Его вселенная

– Зачем ты пришел? Нарастающий звук, такой знакомый, такой родной, въевшийся, влившийся, звук, который сохранится в памяти и сердце навсегда, звук, который он будет помнить до самой смерти, который он не сможет забыть никогда, потому что эта незамысловатая мелодия вселенной – мелодия их вселенных – буквально выжжена в его голове. Будь у меня хоть какое-нибудь оружие, я бы направил на него дуло, право слово. Доктор выглядит донельзя виноватым, и из-за этого хочется ударить его в два раза сильней. – Хотя можешь не отвечать, – когда он открывает рот, я понимаю, что мне не хочется слышать его новый голос. И видеть это его новое лицо тоже не хочется. Он похож на семилетнего ребенка, которому вздумалось поиграть во взрослую жизнь. – Все и без того очевидно. – Как она? – о, я все же вынужден познакомиться с его очаровательным голосом. Надо сказать, я ожидал более девичьего варианта. – Превосходно. Дуновение ветра, теребящего волосы, развивающего полы плаща – не такого же, как раньше, похожего, потому что тот самый остался у Повелителя Времени. Оригинал остался у оригинала. Новый плащ, новая ТАРДИС, новая вселенная. Его вселенная. О, Доктор, не вздыхай так особенно тяжело, тебе не идет. Я бы тебя подбодрил, не будь я так зол на тебя. – Как ты? Признаться, этого вопроса я не ожидал. Я ожидал, что он обязательно спросит про Розу – в первую же очередь – затем спросит про то, что происходит на этой Земле, спросит, как продвигается рост моей ТАРДИС и только после этого, спохватившись, спросит, какой же сейчас год, потому что кому, как не мне, знать, что он не смотрит на соответствие дат предполагаемой и фактической. Отвечать на это я не намерен. Слишком яркий синий цвет, проявляющийся в воздухе, уже сразу начинающий давить на глаза, если пытаться уловить его оттенок – а может, у него просто болят глаза после бессонной ночи. Он слишком устал за последнюю неделю. – Джон… Доктор. Как ты? Его действительно интересует, как я? Каково мне? Это не простая дежурная вежливость? Ну надо же. А он стоит, как стоял, подпирая собой ТАРДИС, даже не шелохнувшись. – Лучше не бывает. Не знаю, что выдало меня: может, цедящая интонация, может, непроницаемое выражение лица, столь редко у меня бывающее, может, излишняя напряженность в моей позе – но Доктор грустнеет еще сильнее и все-таки шагает вперед. – Тогда что ты делаешь здесь? О, а вот это хороший вопрос. Я и сам не знаю ответа. – Мимо проезжал. Серо-зеленые глаза, горящие надеждой и предвкушением предстоящей встречи, желанием крикнуть «сюрприз!» и обнять, верой в то, что Доктор звал не напрасно, как тогда, когда Роза только впервые осталась взаперти в этом мире. Так и было бы – и надежды бы оправдались, не скажи он, что этот голос – не более, чем мираж и потребность увидеть того Доктора снова. Так и было бы, если бы он не поехал сюда сам, зная, кого он увидит и кого ожидает увидеть виновник их предстоящей встречи. – Мы оба знаем, что это не так, – он делает еще один шаг, будто бы невзначай, полурасслабленно, но мне-то виднее, сколько опаски и сомнения, настороженности есть в этом движении. Наверное, я вижу это даже лучше, чем он сам. – Мы оба знаем, что я не дам того ответа, который ты хочешь услышать. Он замирает, и я внутренне торжествую – он не может подобрать подходящие слова. Его лицо представляет собой такой рассадник выражения «я виноват перед тобой, вставьте-имя-любого-кто-со-мной-путешествовал, так виноват, что это чувство вины никогда не сможет быть заглажено, я буду медленно уничтожать себя, винить снова и снова, буду страдать и жалеть до самой смерти», что невольно хочется встряхнуть его за шиворот. Потому что мне, как никому другому, оно знакомо. – Я тебя ненавижу, – к будничному тону я добавляю широкую очаровательную улыбку, – всем своим единственным сердцем. – Я знаю, – о, Доктор, тебе действительно не идет это выражение, ты чересчур глупо смотришься, – я заслужил. Еще как. Слабая, неуверенная улыбка, говорящая «здравствуй» лучше всяких слов, выражающая одновременно удивление, желание пойти на контакт и просьбу дать ее обладателю пару секунд на то, чтобы сообразить, что делать. Достаточно грубый, натянутый и ленивый оскал в ответ, сразу заявляющий о том, кто здесь хозяин положения, кричащий, что контакт желательным не будет. С другой стороны, его хочется обнять и утешить. Слишком у того несчастный вид, а я – не бесчувственная скотина, и мне его жаль, потому что страдать он будет еще долго. – Ты хоть знаешь, за что? Он качает головой. Я понимаю, что он догадывается, но не хочет промахнуться. – Дело даже не в том, что ты, как последний трус, сбежал от Розы, оставив ее со мной для оправдания перед собой же. Ты решил за меня. И решил за нее. Но не имел права так поступать. Доктор опускает взгляд на свои ботинки. Мне вот интересно, он настолько винит себя, что даже не может смотреть мне в глаза? – Она не хотела оставаться в этом мире, Роза хотела пойти за тобой. Ты же решил, что так будет правильнее для не пойми кого. Для тебя, наверное. Ты мог оставить ее в той вселенной, а не давать ей в замену меня. Но и меня ты лишил права выбора, заперев здесь. Даже то, что ты так великодушно поделился со мной кусочком своей ТАРДИС, чтобы у меня была через десяток лет своя собственная, не сильно скрашивает сам факт, знаешь ли. – Мне так жаль, мне так… – Замолчи. Секунда, вторая, третья, четвертая… забавно, с недавнего времени я стал считать секунды, или минуты, или шаги, или что бы то ни было по четыре. В этом есть и своя ирония. Он виновато смотрит вниз, я проедаю взглядом в нем дыру, и так может продолжаться до бесконечности. – Здравствуй, – все же нарушает молчание человек, горделиво запрокидывая голову, хоть в этом и нет надобности – Доктор ниже него. ТАРДИС мирно гудит, и это слышно даже на расстоянии от нее, точнее, есть только знание, что она гудит; сам же звук его ушам более не доступен. – Улетай отсюда. Я знаю, он хочет повидаться с той, ради которой отыскал-таки – или создал – разлом в междумирье, но я ему попросту не позволю. Я не хочу терять Розу. Я не хочу давать ей пустых надежд. Доктор в ее жизни теперь один, и это я, не он. – Но… – Улетай. И не возвращайся. В этом мире есть я, тебе здесь не место, ты и сам знаешь. Уходи. Он кивает. Просто так, да? Просто кивнет и улетит? Оставаясь с тем же узлом противоречий. Как это по-докторски. По-детски. Как будто он осознает, что делает. Дурак. Кретин. Идиот. Кто-нибудь, вправьте ему уже мозги! Сколько можно?! Но… Никто же не сможет. Никто и не вправит. Только он сам. А он не хочет, потому что ему это не надо. Ты – конченый придурок, Доктор… И – как ожидаемо! – он улетает. Сбегает. От самого себя, способного, как зеркало, показать ему правду, которую он не терпит. …Взгляд, полный надежды, полный боли, полный пустоты. Взгляд одиночки, выбравшего такую жизнь. Взгляд существа, обрекшего себя на страдания как искупление своих грехов. Взгляд, прожигающий каждого. «Прости меня».