Рабочие будни

Лайла в декретном отпуске уже почти полгода; она на шестом месяце беременности, выпуклый живот выпирал, тугой как барабан, и тяжелый, но такой удобный, чтобы складывать на нем руки. Обхватывая живот, Лайла самой себе казалась такой важной, словно Анна Австрийская с полотна Чарльза Бебруна. Не хватает только бархатного, вышитого золотом платья, но Бабочке вполне удобно в леггинсах и свободной тунике; на шее красуется и не алмазное ожерелье, а нанизанные на серебряную нить бусы из горного хрусталя, а запястье украшает не французское кружево, а обманчиво простой браслет: тонкий ободок из платины, но Лайла не чувствовала себя из-за этого несчастной. Куда больше ее огорчало вынужденное безделье: дома одиноко и скучно без Джейми, детская достроена, кроватка собрана, а шкафы ломятся от ползунков и пинеток. От сериалов уже тошнило, Бабочка предвидела каждое действие и реплику актеров; готовка, раньше позволяющая убить время в ожидании мужа с работы, не вызывала ничего, кроме нервной почесухи. Джеймс из-за сокращения штата оперативников работал в две смены, часто оставался ночевать на работе, а без него, такого теплого и надежного под боком, Лайле не удавалось уснуть. Она все понимала, им нужны деньги, ведь с рождением ребенка расходов только прибавится, однако Бабочка все равно немного дулась. По вечерам у нее часто отекали ноги и ныла спина, подросшая малышка толкалась и ворочалась так, что Лайле тяжело было усидеть на месте; хотелось, чтобы Джейми растер ей щиколотки, сделал массаж, погладил живот, в котором прятался этот маленький боксер, пытающийся нокаутировать маму изнутри, но мужу едва удавалось вырвать минутку, чтобы позвонить жене, сказать, что жив, здоров и скучает, и что на выходных они обязательно сходят куда-нибудь. Джеймс обещал ей это каждую неделю на протяжении всего декретного отпуска, но все выходные они проводили дома на диване перед телевизором. Включали канал Animal Planet и дремали в объятиях друг друга под приглушенное бормотание о миграции пеликанов: Джейми, вымотавшийся на работе, и Лайла, уставшая от бездействия. Фордж предлагал Бабочке место в офисе, но она не сможет спокойно перебирать бумажки, пока ее мужа по заданиям Фактора носит черт знает где! Дочка недовольно лягнулась, и Лайла, протяжно выдохнув, прижала ладонь к выпуклому животу; вот, ребенок тоже не доволен, что папочка будет веселиться один. Бабочка, поглаживая живот, поднесла к лицу свернутую в трубочку газету и с упоением вдохнула кисловатый запах бумажных страниц. Именно он, а не аромат кофе и свежей выпечки, витающий в кафетерии, заставил ее рот наполниться слюной. Лайла облизнула губы и посмотрела на свое отражение в чае; оно ответило ей грустным взглядом из тяжелой керамической кружки. Она ждала Джейми почти пятнадцать минут: муж задерживался на совещании и послал ей не меньше десятка сообщений с поцелуями и грустными смайликами. Джеймс написал жене, чтобы заказывала без него, а он потом все оплатит, но мысли Бабочки были заняты не круассанами и пончиками, а о так приятно пахнущими газетными страницами. Чай с чабрецом в пестрой кружке Лайлу совершенно не манил, несмотря на приятное тепло, исходящее от чашки, и уютно кудрявившийся пар - она вообще не любила чабрец, не понятно, зачем вообще его заказала, - хотелось пожевать хотя бы газетный уголок, но Лайла стеснялась делать это на людях: в кафетерии во время обеда полно народа. Конечно, она в положении, беременным многое прощается - гормоны и все такое, - но объедать газету в публичном месте это совсем уж странно. Бабочка с сожалением отложила газету; придется подождать до дома. За шесть месяцев Джейми успел привыкнуть ко всем чудачествам беременной супруги и приносил ей газеты пачками; "New York Times" пахла вкуснее всех, у каждого нового выпуска был свой особенный запах: сегодняшняя, например, отдавала не только бумагой и чернилами, но и горчила ноткой выхлопных газов и горячего