the beautiful and damned (до редакции)

ocean eyes – Billie Eilish

Самый неблагодарный, да и неприятный возраст – 17-20 лет. К жизни ещё не привык, к самому себе тоже. Ни жизни, ни людей не понимаешь, а между тем убеждён, что отлично всё видишь, понял и даже слегка во всём разочаровался. Зинаида Гиппиус

      Гарри молча идёт впереди, лишь изредка поглядывая на меня. Его льняная рубашка расстёгнута практически на все пуговицы, отчего ткань разлетается в разные стороны, открывая тёмный силуэт бабочки чуть ниже его груди и двух ласточек на ключицах. Очень нежные и немного детские рисунки, несерьёзные, в отличие от тех, что мне удалось рассмотреть ранее.       Каждый видит то, что хочет видеть.       Тиффани растянулась на белом полотенце в тёмно-синюю полоску во весь рост, чуть закинув голову, а её светлые волосы касаются гальки, свисая с деревянного шезлонга. Она тянется, вытянув руки над головой; золотые браслеты на запястьях бьются друг о друга и вот звон бриллиантов уже растворяется в её обворожительно нелепом смехе. Девушка выпрямляется, в очередной раз улыбаясь своей лучшей улыбкой.       Она начинает разговор с рассказа о своей жизни в Италии и причине отъезда и предлагает передвинуть шезлонг поближе, чтобы нам было удобнее. Я стараюсь не молчать, смеюсь, наблюдая за её мимикой, и внимательно слушаю Тиффани. Оказалось, что она уехала сразу после окончания университета, отказавшись от возможности выйти на работу в крупную компанию, охваченная желанием найти себя.       Тиффани производит впечатление образованной и умной, доброй девушки, которая может радоваться, как ребёнок, но в то же время обесценивать всё вокруг. Её можно назвать быстро увлекающийся, но столь же быстро остывающей. Сама Тиффани неоднократно высмеивает недуг вечной скуки и нежелание интересоваться.       Удивительно, как молодой девушке может вдруг приесться жизнь, которая только началась. Красными губами она оставляет в горячем воздухе, пронизанным раскалёнными солнечными лучами, признание:       — Лучшее, что даёт тебе молодость – возможность лгать себе и называть это честностью, и я лишена этой возможности.       Я не понимаю её слов, и в смятении гадаю, сколько же лет Тиффани.       — В апреле мне исполнилось двадцать шесть, и последние три года я провела в Италии, коротая дни на песчаных пляжах, а вечером выбиралась в ресторан вместе с друзьями. Я вернулась в Лондон лишь потому, что больше не в состоянии жить в этом блестящем обмане богемной жизни среди дорогих магазинов и картинных галерей. Это заставляет мою жизнь стоять на месте... Просто пришло время вернуться домой, — низкий, волнующий голос Тиффани оставался фоновым шумом для присутствующих мужчин, и я не разделила их безразличия. Казалось, Ронни и вовсе не слышал девушку:       — Жуткая скука, — молодой человек поднимает тёмно-синюю кепку "янкиз" с глаз, принимая сидячее положение.       Гарри молча поднимается со своего шезлонга и, проверив мобильный телефон, оставляет очки на тёмно-синем полотенце. Он предлагает зайти в воду и немного поплавать, но Тиффани отказывается, а Ронни ворчливым тоном заявляет, что вода слишком холодная. Молодой человек направляется к озеру, оставляя нас за своей спиной, когда я развязываю тонкий пояс на своих шортах. Ткань спешно спускается вниз, и тогда я, аккуратно ступая босыми ступнями по камням, спускаюсь к воде.       Прохладная вода касается моих щиколоток, коленей и бёдер, заставляя вздрогнуть, но лишь потому, что я много времени провела на солнце. Я люблю плавать, особенно в океане, спрыгивая в воду с кормы парусной яхты на стоянке в какой-нибудь бухте, окружённой высокими скалами. Гарри оборачивается на мои звучные шаги и в один миг исчезает, скрещивая руки перед собой и ныряя в тёмную воду. Я прохожу ещё несколько метров и опускаю плечи в воду, разрезая руками подгоняемую ветром гладь.       