Ветер по морю гуляет

— Засыпай, Тёмочка! Сейчас тебе бабушка какую-нибудь сказочку расскажет… ага, на немецкий манер. Колыбельную «продижи» мы уже с тобой пять раз пересмотрели, вот… хм, нехорошие люди, папка твои с мамкой, нам никакой книжки не оставили. Что? Про Колобка, Репку и курочку Рябу уже наслушался? Не надо? А я сказки и не помню! Только по названиям. Ветер по морю гуляет, он кораблик подгоняет… Новую? Страшную? «Там гроб качается хрустальный и на цепях между столбов не видать ничьих следов». Только и помню — «в том гробу твоя невеста». Эх! Мне тоже скучно. Сочинять будем? Про бабку? Да там бабки-то везде — одно название: сплошные ведьмы и каннибалки: «покатаюся-поваляюся на Ваняткиных косточках». А так — чтоб бабка хорошая была… честная… Слушай! …В некотором царстве, в некотором государстве жили царь с царицей. И был у них единственный сын, кровинушка драгоценная. Царица всё никак на него наглядеться не могла. Окружила мамками и няньками, из ложки золотой кормила и расшитыми платками слюнки вытирала. Уехал как-то царь на войну и не вернулся. Одни царевич с царицей остались своим покосившимся царством управлять. Скоро сказка сказывается, а еще быстрее дело делается, настала пора царевичу жениться. — Да ты погоди! Не Ванечкой его звали! Я тебе другую сказку рассказываю. Взрос-лу-ю! Ага, про себя… …Царица испугалась не на шутку. Ей и так многого пришлось натерпеться от мужа Бабара и его многочисленных… других жен, что сама мысль, отдать сына какой-то неизвестной девице, которая будет им вертеть как вздумается, наводила ужас. — Страшное? Как раз сейчас начнётся! …Царица эта заботливая была и к выбору со всей душой подошла. Всех своих подружек обзвонила… объехала и в гости себе с их дочерями зазвала. А сыночек её ненаглядный — к столу вышел, глазками так равнодушно повёл, и заявил, солнышко ясное, что не может выбрать. Краше матушки нет никого! Царица зарделась, растрогалась и всплакнула. Но надо же было из кого-то выбирать! И тогда хитрые царедворцы предложили запереть девиц в одной комнате дворца, дать им в руки шитьё и прядение и послушать, что каждая из них скажет. Конкурс устроили «Кабы я была царицей…». И чего только не наслушались люди у запертых дверей! Царице понравилось лишь трудолюбие одной девицы, заявившей, что будет сидеть в светлице как серая мышка и беспрестанно прясть. До старости, и столько, чтобы на весь мир хватило. Поэтому её назвали «ткачихой». А другая девица, из варварских племён (без сомнений!) заявила, что пустит всё царство «по миру», закатив грандиозный пир, чтобы даже христианам что-нибудь с царского стола да перепало. «Повариха» вызвала всеобщее осуждение, но была дочерью очень богатого князя из других земель, красавицей неписанной, поэтому царица, поразмыслив, добавила: «вот пущай папкино состояние на ветер и пускает!». Но больше всего нашему царевичу понравился ответ девицы, что «знает тысячу и одну позу Кама-Сутры и просто так мужа из своей постели не выпустит». — Кто такая Сутра? Вот у твоей бабки длинный язык! Актёрка такая была заезжая, в позы разные вставала и людей к себе песнями зазывала. Ты, давай, бабушку не отвлекай! Засыпай уже! …Как услышал ответ царевич, ворвался в комнату, раскидал своих слуг, что гроздьями обвисли на его халате, пытаясь удержать, и провозгласил девицу будущей женой. Царица еле уговорила сына взять ткачиху с поварихой во дворец, чтобы «про запас». Царь не долго собирался, в тот же вечер и женился. Вот тут и страшное началось! Через месяц царь вспомнил, что у него есть царство, через два — получил известие, что нужно съездить на войну, через три — сел на доброго коня, огладил живот своей жены и наказал «поберечь себя, его любя». Проститься с матерью так и не зашел. А царица молодая, оглядев с томной тоской опустевший двор, пошла устанавливать свои порядки. Именно на сватью первой молодая царица и наткнулась в коридоре дворца, обозвала «скандальной бабой» и «Бабарихой» и пообещала родить богатыря, «который вам тут всем… покажет!». Прямо как Хюррем! В общем, не ужилась она с царицей, заявила, что съедет в «старый дворец», там и богатырь и появится. Отпущенный срок уже подошел, да весь почти и вышел, а известий от Хюррем нет. Царица забеспокоилась, выехала в старый дворец, а там повитуха ей сразу под ноги кинулась и уверила, что младенец только родился. Известия не слали в столицу, потому что слуг всех уже давно распустили, повитуха одна осталась — да девка-прислужница. Молодая же царица над ребёнком, как орлица над орлёнком, никого не допускает, и сама всё убирает. Бабка пелёнки развернула, чтобы на внука посмотреть — а он уж ростом с целый аршин. «Не по дням, а по часам, царевич мой растёт! — вздыхает молодая, а сама в глаза царице смеётся. — Надо бы известие его батюшке послать!». «Его батюшке? Пошлём!» — холодно оборвала её царица и повелела подменить письмо. «Родила царица в ночь… не мышонка, не лягушку, а неведомого бастарда!». — Кто такой бастард, Тёмочка? Да это я так, бабка твоя заговариваться начала. Про Джона Сноу вспомнила. …написала она, а потом подумала: «Слово-то какое гадкое!», перечеркнула и исправила на «зверушку». Царь этот, Сулик недоделанный, мечом долго махал, а потом приказал: «ждать царёва возвращения для законного решения». Надо же, что придумал! «Тьфу!» — царица раз сто перечитала ответ сына и решила действовать согласно закону: «бросить с приплодом прямо в бездну вод». А Хюррем эта — ещё той ведьмой оказалась! Видно, сам царь Кащей ей был не указ. Выплыла! Женила на себе царя Кащея. А он магом был сильным! Посильнее Гарри Поттера: то в волка, то в коршуна обернётся. — Тёмочка, ты что не знаешь кто такой Гарри Поттер? Даже я знаю! Только всех поимённо из команды щенков-спасателей? И роботов знаешь? И молнию Маквина? Тёмочка, твоя бабушка только Машу и Медведь смотрела, да и то между «Пусть брешут» и «Сорок пять — еще не возраст». Глазки закрывай и баю-бай! …Сыночек лук свой тугой натянул, стрелу калёную положил и как бабахнет! От Кощея одни перья остались. Вышел к народу, сказал, что лебедь белую спасал и чародея погубил. И сам там царём сделался. Имя себе заковыристое взял на итальянский манер — Гвидон. Скучно ему стало. По берегу моря стал ходить и жаловаться, что грусть-тоска его снедает, «одолела молодца, видеть я хочу отца». И стали всякие гости заморские к нашему Сулейману ездить и небылицы рассказывать про чужеземное царство. А там-то уже так славно жить начали! Царь с войны вернулся, не гневался, приблизил к себе ткачиху вместе с поварихой. А купцы заморские только масла в огонь подливают: «чудный город навести, у Гвидона погости». Разве не ясно, что смерти желают? Царица уж эту порчу, как могла, снимала вместе с ткачихой и поварихой: и сказки чудные рассказывали, и ткачиха с поварихой каждая на один глаз окривели, у неё самой нос распух — всё нипочём! И белка у Гвидона есть, которую повариха придумала, и тридцать три богатыря — из ткачихиных детских сказок, и даже царицын образ красавицы-невесты, которую она для сына выдумала. Всё есть! — Баю-бай, баю-бай! Стали гули ворковать, стал наш Тёма засыпать. Чем кончилось? Эх! Так просто не уснёшь, пока не расскажу? Да, там уже совсем чуть-чуть осталось. …Что я царь или дитя, говорит он не шутя. — Что по мне — так ещё дитя. Топнул ножкой и всем двором с места снялся — на чудо-белку посмотреть. Спишь уже? А я закончу. …Прибыл царь к Гвидону в гости и сразу на экскурсию пошел: поглядел в зоопарке на белочку, принял участие в фэшн-шоу «Тридцать три богатыря в стрингах», встретил мисс «Краса Гвидонова царства». А потом Хюррем свою признал и Гвидона сыном назвал. И так царю там понравилось, что он вернуться не пожелал. Быстро мать свою, вместе с ткачихой и поварихой отпустил обратно домой. Пусть мол правят и век свой доживают. Вот и сказке конец! Делам давно минувших дней, преданьям старины глубокой…