Исцеленная

Грейс и Дженни уже давно спят, и в ночной тишине слышно их тихое и размеренное дыхание. В комнате так неестественно тихо, что мне хочется закричать. Тишина давит, как тяжелая ноша. Перевернувшись на бок, прикрываю глаза и прикладываю руку к животу, надеясь ослабить неприятное ощущение, появившееся в районе желудка. Его словно схватил железный кулак, хватка которого то ослабевает, то снова усиливается. Раньше, перед контрольными, у меня часто вот так болел желудок, но после окончания школы подобных приступов ещё не случалось. Оставайся со мной… Слова Алекса снова звучат в голове, его тихий, но такой уверенный и твёрдый голос не даёт забыть о том, что произошло сегодня, а боль мешает хоть немного расслабиться. Подавив тяжёлый ком в горле, переворачиваюсь на спину. Тяжесть отступает, и спазм ослабевает, но я чувствую, что это ненадолго. Не знаю, что стало тому виной — дневной стресс или ослабление организма после болезни. Уснуть не получается. Мысли о янтарных глазах Алекса, его светлых волосах и лукавой улыбке не дают покоя. Он сказал, что я люблю его, что я могу любить. Но если это правда, то значит, что мне уготована судьба мамы. Последний раз ее оперировали без наркоза, но даже это не помогло. Амор делирия невроза оказалась сильнее. Видимо все дело в наследственности. Пойдём со мной в Дикую местность. Слова Алекса возникают в памяти. Нет. Я не могу уйти в неизвестность. Но почему мысли об этом не покидают меня? Ведь выбирать между Дикой местностью и Портлендом, все равно что выбирать между жизнью в палатке и жизнью в комфортном доме. Кто захочет жить в палатке? Но… ещё Дикую местность можно сравнить со свободой. Я помню чувства, которые вызвала наша с Алексом вылазка в те земли. Никогда ещё мне не дышалось так легко и свободно, даже после операции. Ни заборов, ни регуляторов, ни бетонных высоток. Но много земли, зелени, воздуха и простора. Так что я делаю в шумном, душном Портленде, если есть возможность уйти, стать свободной от тесных рамок? Ответ прост — если я уйду, это окончательно уничтожит репутацию семьи Тиддлов. Желудок даёт о себе знать новым спазмом. Нужно что-то сделать. Как можно тише покидаю постель: ноги касаются поверхности пола, которая приятно холодит кожу. На мысочках ступаю вниз  на кухню — возможно холодная вода поможет унять боль и тяжесть в животе. С трудом различая дорогу, иду по темному коридору. Проходя мимо комнаты дяди и тёти, я замечаю, что у них все ещё горит свет. Почему они не спят так поздно? — От этой девчонки у нас одни проблемы, — слышится скрипучий голос дяди. — Мало того, что у Грейс проблемы с головой, так ещё и Лина вечно что-нибудь творит. Я замираю как вкопанная, затаив дыхание. Они говорят о нас? — Она прошла операцию. Теперь осталось лишь выдать её замуж, — тихо отвечает тётя. — Семья Брайана от нее отказалась, думаешь, кто-нибудь захочет после огласки связываться с заразной? Обе дочки в маму пошли, но Рейчел хотя бы образумилась. Упоминание мамы заставляет сердце дрогнуть. Никто не смеет так о ней говорить! — Но мы не можем ничего поделать, наша обязанность перед государством — заботиться о детях. — Грейс все равно не возьмут ни в школу, ни в колледж, ни замуж. Нужно подумать о её лечении, или помещении в клинику, да и Лину нужно как можно скорее отделить от нашей семьи, иначе и Дженни замуж удачно не выйдет. Как же так? Неужели ему совсем не жаль собственную внучку? Исцеление лишает не только способности любить. И дядя - лучший пример исцелённого. Тетя что-то отвечает ему, но так тихо, что я совсем не слышу ее, как ни пытаюсь. Повернувшись, на мысочках возвращаюсь обратно в постель — пить расхотелось.