Гарри проводит рукой сквозь мокрые кудри, вдыхая воздух. Он остаётся на месте, обращая свой взгляд на меня. Я подплываю к нему, держа дистанцию не менее полутора метров.       — Что на том берегу? — Мы заплыли достаточно далеко, и я не достаю до дна. Мне приходится поддерживать своё тело плавными движениями рук, опуская их под воду.       — Отель, — я отвечаю на вопрос Гарри.       Он сокращает расстояние между нами, рассматривая голубое здание. Озеро оказывается слишком широким по диаметру, чтобы мы смогли доплыть до пристани, но Гарри остаётся всё так же заинтересованным:       — Там, наверное, по вечерам играют музыку.       Со лба кудрявого парня стекает вода мелкими каплями, попадая ему на глаза, и потому он проводит своими длинными пальцами по закрытым векам. Я наблюдаю за ним и его сосредоточенным взглядом.       И это правда – на мраморных ступенях среди изумрудной листвы и малиновых, полных мёда, пионов играет рояль, скрипка, саксофон, виолончель и даже поёт чудесная девушка в вечернем платье.       На озере нет никого, кроме нас, и это заставляет меня волноваться, но в то же время чувствовать необыкновенное восхищение этой тишиной над водой. Мне становится некомфортно, и холод окутывает мои ноги, поднимаясь вверх. Я не хочу возвращаться на берег одна, потому что было бы невежливо просто развернуться и молча уплыть, но также было бы странно, если бы я сказала Гарри, что мне холодно. Я не знаю, как быть и решаюсь оставаться на этой глубине до того момента, пока молодой человек сам не решит вернуться на берег.       — Мы могли бы поужинать там, — Гарри подплывает ближе, и я случайно задеваю его ногу своей, не сразу понимая, к чему именно прикоснулась, и потому вначале меня охватывает жуткий страх того, что в воде помимо нас есть какие-то другие живые организмы, а позже – стыд.       — Прости, — я опускаю глаза и отплываю на несколько сантиметров назад, двигая руками. Гарри как будто не замечает ни касания, ни извинения и молча всматривается в моё испуганное лицо. Хлопаю ресницами и делаю вдох, забывая про выдох. Чувствую себя глупо.       На берег мы возвращаемся вместе. Я накрываю свои плечи махровой тканью и сажусь рядом с Тиффани, когда Гарри предлагает перебраться на другой берег, чтобы провести там какое-то время. В детстве Селия часто обедала в компании своих друзей и партнёров на мраморной террасе голубого отеля по ту сторону озера, когда я была ещё слишком мала, чтобы разделять её интерес к французской кухне и потому играла в саду с розовыми бутонами, полными нектара.       Тиффани охотно соглашается и поднимается со своего места, а Ронни выказывает надежду на наличие бильярда в отеле. Я не даю ему подтверждения, наблюдая за желанием молодой девушки справа. Тиффани удивляет меня предложением уложить волосы с её помощью, потому что ей кажется, что мне пойдут пляжные локоны, которые можно закрепить итальянским муссом с морской солью. Она открывает свой глянцевый журнал – июльский выпуск, привезённый из Лондона, – и показывает мне некоторых моделей подиума с точно такой же укладкой.       Блондинка заливается звонким смехом, и в тот же миг я подхватываю его, как самый страшный вирус. Тиффани Ши на миг удерживает моё предплечье и заглядывает в глаза с таким выражением лица, будто впервые является столь искренней по отношению к окружающим, но в другую секунду уже меняется в лице, убирая светлую прядь с глаз. Такие эмоции вызывают во мне сожаление, сострадание.

Возможность лгать себе и называть это честностью.