асфальта, который укладывали напротив газетного киоска, веяла свежестью дождя, прошедшего утром, и туманной сладостью духов Лайлы. С приходом беременности Бабочка сменила острый травянистый аромат на более легкий и сладкий; Джейми говорил, что она стала пахнуть мороженым и леденцами, Лайле чудился запах летних фруктов, улыбчивая продавец из парфюмерного магазина на Мэдисон авеню утверждала, что в аромате сливаются гардения, лилия и фиалки, а Реми и вовсе заявил, что madame Мэдрокс благоухает, словно лавандовое поле, на котором проводят фестиваль Марди Гра. Сравнение было таким нелепым и милым, что Лайла невольно рассмеялась. Гамбит мог быть обаятельным и любезным, когда этого хотел, но предпочитал быть едким и насмешливым, красивым и ядовитым, словно аконит: манил взгляд, притягивал внимание яркими цветами, но опасен. Реми - вор, аферист и наемник, прожженный дамский угодник, способный увлечь любую женщину, - в Бабочке видел скорее ребенка, ту самую девчонку с дерзкими светлыми хвостиками и в шипастых браслетах; младшая сестра или дочка соседей, нежели объект для соблазнения. Однако, когда у Лайлы начал наливаться живот, взгляд Гамбита изменился: черно-алые, демонические глаза смотрели на нее задумчиво, с тщательно скрываемыми нежностью и грустью, которые Бабочка читала не по лицу креола, в своих видениях. Картинки тянулись друг за другом цветной нескончаемой лентой, как платки из кармана фокусника. Лайла чувствовала запах земляники и кайенского перца, копченого будена и гумбо из моллюсков, слышала быстрый жаркий ритм, видела цветные всполохи фейерверков, освещающие ночное небо, и крохотную детскую ручку, тянущуюся к звездам. На запястье прирученным солнечным лучиком мерцал золотой браслет, с которого свисал медальон в виде сердечка из розового золота - потому что papa любит свою petit и никогда о ней не забудет. Лайла моргнула, прижав пальцы к вискам: в уши серебряным ручейком лился смех девочки, уже повзрослевшей, с алыми бантиками в смоляных кудряшках, которую держала на руках женщина, бледная и холеная, вся в черном, похожая на вдовствующую королеву. У девочки ее волосы и улыбка, но глаза нечеловеческие, колдовские. Не мать плакала, запершись в комнате, чтобы не пугать ребенка и не давать новый повод для сплетен; куталась в ажурную шаль; вино, густое и красное, будто кровь, лилось в бокал. Руки тряслись, кольцо - витый золотой ободок с черным алмазом, - стучал о ножку фужера. Прежде, чем выйти из спальни с глухо занавешенными окнами, Белладонна приняла душ и спрятала кольцо, но не в шкатулке с остальными украшениями и даже не в сейфе, где хранила самое ценное, а в фарфоровой вазе династии Мин. Ваза нравилась малышке, она любила водить пальчиком по гладкому прохладному фарфору, повторяя линии рисунка; должно быть, поэтому Белладонна хранила там обручальное кольцо, которое хотела выбросить каждый день. Она обещала себе, что больше никогда его не наденет, но доставала кольцо снова и снова. Реми свое давно потерял, но помнил, что его тоже украшал квадрат черного алмаза; каждый месяц он выписывал чек на содержание ребенка, хотя знал, что девочка ни в чем не нуждалась. Но ЛеБо все равно посылал ей деньги, подарки на день рождения и Рождество, и хотел заодно отправить и цветы Белладонне, с которой они все еще были женаты. Белладонна любила лилии и розы; именно их она приносила на могилу своего брата. Гамбит так и не осмелился послать ей букет. Лайла вытерла мокрые от слез щеки салфеткой, сделала большой глоток остывшего чая в попытке успокоиться; беременность сделала ее сентиментальной. Бабочка была одной из немногих, кто знал о дочери Реми и Белладонны, но ничего никому не говорила, даже Джейми, и отнюдь не из-за креола. Просто так было безопаснее для самой девочки - Гамбит успел обзавестись уймой врагов, многие бы захотели свести с ним счеты, добраться до него через ребенка. Реми ЛеБо хоть и самовлюбленный мерзавец, но к девочке