Между ними километры

      Это должно было стать очередной банальной историей о том, как всепоглощающая любовь изменила в лучшую сторону влюбленных. О том, как он отбросил в сторону свои эгоистичные замашки и стал слащаво-добреньким и всепрощающим. О том, как она впервые почувствовала истинную силу сжигающей любви и выросла, отдаваясь чувствам.       Как бы не так. Жизнь — не банальная сказка, где все так просто и наивно.       В этой истории они слишком разные.       Внешне типичные — крутой парень и святая наивность, отшивающая наглеца. Кажется, что его самомнение плещет через край и Маттео, не видя даже моральных преград, прет напролом, сгребая все, что по душе. Она же… упорна и напориста на пути к своей цели. Вроде бы все нипочем. И Луна смело лезет вперед, сметая на своем пути препятствия.       Как же забавно, что внешняя иллюзия так не похожа на истину, скрытую в глубинах их душ.       Его тщеславие — маска. Попытка закрыться, оттолкнуть подлецов, лезущих в душу с целью сломать. «Смотрите, я неприступен! Не трогайте меня — обожжетесь!» — вбивает он в голову всякому, посмевшему подойти поближе. Горделиво цедит, что совершенен, но в одиночестве шипит сам себе с тлеющим отвращением: «Ненавижу, уродец». Маттео верит: он может лучше. Он верит, что слаб и несовершенен. И ощущает, что тонет в собственной лжи и неискренности.       Презрение к себе воспламеняет кровь и ввинчивает в озлобленное сердце стремление превзойти.       Эхом в сознании стучат болезненные отражения множественных недостатков. Будто гниющие раны для него, они сочатся темной неидеальностью. Искоренить. Заткнуть. И вскричать в отчаянии, заглушая бьющую в голове ненависть: «Я лучший!»       Его крик настолько силен, настолько пропитан энергией чувств, что все вокруг верят. И боятся подступить к льдистой маске холодного идеала. Под которой гибнет слабый Маттео, не способный выжить без костыля-образа.       Невинность Луны завораживает. Искренность с какой она подходит к каждому, абсолютная открытость и беззаботность покоряют с первого взгляда. Цвет теплоты и чистейшего перелива смеха окрыляет. Вера в светлость будущего, незамутнённая и ясная врывается в души окружающих. Вокруг нее все пронизано светом беззаботной жизни.       Проблема в том, что она это знает.       Знает, что прекрасна в своем очаровании беззаботной юности. И не стремится меняться. Луна лелеет детское свечение в себе. Глупо зажмуривает глаза и, затыкая уши, остервенело трясёт головой, прогоняя от себя чудовище взрослой жизни. Открывая всем личину юной мечтательницы, слепо верит, что краса невинности — ее судьба.       Маттео (и) Луна слишком далекие друг от друга. Их жизни — разные миры. Параллельные прямые в Евклидовой геометрии.       Оба знают это. Видят. Каждый отвратительный миг напоминает им об этом, выводя кровавые узоры осознания на сердце. Боль понимания чудовищной правды заставляет задыхаться в стоне острого страдания. Оба в панике цепляются слабеющими руками, сдирая кожу с ладоней, за монумент их обоюдных пылающих чувств. Вихрь разностей бьет по ним, а мир, чудовищно ужасный, смеется им в лицо:       «Не будете вместе».       Судьба издевается над ними. Маттео сходит с ума каждый раз, видя прекрасную, такую далекую и недоступную цветущую невинность в ней. Такая непохожая на всех. Такая дурманяще-пьянящая. В ней — вселенная нескончаемого лета, счастливой улыбки и беззаботного детства, бесконечного как яркое синее небо над головой. Зеленый яркий взор — эпицентр ветров юной бесшабашной смелости. И ураган бесчисленных лучей незаходящего жаркого солнца в каждом жесте ее заставляет влюбляться в нее вновь и вновь.       Сущее чудо покоряющей ностальгии безответственности.       Буря вселенской несправедливости убьет их вскоре. Луна в забитьи недозволенных сладких чувств. Его суть — страсть взросления, отчаянность презрительной холодности. Во взгляде — стихия превосходства. Слово — огонь порочности. Он жжет все. Это запретно ей. Но манит, притягивает. И греет воздух вкруг ее, раскаляя ее любовь до предела. Невинность теряется в прозрачных призраках будто далекого прошлого, когда Маттео в очередной раз заставляет ее забыть обо всем лишь обернувшись к ней.       Прекраснейший дьявол-искуситель.       Луна (и) Маттео.       Что же они друг с другом творят! Из разных галактик, вселенных. Созданы против друг друга.       