***

Неделя прошла незаметно — я встречалась с Ханной, помогала тёте по дому, изредка подрабатывала в магазине. Все это время я старалась не вспоминать об Алексе, не думать о его словах, днем это было не сложно, но с наступлением ночи Алекс владел моим сознанием. Его образ словно был высечен в памяти, и она не хотела так просто его стирать. Глаза, губы, волосы, голос и даже запах Алекса мерещились мне под покровом ночи. Несколько раз в течение недели мне хотелось встретиться с ним, узнать, как он. Но Тиддлы теперь контролировали меня гораздо больше, и даже Ханне не доверяли так, как прежде. Однако это не мешало Ханне проведывать Алекса раз в несколько дней, чтобы потом сообщать мне о его состоянии. Она сама вызвалась помочь, чем немало удивила меня. Я старалась жить прежней жизнью, надеясь, что когда Алекс пойдет на поправку, его состояние перестанет меня волновать. В понедельник я как обычно помогаю тёте накрыть на стол. Пока она доваривает очередное блюдо, которое составляют полуфабрикаты из овощей, я расставляю приборы, изредка посматривая в окно в ожидании дяди. Обычно он приходит в семь, и мы садимся за стол. Большие часы, висящие над выходом из кухни, показывают уже почти девять часов, а дяди все нет. Не то, чтобы я волнуюсь о нем, но желудок дает о себе знать, изредка издавая протяжное урчание. Наконец слышится хлопок входной двери. Тетя, чуть поджав губы и утерев руки о вафельное полотенце, оборачивается к входу. Дядя входит на кухню и оглядывает стол, а потом смотрит на нас. Не помню, чтобы видела его таким радостным. Дядя не улыбается, однако его лицо покинула былая суровость. — Ну что? — тетя подходит к нему. — Маркус обещал помочь, — дядя изгибает губы в подобии улыбки. — Вот и хорошо, идём за стол, — тетя тоже выдыхает с облегчением, а затем оборачивается ко мне: — Раскладывай рагу, не то остынет. Я молча принимаюсь выполнять просьбу, пока дядя моет руки, а Кэрол зовет остальных. Увиденное не дает покоя. Что такого задумали Тиддлы? И кто такой Маркус? Ужин, как обычно, проходит в тишине. Грейс ковыряется в тарелке, отделяя одни овощи от других и избирательно съедая некоторые из них. Дженни с аппетитом уплетает ужин, не смотря по сторонам и не разбирая, что там в тарелке. Дядя с тетей изредка обмениваются красноречивыми взглядами, что не дает мне сосредоточиться на еде. Что у них на уме? Словно прочитав мои мысли, дядя откладывает ложку в сторону, и, посмотрев на Грейс, произносит: — Сегодня говорил с директором Портлендской школы для ТВД. Они готовы принять тебя на обучение, нужно только пройти медицинскую комиссию. Грейс поднимает голову и прислушивается к разговору, однако сложно сказать, о чем она думает в этот момент и понимает ли серьезность разговора. ТВД, или по другому школа для трудновоспитуемых детей, на деле является клиникой, в которую помещают детей, по тем или иным причинам не соответствующих требованиям общества и не имеющим возможность создавать семьи. В школе нас пугали ТВД, ведь это был билет в один конец. Обучающиеся там после выпуска должны были работать на государство (по мере возможностей), но при этом лишались права на собственное жилье или семью. Как правило, в ТВД попадали дети с умственными, психическими или физически выраженными недостатками, но ведь Грейс здорова! — Грейс в ТВД?! — Да, Лина, — дядя смотрит на меня в упор. — Это для ее же блага. Тетя, потупив взгляд, смотрит перед собой, Дженни молча слушает разговор, и у меня возникает чувство, что ей плевать на сестренку. Кто из нас здесь исцеленный? — Она будет лишена всего, что должна иметь! — пытаюсь воззвать к разуму Тиддлов. Они совсем не понимают, что творят? — Сбавь голос, мы с тетей все решили, — дядя продолжает прожигать меня взглядом, но впервые в жизни я не отвожу взор, отвечая ему той же монетой. Внутри все клокочет от ярости. Как они могут так поступить с Грейс?! Да что он о себе возомнил? Будь живы родители Грейс или мама, они никогда не допустили бы такого. Отодвинув тарелку, поднимаюсь со стула, с шумом отодвигая его. — Вернись за стол, — тетя смотрит с укором. Неужели она решилась оторваться от созерцания стола? Что, узоры на скатерти закончились?! — Я наелась, — отвечаю, направляясь к выходу. Стены давят, удушают. Не могу быть в этом месте, с этими людьми. — Для исцеленной ты слишком эмоциональна, — словно невзначай произносит дядя, ухмыльнувшись. — Ну так отправь меня принудительно на повторную операцию, тебе же не привыкать так делать, — обернувшись на выходе, говорю я, снова встречаясь с взглядом дяди. Мне не стыдно за свои слова, слишком долго они копились внутри.

