Двадцать два дня

Кая упрямо пыталась завязать хвостик, но пшеничные волосы никак не хотели поддаваться, постоянно выбиваясь из прически. Терпение было почти на нуле, хотелось просто обрезать их к чертовой матери и ходить с каре, но девушка прекрасно понимала, что не пойдет на такую дикость — слишком уж любила она их. — Ну, и пожалуйста. Шейн оставила волосы в неряшливом хвостике и всё же вышла из ванной, где висело большое зеркало. Лично его выбирала, смотрела, будет ли гармонично смотреться в мрачной ванной Гэвина. Блондинка быстренько прилетела на кухню, придерживая платье. На плите сиротливо тушилось рагу, которое уж очень не хотело быть съеденным — оно пузырилось, шипело и явно было агрессивно настроено. Однако, Шейн прекрасно справлялась со строптивой едой. Скоро должен был прийти Гэвин, всё должно быть готово. *** Кая тихонько закрывала входную дверь, стараясь не шуметь. Грохот, отборные маты и бурчание от Ридда давало понять, что сейчас надо тихонько накормить мужчину и уложить спать — судя по глазам, словам и движениям, которые явно давали понять, что полицейский пьян, день и вечер были не из лучших. *** — Сними это грёбаное платье в цветочек. Бесит. Шейн застыла с горячей тарелкой посередине комнаты. Вдох-выдох. Сейчас лучше делать так, как сказал мужчина. Мало ли что он, пьяный, может учудить. Однако же женская гордость не может просто так сдаться, что вы. — Но оно удобное… — Сними! Кая прикусила губу и поставила тарелку перед мужчиной. Ну что ж, ладно, можно сегодня и походить в чём-то другом. Девушка не любила, когда Гэвин напивался, что, к сожалению, бывало довольно часто. Не любила перегар, его непонятные слова, рваные движения. Но каждое его «Извини» утром и поцелуй в висок следующего дня не давало обиде полностью завладеть девушкой, и она прощала, лимит ещё не достигнут. Буквально через две минуты Кая уже стояла сзади Гэвина в майке и шортах, волосы так же завязаны, но ещё больше растрепались. Женские руки мягко легли на плечи Рида. — Доедай и идём спать. Фырчание дало понять, что мужчина её услышал, и девушка медленно убрала руки с плеч и направилась к раковине. — Это что? На полпути её остановил всё такой же недовольный голос. Непонимание в медовых глазах лишь сильнее разозлило Гэвина. — Что это, я спрашиваю? Какого хрена ты ходишь по дому в таком виде? — Но… — Снимай. Здесь. При мне. — Гэвин… — Снимай. Кая чуть ли не задохнулась от возмущения. Прекрасно, сейчас она разденется, останется в нижнем белье, а дальше что? Её изнасилует собственный мужчина? — Позволь хотя бы уйти в комнату… — Ты разденешься здесь и сейчас! Кая вздрогнула. Прекрасно, она его разозлила. Лучше и быть не может. А ведь все хорошо начиналось… Тонкие пальцы медленно потянулись к низу шортам. Казалось бы, что в этой ситуации обидней — недовольный (а не голодный, как обычно бывает, когда она раздевается перед ним) взгляд или собственное бессилие? А вот чёрт его знает. Так или иначе, красная, с поджатыми губами, но Кая всё же скинула с себя одежду, оставаясь в кружевном белье. — Молодец. А теперь проваливай с глаз моих. Гэвин вернулся к изучению своей тарелки, а Шейн хотели тихо проскочить мимо него, да не получилось — она была слишком близко, и Рид воспользовался этим моментом, шлёпнув девушку по заднице. — И волосы распусти! Как бомжиха выглядишь. Блондинка выплыла в коридор и прислонилась к стене. Ого, истерика, привет, подружка, давай не сейчас. Прижимая одежду к себе, Кая упрямо смотрела в стену, не желая шевелиться. Может, Гэвин не заметит её? Может, у неё отличная маскировка, и мужчина просто пройдёт мимо? А ведь получилось! Только вот мужчина сильно толкнул дверь, а на её пути как раз стояла блондинка — синяк обеспечен. *** Гэвин чувствовал себя последний мудаком. Не потому что вчера он нажрался, как скотина, а потому что обидел Каю. Причём обидел — это мягко сказано. Как можно описать то, что утром он не обнаружил свою девушку рядом на кровати, половина её вещей отсутствовала, а её телефон с симкой мирно лежал на тумбочке? Вот и Рид не знает. *** Две недели. Две грёбаные недели Гэвин приезжал к её старому дому, бился головой о дверь и глубокой ночью, так и не добившись ничего, уезжал к себе. На сто процентов он был уверен в том, что его Кая там. И он, конечно, был прав, только вот ему не нужно знать, что Шейн сидела под дверью, слушала каждое его слово, пропитанное болью, и крепко держала руки у рта, старая не разреветься в голос. Минимум шума. Никаких признаков того, что в