Луна в отчаянии. Не может вернуть привычное сияние чарующей простоты во взгляд. Голос запретной влюбленности чертит на душе свои метки. Маттео ее поймал. Приманил непозволительной взрослостью. Ее душит один лишь его взгляд. Взгляд карих глаз сжигает сберегаемую детскость сознания. Мимолётное слово из его уст — она падает, ломая трепещущие крылья юности.       Маттео пьян любовью. Любовью не к той. В сердце светит луна. И чистейший свет ее заставляет скинуть маску, обнажая дыры неидеальности. Он безумец. «Я лучший» растворен в улыбке юной искренности. Холод растаял в пожарищах, сотканных из миллионов звонких песен Луны. Ее голос — ключ к его слабостям. Ее добрая усмешка и взгляд в глаза — и мнимое тщеславие будто и не правило его жизнью.       Как же это все неправильно. Не должно быть так.       Пропасть непреодолима между ними. И кишит она шипящими змеями народного непринятия. Острые копья отрешения от своей сути сочатся смертельным ядом смертельно, неосязаемой боли. Завывает над бесконечным расстоянием леденящий ветер тоски. И несет он смрад кровоточащих сердец.       Со стороны Луны — звонкая песня, перелив оды к беспечному и бесконечному детству. Там — свет незаходящего солнца, плеск отраженных искр теплого моря и ветер сладкого вдохновения. Смех счастья вторит мелодичному напеву. И несется вдаль, оживляя гигантский мир. Цветет там любовь. Чистая и прекрасная. Пропитанная запахом весенних душистых цветов и вкусом первого невинного, будто случайного, долгожданного соприкосновения губ. Безоблачна ее вселенная.       По ту сторону пропасти бушует вечный холод. В бешенстве завывают бесконечные вихри напускной идеальности. Презрительная ухмылка на устах — единственный источник леденящего света. Сверкают молнии побед над головой в затянутом тучами высокомерия небе. Маттео там — скала, нерушимый и стойкий памятник собственному тщеславию. Льют ливни ненависти к себе там. И точат камни монумента.       И только их сердца поют в унисон.       Несется кровь по их жилам, разгоняя запретность по всему телу. Их жизни отравлены. Его — чистым светом истинности, ее — хриплыми раскатами пылающей кроваво-красной страсти. Стучит в сознании убивающее понимание, и в ушах стоит громогласный жестокий приговор: «Один должен пожертвовать собой, чтобы сохранить все, что есть между вами».       Маттео знает, что не позволит Луне разрушить внутреннее свечение. Он не простит себе, если сверкающая она сломается ради него. Ей нечего делать под бесконечной тьмой его холода. Она погибнет в жестокости взрослой жизни. Не даст он этому случится. Лучше уж самому обнажить беспомощную неидеальность и молиться, чтобы любимая согрела в своих объятьях ослабленного его.       И он делает шаг к ней, содрогаясь от чудовищной боли.       Луна в страхе умоляет его остановиться и не губить себя. Печать грусти проходит рябью по образу нескончаемой улыбки. Свет невинности гаснет в ее взгляде. Это ее вина. Он страдает. Падает в пропасть и истязаем своими демонами.       Ужас больше ее самой в тысячи раз. Громадой он возвышается в ее мире, закрывая непроглядной пеленой греющие обыкновенно лучи солнца мира детства. Луна содрогается от настигшего ее холода, который несет с собой Маттео.       И в краткий миг тьмы Луна не замечает промелькнувшую тень сомнений, вплётшуюся в ткань ее мироздания будто так и надо.       Маттео делает еще один шаг к ней, бросая разрывную гранату в искусственный монумент болезненной привязанности к Амбар. Ошметки врезаются в сознание и пронзает его копье страдания. Это был еще один столп прежнего мира. Который впервые покачнулся в измученном предсмертном стоне. Маттео улыбается Луне, показывая все, что чувствует.       «Я создам мираж моего счастья от изменения для тебя», — твердит он, зажимая первые обнажившиеся дыры в маске идеальности.       «Не должна ты видеть боли моей. Не смею ее делить такое с тобой».       Его улыбка прогоняет ужас из души Луны, и она вновь зацветает всеми оттенками покорившей его когда-то невинности. «Прекрасна», — уже отсюда он способен чувствовать аромат своего идеала.       Оба воспевают перемены в Маттео и не замечают, что тень сомнений, тень Симона подкрадывается к Луне со спины, готовая схватить свет в путанные когти неопределенности.       Луна пленена вновь. В скрюченных пальцах коварной непонятной любви к Симону, что когда-то помогал укреплять железные стены на пути к взрослению, Луна плачет, потерявшись в себе. Она молит, слабо отталкивая тень, отпустить ее. Моральный выбор бьет по миру юности, содрогая в чудовищной силе всплесков сложности чувств плотные баррикады от чудовища взрослости.       