относился с трепетом, хоть и видел ее только на фотографиях. Наверное, поэтому он позволил войти в его жизнь другой девочке; она была не старше его дочери, когда Реми нашел ее. Зубы Лайлы дробно колотились о край чашки; она видела кровь, затхлый воздух канализации забивал нос, смрадная вода хлюпала под ногами. Истошно кричал ребенок; Бабочка кометой пронеслась сквозь года, и увидела уже девушку на больничной койке под капельницей. Колючая и упрямая, точно чертополох, с такими же розовыми и мягкими, как его лепестки, волосами, ребенок женщины, погибшей в резне морлоков. Возможно, она напомнила Гамбиту о его собственной дочери, которую он даже не держал на руках: Реми покинул Новый Орлеан, когда его жена была всего на второй неделе беременности. Лайла судорожно вздохнула, прижимая к губам мятую салфетку; от жалости и сочувствия ей захотелось плакать. Если бы Джейми пришлось оставить их с ребенком, Бабочка бы этого не пережила! Но он не бросит Лайлу с дочкой, ни за что, иначе она бы узнала, увидела бы их изменившееся будущее; малышка, растревоженная мыслями матери, заворочалась, Бабочка прижала ладони к животу, успокаивающе поглаживая. - Ну, тише, тише, - зашептала она, растягивая в улыбке дрожащие губы, - никуда Джейми от нас не денется, можешь мне поверить. Скоро закончится это дурацкое совещание, мы вместе пообедаем, а потом пойдем домой, купим по дороге что-нибудь вкусненькое, - например, новый выпуск "Daily News". Она была не так хороша, как "New York Times", но тоже довольно неплоха. Мэдрокса подробная тяга жены к печатным изданиям несколько пугала, хотя он шутил, что в животе у нее сидит, наверное, не одна дочка, а целый выводок журналистов. Лайла оторвала уголок газетной страницы, смяла его в пальцах, катая в шарик. Чем, собственно, плохи журналисты? Не те наглые писаки из экспресс-газет, пахнущих дешевым бензином и псиной, и не папарацци, а настоящие журналисты или ведущие новостей, к примеру. У их девочки не будет шрама в виде буквы "М" на лице, камера ее полюбит, а с волосами, уложенными в элегантную прическу как у кинозвезды сороковых годов, она будет неуловимо похожа на бабушку Миллер. Лайла растроганно вздохнула, гладя живот; жаль, что ей не удалось спасти родителей, но за их жизни пришлось бы платить куда дороже. Бабочка это понимала как никто другой, однако все же... ей так их не хватало. Родители так и не познакомились с Джейми, мама не помогала выбирать ей свадебное платье, отец не вел Лайлу к алтарю, они никогда не возьмут на руки свою внучку, не увидят ее улыбку и первые шаги, не помогут выбрать имя, которое они с Мэдроксом так и не смогли подобрать. А время ведь шло! У них оставалось немногим больше трех месяцев, чтобы определиться, как им назвать свою дочь. В этом вопросе способности Лайлы почему-то не работали. Девушка с подозрением опустила глаза на свой живот; она знала, что их с Джейми дочка родится ген-активной, но, как именно проявятся ее таланты, было скрыто от Бабочки. Ген "Икс" был вещью своенравной, непредсказуемой, но Лайла не видела особых трудностей в будущем, да и беременность протекала сравнительно легко, однако Джейми все равно волновался. Бабочка больше для его спокойствия и для профилактики трижды в неделю ходила на прием к доктору МакКою: он просил Лайлу называть его Хэнком, по-отечески тепло улыбался и напоминал ей большого плюшевого йети. После каждого сеанса Хэнк угощал пациентку чаем с овсяным печеньем, для беременной девушки оно куда полезнее, чем жутко вредные поп-тартс с коричным сахаром, которые Зверь держал для одного особого гостя. Лайла видела ее, хотя и ни разу не застала женщину в кабинете доктора МакКоя; она сидела, вальяжно развалившись в кресле; ноги, обутые в тяжелые ботинки с разбитыми носами, лежали на столе; Хэнк качал головой и просил женщину не стряхивать грязь на его бумаги, он занят важными исследованиями, а его гостья в ответ гортанно хохотала и шумно прихлебывала чаем, в