Часть 1
18 апреля 2013 г. в 20:10
Удостоверение шинигами - это всё, что у него осталось.
Осколок кривых зеркал прошлого, в которые он до слепоты насмотрелся. Дыхание ветра перемен, укравшее его собственное. Брусочный лепесток незабудки. Только вот... и вправду забывается. Теряется зажатым красочным фантиком меж тесных серых стен будней.
И призраков - будто смыло со стекла роговицы глаз.
Они больше не смотрят с решительностью вперёд.
Они назад с трусливой опаской поглядывают, ожидая материализации брошенных теней.
Куросаки остерегается на солнце находиться. Оглушительно рыжем, апельсиновом... зрячем.
Удостоверение по виду и происхождению необычное, но - овеществленное, в плоть облеченное, уже ничуть не связывающее японского школьника с потусторонними силами.
Беспокойной ночью лихорадочно рукой по кровати шарит в его поиске, каждый раз панически боится, что потеряет, хотя всегда под подушку прячет. Её ситец вспухает от солёной сырости, там, где вмятиной оттиск лица впечатывается. И не понять - то ли пот обильный, то ли... слёзы?
Находит - тёплое.
Вскакивает, полусонный. Растерянно озирается.
Только потом до него заторможено доходит, что он сам согрел его в зажатой ладони, оставив на фалангах глубокие бордовые отметины.
А приглушённый ритмичный стук - это вовсе не топот чьих-то аккуратных ступней, а его сердцебиение - бешеное, резонанс создаёт с безмолвием удивительно одинокой изолированностью комнаты.
Шёпотом:
- Рукия.
Громче, чем криком отчаяния.
В ответ - насмешливая тишина, названая по имени, и тёмные фиалки ночи, смотрящие её глазами.
Помнится...
Ичиго любил слушать музыку в наушниках, когда во внешнем пространстве, свободном от вакуума децибелов, томилась бесшумность. Нет... Она порхала, струилась шёлком по коже, вызывая мурашки, трепетала за волосы вместе с тихим ночным ветром.
Рукия подсаживалась рядом и красноречиво хмыкала. Попинывала с намёком на любопытство расслабленное плечо, тормошила макушку, устало пыхтела в умиротворённое лицо невозмутимого парня, но - бесполезно.
Несоизмеримо больший парень в обмякшем состоянии был ещё тяжелее.
- Ичиго променял меня на джаз, - сопела обиженно.
Её грубый голос, к стыду оболтуса-Куросаки, действительно раздражал. Из него слагались едкие насмешки и постоянные занудные наставления.
Она юркала около него, норовя подцепить странный длинный нерв, подчинивший волю Ичиго, но тот на рефлекторном уровне останавливал тщетные движения ловкой хваткой.
Гарнитура ведь – персональная. Ни с кем делить не хочется – половинная акустика убожески хромая, инвалидная, дефектная.
Шуршащие аккорды, звонкая дрожащая струна гитары, брякающее дребезжание ударных.
А сейчас так хотелось послушать просто её спокойную речь.
Но девушка исчезла бесследно, ничего за собой не оставив. Только бдительность перенялась к невидимой угрозе, нависающей Дамокловым мечом.
Гинджоу говорил, у вещей есть душа?..
С детской бережливостью, сокровенной надеждой, к горячей щеке холодный брусок прикладывает.
Молчание.
А чего ещё он, наивный идиот, верящий в часто снисходящее чудо, ожидал?
Именно:
- Соберись, плакса, - складывается эхом прошедшего, воспоминаниями по слуховой осязаемости.
Зыбкое и... до боли знакомое.
Ты обязан услышать меня вновь.