Звериная любовь

Утро багряным светом только начало озарять хутор. Роса поблёскивала на листьях, отвлекая блеском зоркие глаза Настуньки от желанных тёмно-алых пятен земляники. В прилеске пахло травами, мхом. Сквозь деревца, поднимая голову после каждой сорванной ягоды, девочка поглядывала на деда Евтуха, пасшего овец. Пастухом дедушка был хорошим. И просто был самым хорошим для единственной внучки Настки. Собирая ягоды в широкий лист, Настунька радостно думала, как сейчас порадует дедушку ягодами и выпросит очередной сказ или побасенку, на которые был мастером дед Евтух. И вот уже Настуся сидит на поваленном брёвнышке, щуря глаза под ярким солнцем Малороссии, слушая сказы дедушки Евтуха. Евтух изредка кидает в рот спелые ягоды, тепло смотря на внучку. Помимо Настуньки были ещё внуки, мальчики, но тех покосила хворь, прошедшая по хутору. Осталась одна Настуся. Годы для хутора и окрестной выдались безрадостные и тяжкие. Сын норовит уехать, как многие. Евтух замолчал, опираясь на посох, вспоминая как умирали внуки… Настуська ещё тогда убежала в лес. Какой-то прохожий лекарь сказал, что навалившуюся на хутор хворь исцеляет лишь редкий корень… Так маленькая Настка побежала в лес, тайком от всех. Ну хоть не увидела как отходят в мир иной старшие братья. Евтух вспомнил, как тогда, возвращаясь вечером со стадом овец, увидел хуторян, бегущих к нему вдоль пролеска. Искали Настку долго. Отойдя ото всех, нашёл Настуську дедушка Евтух-спящую под корягой и лопотавшую что-то про тёмного волка с «железными» глазами, долго охранявшего её. С тех пор Настуньку за глаза звали «Волчонком»: с детства норовистая была и людей сторонилась. А чего людей любить? По отцовской линии в роду турки были. Как Царица войны с ними вести начала, то начались тихие пересмешечки над бедной семьёй. И будто забыли, что из этих мест, не из Рогатина, была Настасья, прозванная Роксоланой, ставшая царицкой над турками, отмстившая им за своё рабство перед чужим господарством…. Настуся, слушая о другой Настасье, царившей над древним восточным родом, над сердцем жестокого и какого-то далёкого, неясного жестокого владыки, плела длинные тёмно-русые, с золотистым блеском косы, что бы потом уложить их на манер венца, как делали местные бабы на хуторе. Зачарованно глядя на дедушку, мягкого нравом, в отличии от вспыльчивого отца, Настунька улыбалась, видя в белёсой пелене подсознания белые стены дворца, слышала восточную фамилию или имена — отрывистые, резкие слоги, как описывали речи восточных иноверцев. Наверное, так звучала фамилия царской семьи, где жила Роксолана. Слова дедушки доносились тихо, отрывисто сквозь задумчивую дрёму детских грёз. Яркий свет золотился за пеленой век дремавшего ребёнка, перед глазами скользили белые блестящие плиты какого-то огромного дома. В хатах никто камнем не устилает пол! Белый камень накрылся взметнувшимся краем дорогой блестящей ткани — отродясь Настка не видела такого полотнища даже в платьях богатых паненок на ярмарке! Настуся почувствовала, что это она идёт, в диковинных тканях, по белому камню пола огромного дома, заливаемого ярким солнцем. И вновь прозвучала отрывистая, как собачий лай, чья-то фамилия — Настка отчего-то теперь точно знала, что это фамилия — чуждая, иноземная, какая-то южная, звучащая резко, грубо, страшно, как удары хлыста, нагайки. «А-ра-кче-ев». Настунька широко распахнула глаза. Евтух озадаченно вгляделся в позеленевшие глаза Настуси, решив, что внучке приснился плохой сон. Настуся посмотрела через плечо дедушки. Казалось или нет — но вдали, на песчаном пригорке, темнея сквозь тонкие стволы деревцев, сидел тёмный зверь. Глаза хищника зажглись ярким огнём в теньке прилеска. Крупный волк спешно убежал, когда пастух обернулся, чтобы посмотреть, куда так испуганно уставилась внучка. Впервые Волчонок Настка испуганно глядит на лес, доселе неизменно манивший бесстрашного ребёнка в свои угодья.