***

Поднявшись к себе, сажусь на кровать, желая хоть немного успокоиться. Грейс отправят в ТВД. Если Тиддлы не жалеют собственную внучку, то что они сделают со мной? Как скоро их терпение кончится? И что тогда будет? Меня запрут в клинику или выдадут замуж? Ни один из этих раскладов не приходится по душе. Значит, нужно что-то делать. Уехать из Портленда вместе с Грейс. Да! Точно! Но у меня нет денег, а дядя и тетя хранят все сбережения в банке, тех денег, что есть дома, хватит разве что на билеты. Так что делать? Встаю и подхожу к окну — вечереет, солнце почти скрылось за горизонтом, на город медленно опускаются сумерки. Еще один день подходит к концу, и скоро начнется комендантский час. Сбежать сегодня мы уже не успеем. Пойдём со мной в Дикую местность. Голос Алекса снова звучит в голове. Дикая местность — не лучший вариант, но там нас никто не станет искать, и там тоже есть люди, пусть и заразные. — Лина? — Что? — отворачиваюсь от окна и смотрю на тетю, что стоит на пороге комнаты. — Мы хотим Грейс только добра, наша задача заботиться о ней, так же как и о тебе. — Грейс не поможет ТВД, она здорова, — еле слышно отвечаю, эмоции ушли, а вместе с ним и желание спорить и доказывать что-то. Кэррол не поймет, мы по разные стороны баррикад. Осознание этого приносит опустошение, из души, словно из ограбленной и осквернённой квартиры, забрали все, что было дорого. Я одна. Грейс одна. У нас никого нет. — Она нездорова, и ты тоже это знаешь, — тетя входит в спальню и садится на кровать Дженни. — Есть и хорошие новости — тебе подобрали жениха. Вздрогнув, спрашиваю: — Кто он? — Мистер Флетчер. Имя «жениха» звучит для меня как свист кнута, занесенного для удара: — Вдовец Флетчер? Мистер Флетчер свел в могилу не одну жену —  он был занудным, скупым и мерзким мужчиной, что постоянно покупал в нашем магазине корм для собаки, единственного живого существа, о котором он действительно заботился. Ходили слухи, что из-за операции он тронулся умом, но это было не доказано. — Лина, в твоей ситуации это не самый худший вариант, к тому же он не беден, ты не будешь ни в чем нуждаться. Мне хочется закричать, заголосить на весь дом, но усилием воли подавляю это желание. Они не получат ни меня, ни Грейс. — Можно мне побыть одной? Хочу подумать. — Хорошо, — тетя кивает и встает с постели. — Завтра можешь взять выходной. — Спасибо. Как только дверь за тетей закрывается, я кидаюсь к телефону и набираю номер, знакомый наизусть. — Алло, — раздается в трубке мелодичный голос. — Хана, привет, это Лина, мне нужна твоя помощь. — Слушаю, — голос становится тише. — Можешь передать ему записку? Некоторое время Хана молчит, но потом все же отвечает: — Да, диктуй. — Нам с Грейс срочно нужна помощь. Можем ли мы пойти с тобой? — диктуя, я стараюсь подобирать слова с осторожностью. — Что случилось? — в голосе Ханы слышится беспокойство. — Грейс хотят отдать в ТВД, а меня выдать замуж за вдовца Флетчера. Ты сможешь завтра передать это? — Да, жди ответа. На следующий день Хана передаёт ответ Алекса — он не отказывается от своих слов и готов взять с собой не только меня, но и Грейс. Но для того, чтобы отправиться в Дикую местность, нам нужно дождаться смены охранника, жена которого является сочувствующей. Она по старой схеме добавит ему в кофе валиум, а мы в это время незамеченными пересечем границу в охраняемом им участке. Этот мужчина будет дежурить послезавтра. Двух дней как раз должно хватить для подготовки. Но как все это время находиться под одной крышей с людьми, которым безразлична наша судьба?

