Цвет сливы перед сезоном Цую

      …она стояла перед газовой плитой с шумовкой в руке. На одной из конфорок плиты была кастрюля со вчерашним супом, вторую занимал закипавший, забрызганный каплями жира чайник, на третьей находилась кастрюля с макаронами, а на четвёртой шкворчала сковорода, на которой жарилась яичница. Рядом с газовой плитой была раковина мойки с горой грязной посуды, на которую из носика гусака часто капала вода. Сбоку от мойки, на расстоянии не более 30 сантиметров стоял холодильник. От плиты до стенки, почти загораживая весь свет от окна, был шкаф с покосившейся дверкой на всю высоту, на которой чётко были видны многочисленные следы жирных рук, грязных отпечатков и пятен различного происхождения. На подоконнике громоздились банки и пустые бутылки из-под молока и кефира. На шкафу сиротливо стояло восемь бутылочек для детского питания. На противоположной стороне от плиты стоял стол, накрытый выцветшей клеёнкой, на котором стояла сахарница с отбитой ручкой и вазочка с засахарившимся вареньем. Кухня была маленькой, и, кроме описанной обстановки, места оставалось только для пары табуретов, которые сейчас были задвинуты под стол.       Вдруг, как будто кто-то включил тумблер, на неё обрушилась какофония звуков, в которой смешался звук скворчащего масла, капающая вода, детские крики, перемежающиеся и смешивающиеся с кошачьим мяуканьем, урчание холодильника, бормотание радиоточки и глухое ритмичное буханье. Эта какофония почему-то не вызывала у неё никаких эмоций, кроме глухого раздражения. Взглянув на сковороду, она вдруг поняла, что яичница готова, и выключила газ под сковородой. В какой-то отстранённости она подошла к окну и взглянула в небольшое зеркало, стоявшее в углу оконного проёма на подоконнике. Из зеркала на неё смотрела блондинка. Лицо её, ещё остававшееся миловидным, было опухшим, но не сильно. Миндалевидный разрез глаз портили только синяки под глазами от недосыпа. Грязные волосы на голове были собраны в какой-то немыслимый низкий пучок. Оглядев лицо в зеркало, она запястьями помассировала щёки, чтобы на них появился хоть какой-нибудь румянец. Её косметические процедуры прервал визг дверного звонка.       Она не успела даже развернуться, как услышала, что дверь, истошно скрипнув, открылась, и в открытую форточку ворвалась волна свежего воздуха, в которой смешалась сырость осеннего дерева, прелость травы и бензиновая гарь. И тут же из соседней комнаты с визгами и писками пробежали дети:       - Тётя Хиэй! Тётя Хиэй пришла! А у тебя конфеты есть! А что ты нам принесла? А ты нас на машине покатаешь?       - Хамакадзэ, Исокадзэ, Таникадзэ, Уракадзэ! Хватит меня щипать! Ах вы, мордашки извозюканные! Пусть вам ваш папаша конфеты приносит! Вот, держите таяки! И Таникадзэ, отпусти кошку! Обязательно надо было в дом чёрного кота брать? Я же вам из Гомеля хотела привезти, да мамаша ваша чего-то не захотела. Девочки, я в следующий раз, как гулять пойдёте, прокачу! А ну, брысь в комнату! И не мешайте маме с тётей Хиэй разговаривать!       Пока этот разговор происходил в коридоре, глухое буханье, разносившееся по квартире, прекратилось, и в коридор вышел новый персонаж, о чём возвестил голос Хиэй:       - О, смотрите, кто тётю Хиэй вышел встречать! Никак сама Симакадзе-доно нас встретить соизволила? Ты это куда лыжи навострила? А кто с малышнёй заниматься будет?       - А я им в няньки не нанималась! Сами нарожали – вот пускай сами и нянчатся! Хиэй, а ну пусти меня! Меня друзья ждут! Я не собираюсь сидеть тут с вами и жалобы ваши друг другу выслушивать! Дай лучше тыщу!       - Без тыщи обойдёшься! Ох, Симка! Смотри, покатишься по наклонной, кто тебя кроме отца с матерью вытаскивать из дерьма-то будет?       - Сама выберусь! Ладно, проехали! – и на кухню забежала девушка-подросток, лет 14-15, одетая в «кожаную» куртку и, из такого же материала, юбку до середины бедра. Под курткой виднелся ярко-розовый топ. Волосы её были цвета воронового крыла собранные в два хвоста. Концы волос одного из хвостов были окрашены в химически-оранжевый, а другого в ядовито-зелёный. Глаза были густо обведены черной подводкой. На губах была фиолетовая помада.       Девушка, подбежав к ней, ткнулась в щёку и шепнула на ухо:       - Я к Ашигаре. – и убежала. Дверь, в очередной раз истошно скрипнув, закрылась, погремев напоследок замком.       Пока Сима отмечалась у неё, в кухню прошла и, вытащив из-под стола табурет, села молодая женщина с короткой стрижкой «под-мальчика» в брючном костюме тёмно-бордового цвета:       - Упустишь, сестрёнка, Симку, ох, упустишь! А если забеременеет, что делать будешь?       И не дождавшись ответа, продолжила:       - Вот зря ты тогда с Ямато поцапалась, да ещё и её сестрице Мусаши воду из вазы на голову вылила! Ну, пристраивали они к тебе этих, Ингу и Инну! Ну, вешала бы им лапши на уши! Делов-то! Так хоть нормально бы выглядела! А ведь какая красотка была! Да ладно тебе, не возмущайся! А то я не видела как все мужики на фирме слюни пускали и в стойку вставали, когда ты проходила! Ну, да ладно, я тебе уже не один раз это говорила. Решила, так решила! Зато у тебя вон и Сима, и эти четверо! Не то, что у меня… только девочки из отдела… - и Хиэй отвернулась и стала смотреть в окно, учащенно моргая наращёнными ресницами. Проморгавшись, продолжила свой монолог, попутно доставая из сумочки пачку сигарет и тонкую зажигалку:       - А твой-то муженёк-то где? Опять с мужиками в гараже зависает? Ох, попадётся он мне, я ж ему по башке-то настучу, чтобы не шлялся неизвестно где и с кем, а дома сидел с женой! С тобой же сейчас всегда кто-то рядом должен быть!       Тут входная дверь опять истошно скрипнула и снова закрылась. И из коридора на кухню зашёл Виктор, слегка покачиваясь и широко улыбаясь:       - О-о-о-о! Кого я вижу! Хиэй! А давай поцелуемся с разбегу, да так чтоб зубы вылетели!       - Припёрся, кобель! Не буду я с алкашом целоваться! В начале протрезвей! А потом уж целоваться лезь! Да работу человеческую найди! Ты посмотри, в чём у тебя Конго ходит сейчас и в чём она раньше ходила! Раньше у неё только фирменные шмотки были, а сейчас? Вон халат только, да и тот совсем уж затрапезный!       Конго посмотрела на свой синий, застиранный байковый халат синего цвета, на котором уже с трудом различались красненькие цветочки. Халат был подпоясан поясом, под которым торчал огромный живот. Конго с непонимающим видом воззрилась на Виктора и Хиэй, которые продолжали привычно цапаться:       - Да найду я себе нормальную работу! Да нормальная у меня работа!       - Нормальная работа у него! Да не смеши мои лабутены! Тебе семью надо содержать. Симка скоро школу закончит. Ей в институт поступать надо будет. И ещё у тебя четверо подрастают. Им скоро в школу идти. А ты ещё Конго шестого заделал! Говорила я тогда ей: кастрировать тебя, кобеля, надо! Конго! Ты чего это надумала!       Конго в это время схватилась за свой огромный живот, который пронзила дикая боль. Поддерживая одной рукой низ живота, другой опёрлась на стол и почувствовала, как по ногам струится жидкость. Сквозь зубы прошипела:       - Сумка в шкафу, в коридоре… Поехали, я рожаю…