доме кто-то есть. Не стоит. *** На третью неделю Гэвин готов был сдаться. Синяки под глазами, впалые щеки и хриплый голос явно давали понять начальнику, что в жизни Рида произошло что-то, что очень уж сильно повлияло на эмоциональное состояние мужчины. Дал бы отпуск, да не то сейчас время, но нагрузку снизил. И на том спасибо, честно. Однако, даже это не помогло. Гэвин не отдыхал, как велел ему начальник, а держал себя в ежовых рукавицах, не пил, сидел до ночи под чужой дверью, медленно уничтожал себя и ненавидел, приезжал домой и ложился спать, чтобы наутро пойти на работу. И так по кругу. *** Три недели и один день. Двадцать два грёбаных дня. Ни капли алкоголя в рот, самоуничтожение, ненависть к самому себе и тщетные попытки что-то исправить. Гэвин даже приносил пару раз букеты, только вот они быстро вяли на пороге, в дом-то их никто не забирал. Кидал письма под дверь, сидел и говорил что-то бессвязное, с извинениями и мольбами. Так непохоже на него. Ведь мы ценим, когда теряем? *** — Привет. — Здравствуй. Гэвин хотел сорваться с места, прижать к себе свою малышку и уткнуться в волосы, которые она успела подстричь, но не мог — что-то держало его. То ли совесть, то ли боль, то ли гордость. Мужчина не мог даже вытащить руки из карманов куртки и сказать ей что-то, такой маленькой и родной, что стоит прямо перед ним. Вдох. Кислород врывается в ноздри, бежит в лёгкие. Выдох. И вот он бежит обратно, вырывается наружу облачком пара. На дворе поздняя осень, когда деревья впадают в спячку, на улицах становится холоднее, а траву покрывает иней. — Кая, я… — Нет. — Пожалуйста… — Гэвин, нет, я не хочу. Блондинка поджимает губы и обходит замершего мужчину, прижимая руки к груди и сцепляя пальцы. Двадцать два грёбаных дня она не видела его, не слышала и максимально отключилась от внешнего мира, сосредоточившись на внутреннем. Девушка увеличила свои смены в кофейне, где работала, договорилась с напарниками, что будет выходить как можно чаще — нужны были деньги, да и лучше уж сидеть в небольшой будке и работать, нежели валяться на кровати и страдать. Кая хотела было закрыть дверь, но сильная рука не дала ей это сделать. Гэвин придержал дверь и просочился в чужой дом, прекрасно понимая, что прямо сейчас ему придется растоптать свою грёбаную гордость, выжечь собственный язык в своём же яде и ползать на коленях перед Шейн. И что самое смешное, что Гэвин был на это готов. Странно, да? За какие-то двадцать два дня без девушки он из вечно всем хамящего проспиртованного мудака стал побитым мужчиной без желания что-либо делать. Так еще и готов был перешагнуть через собственное эго. — Кая, пожалуйста… — Нет, не хочу… — Выслушай же ты меня! — Пошёл к чёртовой матери! Звонкая пощечина. Маленькая женская ладошка еле заметно дрожит, а мужчина смотрит не на любимую, а на стену. Щека горит, внутри горит от ненависти к себе, а взгляд готов уничтожить всё на своём пути. Только вот кулаки надо сжать до пущего эффекта. — Гэвин, нет, пожалуйста. Кая, сломленная, закрывает лицо ладонями, отходит куда-то вбок и упирается спиной в шкаф. Медленно съезжает по стенке под стук тяжёлых ботинок мужчины. — Только не по лицу. Еле слышный шёпот разрезает сердце пополам. До Гэвина, наконец, доходит, почему Кая не хотела его видеть. Она боялась мести. Что мужчина поднимет на неё руку, устроит на теле целый космос из синяков и ссадин, но лицо пусть не трогает — его труднее замаскировать. Гэвин садится перед блондинкой на колени, осторожно берет упирающуюся и дрожащую девушку за запястья и кладет себе на щеки. — Бей. Бей до тех пор, пока не выплеснешь всю ненависть ко мне. Гэвин смотрит прямо в заплаканные медовые глаза, дорожки слез, переводит взгляд на дрожащие губы, на бордовый воротник пальто и обратно. И Кая бьет. Со всей силой. Ненависть подпитывает блондинку, делает её удары более точными и сильными. Шейн плачет и смачно шлёпает горящими ладонями мужчину по щекам, переходя на шею, грудь и возвращаясь к лицу. Что-то кричит, но Гэвин не слушает — саднящие щеки и сжатые до побелевших костяшек пальцы не дают ничего услышать. Он это заслужил по праву. *** Гэвин в жизни не вставал ни перед кем на колени и не лежал в чьих-то ногах. Однако, ему безумно нравилось лежать в конце кровати, держать Шейн за ноги и гладить её голые икры. Он находился к ней спиной, на боку, и понятия не имел, что сейчас творилось на лице девушки. Крепко держа одной рукой ногу блондинки, а другой подушку, Рид в жизни не чувствовал себя счастливее.