***

Ужин тянется как никогда медленно, дяде вдруг захотелось поговорить с семьёй. Неспешно попивая холодный лимонад из прозрачного стакана, он рассказывает об увеличении налога на ведение бизнеса, и о своём новом сотруднике. Изредка он смеётся над собственными шутками, Кэррол лишь улыбается, а я с трудом контролирую эмоции, стараясь смотреть на белую скатерть, чтобы скрыть раздражение и нервозность. В двенадцать нас с Грейси будет ждать Алекс, но до Глухой бухты ещё нужно успеть добраться. Грейси изредка поглядывает на меня и ободряюще улыбается. Она спокойно восприняла мое предложение. Слишком спокойно для ребёнка, который ещё даже в школу не ходит. Порой мне кажется, что Грейс понимает больше, чем кто бы то ни было. Когда я рассказывала о Дикой местности, она внимательно слушала, а потом лишь кивнула на мое предложение. Мудрый не по годам ребенок. Когда дядя, наконец, поднимается из-за стола, я принимаюсь помогать Кэррол с посудой, стараясь делать это спокойно и неторопливо, как обычно. Однако сердце бешено колотится, а ноги сводит от волнения. Только бы Тиддлы ничего не заподозрили! Вымыв посуду, направляюсь наверх, в свою комнату, но тётя останавливает меня. — Лина? — Да, — оборачиваюсь, стараясь подавить внутреннюю дрожь. — Ты ведь знаешь, что мы хотим тебе лишь добра, и не станешь позорить нас перед Флетчером? — Конечно, — киваю, отвечая как можно покорнее. Я и забыла о том, что в субботу он должен был прийти для знакомства. Если все получится, нас здесь уже не будет. Мне кажется, что этот день никогда не закончится, что Тиддлы не уснут. Они долго о чём-то говорят, думая, что мы спим. А я лежу ни жива ни мертва, в страхе, что нас раскроют, или что Алекс уйдёт, не дождавшись. Наконец, звуки стихают, в доме все спят. Часы, висящие напротив кровати показывают, что до полуночи остается полчаса. Нам пора выходить. Я тихонько бужу Грейс. Она открывает сонные глаза и смотрит на меня с непониманием. — Пора, — шепчу, опасаясь разбудить Дженни. Грейс тихо выбирается из постели и надевает спортивный костюм, она так сосредоточена и спокойна, что мне неловко за собственную нервозность. Достав из-под кровати рюкзак с самыми необходимыми вещами, застегиваю молнию на куртке и тихо следую к выходу, Грейс идет за мной. Алекс уже ждет нас в условленном месте в Глухой бухте. Ночь по-летнему тепла, нет ни ветерка, а небо затянуто тучами. На улице темно, редкие фонари освещают дорогу, но их света не хватает для того, чтобы рассеять ночную мглу. Мы с Грейси идём, стараясь придерживаться темных сторон тротуаров. В ночной тишине изредка слышится лай собак и вой сирен, который заставляет нас с Грейс прятаться в темных закоулках. Когда звуки стихают или удаляются, мы продолжаем путь. Алекс ждёт нас у большого дерева, он стоит, облокотившись о широкий ствол. Завидев меня, Алекс меняется в лице — его глаза расширяются, а губ касается улыбка. Полная луна, что вышла из облаков, позволяет рассмотреть его красивое лицо. — Привет, — шепчет он, все ещё улыбаясь. — Привет, Грейси, я Алекс, — он протягивает ей руку. Грейс молчит, но руку пожимает и даже чуть улыбается, видно, что Алекс ей понравился. — Идём? — голос звучит сипло, то ли от волнения, то ли от быстрого шага. — Идём, — Алекс кивает и поднимает с земли маленький рюкзак. Мы движемся молча, но я мысленно сравниваю этот раз с первым, тогда наша вылазка оказалась удачной. В стороне все также мерцают огоньки сторожевых будок, что призваны держать границу под контролем. Как и в прошлый раз, мы будем пересекать границу с северной стороны бухты, однако сейчас мы движемся гораздо медленнее, ведь с нами