А я-то думал, Вы счастливая, Когда одна на склоне дня Вы шли такая горделивая И не взглянули на меня.
Она всегда ходила со своим женихом, Рабастаном Лестрейнджем, и ни на кого не обращала внимания. Даже на него, на Люциуса, она никогда не смотрела. Лишь на Рабастана. Даже в мыслях она была с ним, с Рабастаном Лестрейнджем, так думали все и даже Люциус.А я-то думал, Вы счастливая. Я думал, Вы счастливей всех, Когда смотрел в глаза игривые, Когда веселый слышал смех.
Все считали, что она счастливая. Но больше всего так думал он, Люциус. Ведь когда он смотрел в ее голубые глаза сапфиры, Малфой видел в них игривых чертиков. А еще, когда она была с подругами, то часто слышал ее веселый смех.Глаза то нежные, то строгие, Но в них тревога, в них беда. Наверно, Вас любили многие. Вы не любили никогда.
Но никто не видел в этих глазах, что есть внутри. Никто не видел в них ни тревогу, ни печаль и ни беду, ни страх. Все видели в ней лишь нежность и строгость, иногда.На Вас глядят глаза влюбленные. Им не понять издалека, Что в Вас тоска неутоленная, Святая женская тоска.
Люциус часто смотрел на нее, но никогда не подходил. А зачем? У нее есть жених, да и разница у них аж целых пять лет! Для него это может и мало, а вот для нее... Дианн часто ловила на себе взгляд белокурого первокурсника и с грустью отводила взгляд. Увидеть влюбленные взгляд для нее было привычно. Но вот она не могла понять, почему никто не замечал правды? Неужели все настолько глупы? Или им просто плевать?И мысль одна неодолимая Вам не дает ни спать, ни жить: Что это мало - быть любимою, Что надо любящею быть.
И эти мысли, эти вопросы ей не давали спать. И она прекрасно знала, она это уже выучила и привыкла, ведь она аристократка. Она знала, что мало быть любимой, надо любящею быть.Прямая, гордая, красивая... Я слышу ваш веселый смех. А я-то думал Вы счастливая, Я думал, Вы счастливей всех.
Люциусу четырнадцать, а Дианн девятнадцать. И он, Люциус, на ее свадьбе. На свадьбе девушки, которую он искренне любит, но уже поздно... Слишком поздно. Рабастан и Дианн произносят клятвы, на их запястьях появились ленты, которые через несколько минут исчезли. Поцелуй. *** – Мистер Лестрейндж, миссис Лестрейндж, – подойдя к мужу и жене... Уже жене и мужу. – Мои поздравления... – Благодарю, мистер Малфой, – сказал Рабастан, обнимая жену за талию. – Могу я пригласить миссис Лестрейндж на танец? – спросил он, смотря в черные глаза Рабастана. – Только на один, – ответил он, отпуская Дианн. – Вы прекрасны, – сказал Люциус, когда они закружились в танце. – Впрочем, как всегда. – Вы мне льстите, мистер Малфой, – ответила она, смотря в его серые глаза. – Знаете, Вашему мужу несказанно повезло, – неожиданно для самого себя сказал Люциус. Да, вообще вся эта ситуация для него была неожиданной. Он не думал, что подойдет к ней и ее, теперь уже, мужу. Да и не видел он в этом смысл. – Да? – удивилась она. – Чем же? – Тем, что именно ему Вы достались. – Не думаю, что ему повезло, – ответила она, отведя взгляд. – Нет ничего хуже того, что ты живешь с безразличной к тебе женщиной. Даже для аристократа. Уж лучше ненависть, чем пустота. Дальше они танцевали в тишине. Люциус обдумывал ее слова, а она... А Дианн просто наслаждалась музыкой и танцем. – Благодарю за танец, – сказала она, когда закончилась песня. – А я-то думал Вы счастливая. Я думал Вы счастливей всех, – прошептал он, провожая эту божественную девушку взглядом.