возгорание на фабрике своевременно потушено. Столкнулись две легковушки. О! Вот! На звуки якобы выстрелов жаловались жители района… оно! Тревога оказалась ложной… Что?! Что?! Я лихорадочно обзванивал все больницы, разыскивая раненую женщину. Звонил в полицию, поднял все связи. Ничего. Она исчезла.

***

Конечно, ее не было и в самолете. Я сидел рядом с пустым креслом и смотрел из круглого окошка на ватные облака. Подо мной был целый океан воды. Рита, где ты? Конец