котором молока и сахара было больше, чем самого чая. Она хотела курить, но Генри не разрешал: они все-таки в школе, женщина обзывала его большим синим занудой и комком шерсти. Ее жилистая смуглая рука с острым локтем деформировалась и вытягивалась, обращалась длинным зеленым щупальцем и, словно хлыст, била Хэнка пониже спины. Его возмущенный взгляд заставлял женщину вновь затопать ногами от смеха, когда она смеялась, трясла головой, колотила кулаком по колену. У нее дурные зубы и желтовато-серая кожа; Генри предлагал ей медицинскую помощь, но женщина только отмахивалась. А ведь именно она принесла к Хэнку девочку Сару, разбитую, едва живую, как стрекоза, которую переехали колеса велосипеда. Каллисто пришла только ради Мэрроу, но возвращалась ради Зверя, который держал для нее несколько упаковок поп-тартс, хотя мог бы купить и пива, мохнозадый. Лайла поморщилась, когда прокуренный женский голос зазвучал прямо у нее в голове, поморщился и Хэнк, потому что Каллисто вновь потянулась к нему гибкими щупальцами. Ими она обнимала куда крепче, чем руками, до сбивавшегося дыхания, до треска ребер, но Зверю еще нужно было поработать, а женщина все тянула и тянула его к кровати. Бабочка густо покраснела, зажмурившись, тряхнула головой, прогоняя хлынувшие в голову видения; нет, нет, нет, это будущее она видеть не хотела! От пронзительного детского плача, влетевшего ей в уши, Лайла подпрыгнула на стуле и лихорадочно завертела головой, не сразу вспомнив, где находится. Ребенок кричал не сейчас и не здесь, крепко сжатые кулачки молотили воздух, маленькое личико натужно покраснело, а шприц медленно наполнялся кровью. Хэнк промокнул пропитанной раствором ваткой крохотную ранку и заклеил ее пластырем, ярко-желтым, как лепесток хризантемы. - Ну, вот и все, Шелби, не надо плакать, - заворковал он, улыбаясь; при звуках его голоса девочка настороженно притихла. Темные волосы, отливающие синевой, пушились у нее на макушке, в ушах, несмотря на нежный возраст, уже поблескивали сережки. Похожая на обезьянку, девочка морщилась и кривилась, корчила рожицы, умиляя Хэнка; Каллисто оставила ему ребенка на выходные, и Зверь торопился сделать все необходимые анализы. Он полагал, что в школе девочке будет лучше, и Лайла была с ним солидарна, но Каллисто наотрез отказалась отпустить дочь. - Она моя, - отчеканила она, вырывая маленькую Шелби из рук МакКоя, - а у тебя и без нее целая орава сопляков. - Но она и моя дочь, - Хэнк надменно поправил сползшие на кончик носа очки; единственный глаз Каллисто презрительно сузился. - Хочешь сказать, что отложишь свои драгоценные исследования ради детской каши и подгузников? Ха! Не смеши меня! - когда женщина распалялась, она сама не замечала, как переходила на крик; Лайле захотелось зажать уши. - Или ты намекаешь, что я не смогу ее воспитать? Да? Ты это имеешь в виду, горилла?! - Прошу тебя, без сцен, - прогудел Зверь; в отличии от Каллисто, он заметил, что Шелби начала плакать, напуганная материнским криком. У девочки синие губы и веки, кожа у нее белая, словно молоко; Бабочка не могла понять почему - то ли из-за бесконечных процедур и анализов, то ли из-за плача, то ли из-за рано проявившегося икс-гена. Шелби вопила, будто надеялась перекричать родителей, ее плач врезался в голову Лайлы, словно лопасти камнедробилки. Девочка будет упрямой и шумной, как мать; от Каллисто в ней будет куда больше, чем от Хэнка, хоть и носить она будет фамилию Зверя - Каллисто не желает растить безотцовщину, и вообще это все Генри виноват, гнусное животное, она ему говорила не кончать внутрь. В следующий раз пусть постарается и вытаскивает вовремя, Каллисто ему не племенная кобыла и не инкубатор. И алименты он будет платить по полной, как полагается, иначе Каллисто заставит его поплясать так, что в аду станет жарко! Лайла скривилась, словно услышала запах жареного мяса - с третьего месяца он начал казаться ей отвратительным, - потерла