***

      … Конго проснулась сегодня не в духе, она совершенно не выспалась. Её снился какой-то дурацкий сон, содержание которого она совершенно не помнила, но проснулась совершенно разбитой, как будто она и не спала совсем. Контрастный душ немного разогнал сонливость, но не придал обычной бодрости. В полусонном состоянии она прошла в кают-компанию и стала заваривать себе чай. Из такого состояния её лучше всего выводил чай, заваренный лично человеком. Но Виктор отсутствовал. Неделю назад она его отправила с инспекцией по кораблям Второго Восточного. И он должен был вернуться через 96 часов. Заварив чай из пакетика, Конго уже было захотела достать плитку шоколада, как поступил запрос на приём самолёта. Это оказался Виктор.       Самолет, зависнув, мягко опустился на посадочную площадку. Виктор открыл дверь и спрыгнул на палубу. Вытащив сумку, закинул на плечо и, счастливо жмурясь и слегка насвистывая какой-то мотивчик, пошёл по направлению к входной двери. Поднявшись на лифте, он зашёл к себе в каюту, забросил сумку на кресло, и, вернувшись в коридор, пошёл по направлению к мостику. Появившийся на секунды экран заставил его развернуться и идти по направлению к кают-компании. И чем ближе он подходил к кают-кампании, тем неувереннее становились его шаги. От кают-кампании отчетливо нёсся запах свежеприготовленной яичницы. Когда он зашёл в кают-компанию у него подкосились ноги и округлились глаза.       - Припёрся, кобель! А предупредить не мог, что появишься! Что встал на пороге? Садись, я тебе яичницу приготовила! – и Конго со стуком поставила перед усевшимся за стол Виктором сковороду с глазуньей. Фартук рассыпался серебристым пылью и впитался в платье Конго. Она развернулась и подошла к окну, скрывая от человека румянец смущения.       Конго мучала только одна мысль: «Как и когда я научилась готовить яичницу…?»