Маттео в отчаянии содрогается, терзаемый ветрами изменений в себе. Паника обнажает сотни и сотни сочащихся гнилью ран ненависти. Он срывается на бег, остервенело обрубая все связи с прошлым миром. Силы покидают его, и с каждой секундой он все ближе к черте гибели.       В предсмертном прыжке он преодолевает последнее расстояние между ними и остервенело привязывает к себе Луну единственным способом, каким только может.       Первым для нее поцелуем.       Он не был готов. Она не была готова. Его кожу сжигают лучи искренности, и он, словно ночной зверь отпрыгивает назад, в пропасть, в попытке выжить. Мир Луны вновь пошатнулся, шатаясь в агонии возможной смерти.       Единственное, что радует — неопределённость исчезла под напором привязи Маттео.       Он ослаб. Попытка воссоединения не прошла даром и ему кажется, что он уже умер под гнетом света. Он валяется в своем мире, соскребая пальцы в кровь, пытаясь ожить. И лишь воспоминание о красоте желанной светлости теплит в нем жизнь.       Луна в панике мечется, пытаясь сшить обломанные края светлого мира. Не готова была к вторжению. Стены пошли рябью и готовы вот-вот пасть. Слезы разъедают свежесть ветерка и отравляют сладость запаха цветов непозволительной грустью       В ряби вновь кажется лик неопределенности и злобно скалится, оглядывая Луну властно с ног до головы. Невинность трепещет под жадным взором и падает на колени, покоряясь всей жестокости судьбы. И Симон, все еще вхожий в земли юности Луны, безболезненно проникает под солнце детства и по-хозяйски сжимает в объятьях ослабшее тело.       И Маттео, видя предательство любимой, сжимая от внутренних терзаний зубы, вновь пытается воздвигнуть монумент Амбар, о который сможет опереться и вновь нацепить маску холодной псевдо непревзойдённости. Если ему не суждено быть вблизи Луны, то искусственность образа его с Амбар любви хоть как-то закупорит дыры, что он открыл на пути к беспечному цвету детства.       Оба делают вид, что все идет как надо. И, старательно изображая непринужденность, цепляются за попытки показать, что они не одиноки. Луна состраивает счастье на лице, но не подпускает Симона к себе в своем мире. Маттео отчаянно оперся на монумент Амбар, но сочится гниль из ран и пачкает идеал образа белокурой королевы.       И пусть Вселенная считает, что так правильно. Луна (и) Маттео видят, что кровоточит их «слишком много всего между ними». И вместе с ним оба задыхаются в симфонии боли.       Луна взрывается невероятным светом, от которого слепнет и бежит прочь Симон, не в силах терпеть такую энергию. А Маттео видит за пропастью блеск чистейшего сияния и, окрылённый воодушевлением, радостно отталкивается от брезгливо кривящийся Амбар.       Открытые раны били в сознание острой болью, но Маттео не обращал на это внимания. Ведь впереди маячил чистейший свет Луны. Это впрыскивало в кровь адреналин и запускало сердце в невообразимом ритме.       Последний шаг, и Маттео падает ниц, истекая черной слизью слабостей пред своей любовью. Теплые руки чистейшей непорочности нежно сжимают его плечи и поднимают его измученный взор в ясную искрящуюся зелень. Слабая улыбка озаряет его лицо, и свет мира Луны вспыхнул в тысячи раз ярче, заставляя бесчисленные раны открыться еще больше.       Но разве это важно сейчас? Важно, что думают вокруг? Мнение Вселенной… Смешно.       Маттео пожертвовал собой и даже мироздание попридержит свою жестокость и позволит поверить в счастье.       Луна и Маттео сливаются во втором поцелуе. От него несёт гниением завершенного падения и яростным цветением новых граней чистоты невинности. Он — жерло вулкана, и оба прыгнули в него в сущем ликовании и с дурманящим своей свободой смехом на устах. Для них он будто первый. Ураган эмоций. Симфония взрыва бесконечных мириадов сверхновых. Рождение тысяч вселенных.       В нем его боль и ее исцеление. Ее страх и его успокоение. Их общая любовь. Он — вечная ода, обоюдо жаркая молитва друг другу. Нескончаемый поток чувств убивает и возрождает окрылённый сладостью пьяной влюбленности. Секунда — вечность. И падение в глубочайший и громадный океан любимых глаз.       Прикосновения плавят кожу и зажигают фитиль истомы от жажды. Словно путники в пустыне, преисполненные страданиями пытки расстояния, измученные земным жаром песчаной преисподней, отчаянно напиваются они силой запретной энергии.       Они сберегли все, что между ними, преодолев бесконечное «между».