переносицу, которую ломило после воплей Каллисто, доносившихся до Бабочки из будущего. Не самая приятная женщина; и что только доктор МакКой в ней нашел? Ведь будет другая девушка, гораздо моложе и скромнее, без щупалец, которыми Каллисто так и норовила залезть Зверю в ухо, тихая и смирная - олененок, заблудившийся в горах. Почему ее Хэнк не заметит, а Каллисто, несмотря на все ее недостатки, будет ждать и покупать для нее бананово-шоколадные поп-тартс? Рождение ребенка ее не изменит. Так почему?.. Бабочка томно вздохнула, подперев щеку кулаком; в чашке она болтала остатки чая, который не хотела пить, но и оставлять его было жалко. В животе урчало, но Лайла не хотела есть без Джейми; девушка уронила бумажный шарик на край блюдца и оторвала краешек газетной страницы. Покрутив его в пальцах, Лайла поднесла его к губам, но так и не решилась положить на язык. Все-таки им с Джейми повезло: Бабочка с самого начала знала, что у них все будет хорошо, не так, как у Реми и Белладонны, чей брак был самым коротким и несчастным в истории Нового Орлеана, и не так, как у Каллисто и доктора МакКоя, когда не то презерватив порвался, не то они и вовсе про него забыли. В итоге одна девочка росла без отца, а вторую родители рвали и перетягивали, точно пара дворовых собак - мясную кость. Все это... не слишком-то правильно, но если попытаться это изменить, то станет еще хуже. По спине Лайлы прокатился озноб, нижняя челюсть запрыгала, холод заполз под кожу, но очередное видение разлилось весенним теплом в груди, прогоняя въедавшийся в тело мороз: она увидела Шелби, ту самую Шелби МакКой, с забавной серьезностью рисующую восковыми карандашами на обоях в гостиной института Ксавьера. Компанию ей составляла белокурая малышка, вытирающая перепачканные гуашью ладони о диван. Лайла тихо рассмеялась, укоризненно грозя пальцем своему животу; кажется, стоит предупредить Джейми, чтобы уже начал откладывать деньги на ремонт гостиной в институте, что-то ей подсказывало, что обои и заляпанный краской диван - это только начало. Видение того, как пара озорниц увлеченно кромсала бархатные портьеры на наряды куклам, рассыпалось от звонкого поцелуя в щеку; Лайла круто повернула голову, едва не свалившись со стула, и встретилась взглядом со смеющимися глазами Джейми. - Прости, малыш, - Мэдрокс чмокнул ее в подбородок, накрыв теплыми пальцами ладонь Лайлы, лежащую на животе. - Совсем замотался. Эти совещания хуже похода к стоматологу! Надеюсь, вы тут не скучали без меня. - Мы пили чай, - Бабочка выпятила нижнюю губу; она всегда так делала, когда злилась, но сейчас она не сердилась, просто хотела немного покапризничать. Лайла беременна, ей можно. Джеймс состроил брови домиком, умильно заглядывая жене в лицо; он знал, что Лайла не может устоять против этого взгляда, неважно, что он натворил - забыл ли убрать посуду в посудомоечную машину, постирал белые вещи с цветными или собрался лететь на миссию в Бангладеш на выходных, хотя обещал супруге, что они пойдут в кино, - стоило Мэдроксу только взглянуть на Лайлу своими "щенячьими глазками", как она тут же таяла. Это было, по меньшей мере, не честно! Как Лайла могла делать вид, что злится, когда ей хотелось затискать Джейми за щеки? - Не дуйся, милая, - Джеймс снова поцеловал ее, на сей раз в своенравно поджатые губы. - Сейчас я принесу моим девочкам что-нибудь вкусненькое. Я быстро, клянусь! Моргнуть не успеешь, как я вернусь! Муж, раздвоившись, разбежался в разные стороны: Джеймс занял очередь у прилавка с пирожными, а Мэдрокс унесся в сторону уборных. Лайле хотелось чего-нибудь ягодного и кислого, но доктор МакКой советовал воздержаться от употребления потенциальных аллергенов. Придется есть скучный морковный пирог или маковый кекс; кофе тоже нельзя, а Бабочка так соскучилась по аффогато. Но нужно думать о малышке. Поерзав на стуле, Лайла откинулась на его спинку, сложив руки над животом; надо было сказать мужу, чтобы взял печенье - сухофрукты, цукаты и орехи в ванильном тесте явно не повредят их девочке. - Bonjour, madame Мэдрокс, - Гамбит салютовал девушке, подходя к ее столику; он лениво щурился, с нахальной улыбкой оглядывая Лайлу, нервно одергивающую кофту; кажется, креол заметил, что она несколько поправилась с их прошлой встречи. Волосы Реми выглядели так, будто всего пару минут назад он выбрался из постели и женских объятий, а не с унылого совещания. - Какими судьбами, madame? - Гамбит галантно поцеловал подрагивающие пальцы Лайлы; Бабочка с трудом удержалась, чтобы не схватить его за нос. - Соскучились по работе? - Немного, - со вздохом призналась Лайла, спешно отнимая ладонь. Реми добродушно рассмеялся. - Ничего, как только маленькая мадемуазель появится на свет, будет уже не до скуки. Лайла проглотила рвущийся с языка колкий ответ; откуда креолу вообще знать о воспитании детей? Его даже не было рядом, когда Белладонна рожала; правда, ему удалось вмешаться в выбор имени для ребенка: Кароль Изидора Лорет ЛеБо - тяжелое, громоздкое имя для малютки, словно на детскую шейку нацепили тяжелое бриллиантовое колье, больше похожее на ярмо. Но девочка была результатом союза между гильдией воров и гильдией убийц, и имя ей требовалось соответствующее. Лайла выпятила нижнюю губу; свою дочь она не позволит назвать, словно инфанту! Привет из Средневековья! Нет, у ее малышки будет простое легкое имя... Бабочка еще не знала, какое именно, но не сомневалась, что будущее ей скоро откроется. Надеяться на фантазию Джейми было довольно опасно. - Лайла! - проревел скалой возвышающийся над остальными посетителями Гвидо; Здоровяк махал девушке лопатообразной ладонью, широко улыбаясь, и Бабочка помахала ему в ответ. Гвидо хотел подойти к ней, спросить, как дела, как ребенок, выбрали они уже имя и разрешит ли она устроить для Джейми вечеринку по случаю рождения дочки. Как мальчишник, только без стриптизерш, но ведь Гамбит все равно решит что-нибудь выкинуть. Лайла уже видела Реми, виновато улыбающегося ей, кипевшей жарче лавы в жерле проснувшегося вулкана: расслабьтесь, madame, это не стриптизерши, это танцовщицы канкана, им нельзя совать деньги в трусы, только в лиф и за резинки чулок. Кровь бросилась Бабочке в лицо; она попыталась отыскать в толпе посетителей кафетерия креола, но напоролась взглядом на Алекса и Лорну: солнечный свет играл золотом в зеленых локонах Полярис и запонках Хавока, они мило держались за руки, Саммерс что-то рассказывал, Лорна улыбалась. Лайла с самого начала знала, что они помирятся, но все равно видеть их в месте в настоящем, а не в будущем, изменчивом, словно вода, было приятно. Лорна собиралась заказать ромашковый чай и имбирный торт с карамелью, хотя, несомненно, будет воровать кофейно-черничный кекс с тарелки Алекса. Они тоже заметили Бабочку; Полярис, отыскав скидочную карту в своем компактном клатче, украшенном заклепками, отдала ее Хавоку вместе с парой банкнот и зашагала к столику Лайлы. Приборы на соседних столиках подпрыгивали в такт ее походке, пара монет выскочила прямо под ноги Полярис из кармана висящего на стуле пиджака. Бабочка мягко улыбнулась в ответ на лучистую улыбку Лорны, по которой она тоже успела соскучиться. Подумать только, ведь когда-то Полярис учила Лайлу Миллер, угловатого, нескладного подростка краситься, а скоро будет гостем на вечеринке по случаю рождения дочери Мэдроксов! Бабочка видела гигантского плюшевого зверя, которого Алексу с трудом удастся внести в дом; Лайла заранее знала, что малышка будет любить эту игрушку: на гигантского плюшевого кроля можно будет взбираться как на гору, а спать на нем даже уютнее, чем на кровати. И неважно, что он займет половину детской; Лайла в задумчивости прикусила губу: может, пока не поздно, стоит намекнуть Джейми, что комнату для малышки стоит немного расширить? Что-то брякнуло, упало, перед глазами Бабочки белые кристаллы сахара рассыпались по гладкой столешнице и меню, раскрытом