Грейс, а Алекс ранен, хоть он и старается не подавать виду, я вижу, что ему нелегко. Чем ближе мы приближаемся к бетонным домикам, тем сильнее бьется мое сердце. Страх ледяной волной проникает в душу. Ведь не может везти дважды? Что, если Диггенс напутал, и сегодня смена другого охранника, жена которого не является сочувствующей? Что, если охранник не станет пить кофе, с растворенным в нем валиумом, и не уснет? Наш план совершенно не продуман, но другого пути нет. Достигнув северного мыса бухты, мы маленькими перебежками движемся от дерева к дереву. Сначала Алекс, за ним мы с Грейс. Мне страшно, как и тогда, но сейчас это совсем другой страх. Я боюсь за Грейс. Вот деревья становятся все реже, а перебежки все длиннее, я пригибаюсь как можно ниже, понимая, что нас могут засечь в любой момент. Алекс, бегущий впереди, периодически останавливается и прислушивается, в такие моменты я прислушиваюсь тоже. Все тихо — не слышно ни голосов, ни шагов, ни каких-либо других звуков, только шелест листьев и травы. Впереди показывается ограждение. Путь до него пролегает через открытую местность — деревья и кустарники остались позади, нас ничто не укроет. Алекс коротко кивает и бежит к ограждению по старой, усыпанной гравием и камнями дороге, пригибаясь как можно ниже, мы с Грейс следуем за ним. Во время бега я не убираю руку со спины Грейс в жалкой попытке защитить ее. Мы как на ладони, и в случае обнаружения нас ничто не спасет. Кажется, что в темноте, за темными буграми дорог притаились пограничники, что ждут подходящего момента, чтобы схватить нас. Мы пробегаем мимо сторожевого домика, что стоит прямо у ограждения. Яркий свет, что горит в комнате, пугает меня, хоть умом и понимаю, что мы в темноте, а значит, что из комнаты нас не видно, вот когда мы побежим мимо прожектора… Даже не хочу об этом думать. Алекс осторожно заглядывает в окно будки, а потом кивает — все в порядке, охранник спит. Мы бежим дальше, к ограждению, которое якобы находится под током. Нам всегда говорили, что приближаться к границе нельзя, что электричество убьет любого, кто подойдет близко к ограждению. Но теперь я знаю, что это ложь, как и слова о том, что исцеление приносит покой и счастье. Тонкая металлическая сетка, которая даже не находится под напряжением, заставляет людей верить в защиту города от посягательств. Маленькая операция, которая оставляет лишь три точки за ухом, убеждает нас в том, что спокойствие и свобода от чувств — есть счастье. Где большая ложь? И когда я успела снова в нее поверить? Алекс хватается за сетку и карабкается вверх, я подсаживаю Грейс, которая цепляется за металлическое ограждение тонкими ручками, затем тоже взбираюсь. Сетка раскачивается под нами, холодный металл немного успокаивает разгоряченную от длительного бега кожу. По спине бежит тонкая струйка холодного пота. Еще никогда в жизни мне не было так страшно — мы втроем висим на сетке, беззащитные перед тем, что происходит за спинами. Здесь нельзя пригнуться к земле, или спрятаться за деревом, мы — живые мишени. Подняв голову, смотрю на кольца намотанной спиралью колючей проволоки. Я смогла преодолеть ее в прошлый раз, значит, сумею и в этот. Грейс на удивление хорошо карабкается, ловко цепляясь за металлические плетения. Ладони потеют, а голова кружится, но я аккуратно перебираюсь через колючую проволоку, стараясь не соприкасаться с ней кожей. Достигнув земли по другую сторону от ограждения, смотрю на Грейс — она уже перебралась через колючие кольца, и медленно спускается. Когда Грейс достигает земли, ее лицо озаряет улыбка. Я улыбаюсь в ответ — у нас получилось. Мы на свободе.