на разделе десертов; белая керамическая чашка подпрыгнула и опрокинулась. Гвидо, держащий поднос, сплошь заставленный тарелками, сбивчиво извинялся перед Девидом из бухгалтерии и, попятившись, случайно налетел спиной на Челси Хорнтон из отдела кадров. Челси, наполовину гаитянке, нравились крупные мужчины, хотя макушкой она едва доставала Здоровяку до подмышки; она нарочно встала так, чтобы Кароселла ее толкнул, якобы все случайно, но Лайла видела, что все ее уловки напрасны; и не только ее. Бабочка перевела взгляд в угол зала, где за маленьким одиночным столиком сидела, склонившись над своим сэндвичем, Рахна Синклер, взъерошенная и бледная. Пальцы Вульфсбейн с короткими ногтями теребили маленький крестик, висящий на тонкой цепочке; глядя на нее, Лайле стало грустно, так грустно, что захотелось плакать. Боль Рахны терзала ее изнутри, резала сердце тупым ножом, будущее казалось серым и безрадостным, а настоящее - выжженным полем, над которым кружился пепел, но тут же вспыхнуло и заискрилось так, что стало больно глазам. Лайла зажмурилась, невольно заслоняясь ладонью: Ртуть, влетевший в столовую быстрее стрелы, заставил Рахну блистать ярче бриллианта на солнце. Образы вбились в голову Бабочки автоматной очередью, постоянно менялись, и внезапно Лайла ощутила ветер, запускающий незримые пальцы в ее волосы, мягкую траву, щекочущую босые ступни, терпкий запах хвои и сырой земли. Она видела крохотные лесные маргаритки, вплетенные в темные волосы, ягоды голубики на девичьей ладони, слышала звонкий смех ручья. На душе сделалось так мирно и спокойно, Лайла улыбнулась своему видению и откинулась на спинку стула, сложив руки на животе; но в тот же миг вся безмятежность рассыпалась, разлетелась росой, когда по лесной опушке пронесся серебристый вихрь: Пьетро в джинсах и расстегнутой рубашке, раскинув руки в стороны, ловил пытающуюся убежать от него девушку. У нее звериные глаза и когти и маргаритки, вплетенные в волосы рукой Пьетро; она казалась знакомой, но с Лайлой они еще не встречались. Она не похожа на Рахну, чьи чувства, словно терновый клубок, спрятаны глубоко в сердце, и принадлежат не Ртути, а кому-то другому, у нее нет ничего общего с Эмили, навязчиво льнущей к Пьетро. Синапс заявилась в столовую вместе с ним, собственнически вцепилась в его руку, прижимаясь всем телом. Она смеялась буквально над каждым словом Пьетро, пыталась поправить его волосы, растрепавшиеся от бега, и уговаривала попробовать тыквенный раф; Ртути это казалось забавным, но слегка раздражающим; тыквенный раф он пробовать не собирался, предпочитая простой американо. Лайла тяжело вздохнула; она ярко видела всю бесплодность попыток Эмили, как и безответность чувств Рахны, которые она питала к другому мужчине, отдавшему за нее жизнь. Они с Пьетро были похожи, но недостаточно, чтобы Вульфсбейн могла вновь позволить себе полюбить. Бабочка сочувствовала им обеим, но знала точно, что им с Ртутью ничего не светит. Точно так же, как Морриган с ее Джейми. От желания все рассказать Пьетро, Лайла нетерпеливо подпрыгивала на стуле, теребя салфетку; она видела все: и прогулку в лесу, и голубику и маргаритки, и детский смех, эхо которого слышала сквозь время, но решает не торопить события. Но так хотелось!.. Хотя бы намекнуть, и не Ртути, а Лорне, она ведь его сестра, пусть и сводная, но Полярис точно заинтересована в счастье брата. Сама ведь она счастлива, а счастливым людям всегда хочется счастья другим; однако едва ли Джейми это понравится, да и Пьетро, скорее всего, не поверит. Бабочка скрестила руки на груди; циник и хам этот единственный сынок Магнето, но ничего, совсем скоро все решится, и он еще попляшет: Лайла видела очертания большой кошки, нежащейся в солнечных лучах: кошка потягивалась и облизывала лапки, каталась на спине, но вскочила и кинулась прочь, пропала в вихре пляшущих пылинок, когда Лорна, нагнувшись, обняла Лайлу, а Джейми вернулся к ее столику с подносом.