Эта боль не смывается душем

Хината чувствует на своём холодном лбу тёплый поцелуй шершавых губ и прикрывает на мгновение глаза, целиком отдаваясь этому мимолётному и такому невесомому наслаждению. Слышит негромкое: «С тобой точно всё в порядке, Хината-чан?»; медленно распахивает веки, устремляет затуманенный взгляд лавандовых глаз на чужое обеспокоенное лицо, кривит губы в вполне себе правдоподобной улыбке. — Да. Наверное, я просто переутомилась, — её голос не дрожит, звучит убедительно. К тому же, Хьюга совсем не из тех, кого станешь подозревать во лжи. Наруто в ответ на это лишь качает головой, хмурит брови и с самым сосредоточенным выражением лица прикладывает ко лбу жены свою руку, словно во всей деревне не найдётся ирьёнина лучше. Держит её там какое-то время, а затем убирает, тяжело вздыхая и упираясь обеими руками в бока. — Да у тебя же лоб ледяной, ттебайо! — эмоции молодого мужчины искренни, сомнений нет, он действительно переживает, а не просто выдавливает из себя эту взволнованность. — Может, позвать Сакуру? Мне кажется, ты простудилась. Или того хуже, подцепила где-нибудь грипп! Наруто переживает искренне, но Хинате от этого нисколько не легче — ведь терзают её организм далеко не простуда и даже не пресловутый грипп. — Не волнуйся за меня, Наруто-кун. Мне всего лишь нужно немного отдохнуть, — куноичи аккуратно разглаживает своими ладонями куртку на плечах мужа и кивает головой в сторону двора, в котором шуршат кусты и туда-сюда снуют два маленьких силуэта. — Вон, дети тебя уже совсем заждались. Узумаки нехотя соглашается, заключает жену в своих объятиях и, прежде чем уйти, ласково целует в щёку. — Хорошо, тогда я забираю детей на целый день, а ты, наконец, устрой себе выходной. И даже не думай делать хоть что-нибудь по дому! Хината смеётся, в шутку прогоняет Наруто прочь, провожая его нежным взглядом. Тот, водрузив малышку Химавари себе на плечи, в одной руке сжимает ладошку Боруто, а другой с широкой улыбкой во все тридцать-два на лице машет стоящей на пороге жене. И всё было бы просто идеально, и куноичи была бы самой счастливой на свете — если бы поцелуй возлюбленного не горел на щеке, если бы его прикосновения не оставляли ни для кого невидимых ожогов. Как только Наруто с детьми скрывается за поворотом, Хината тут же затворяет дверь, сгибается пополам, обхватив руками живот, и сдавленно стонет от разрывающей изнутри боли. Она научилась скрывать участившиеся за последние несколько месяцев приступы, а Наруто — к счастью Хьюга, а может, и совсем наоборот — был недостаточно проницателен, чтобы суметь заметить те выдававшие её мелочи. Подрагивающие губы, становившееся иногда тяжелым дыхание, постоянный следующий шлейфом за женой аромат цветов... Чувствуя, как неразделённые чувства вновь рвутся наружу, Хината крепче стискивает зубы и из последних сил бежит, спотыкаясь на каждом шагу, в ванную. Примерная жена и мать не может позволить своим приступам случаться, где им вздумается, — ведь во всех остальных комнатах скрывать их последствия было бы невозможно. Только уже стоя над раковиной, куноичи заходится приступом громкого кашля, оставляя на своих ладонях маленькие и такие, на первый взгляд, хрупкие цветы, насыщенный синий цвет которых портят лишь беспорядочные вкрапления алого. Следы крови остаются и на белоснежной керамике — снова придётся оттирать. Кто же знал, что священный цветок Аудзисай* станет для Хинаты самым настоящим проклятьем? После первых своих приступов, терзаемая глупым необъяснимым желанием просто знать, она решает пойти в лавку Яманака и во что бы то ни стало отыскать те самые треклятые цветы. — Красивые, правда? — Ино подходит к Хьюга из-за спины, когда та, пробегаясь внимательным взглядом по пестрящему разнообразием красок изобилию, наконец, останавливается возле вазы с пышными неестественно-синими соцветиями, пристально их разглядывая. — Гортензия, увы, обманчива в своей красоте. Немногие знают, что за этими прелестными цветками скрываются холодность и безразличие. В тот день Хината скупает каждый до единого цветок гортензии, потратив на это все имевшиеся с собой деньги и принеся домой до абсурдного огромный букет. Глядя на него, куноичи с ноющей в сердце тоской вспоминает мать. Только теперь, спустя столько лет, ей удается понять, отчего скончалась несчастная женщина. «Мама, а почему у тебя в комнате так сильно пахнет цветами?». «Ваш папа подарил мне очень пышный и красивый букет сегодня». Только теперь, когда горечь в её собственном сердце пустила корни и проросла уродливым недугом, Хинате удается понять, почему уже не покидающей кровать и измученной болезнью матери было нечего ответить на заданный детьми без единой задней мысли вопрос — «Тогда где же сам букет?». Несостоявшаяся наследница клана могла бы использовать бьякуган и рассмотреть каждый распустившийся внутри бутон, но ей не хочется этого видеть. Куноичи и без того чувствует, как туго обтянули тонкие стебли её органы, как организм заполняется пышными соцветиями. И без нужды использовать кекке-генкай она знает — однажды настанет тот момент, когда стебли затянутся слишком сильно на её сердце, остановив поток крови в теле, или же сдавят лёгкие, лишая организм воздуха, а может, слишком большой цветок попросту застрянет у неё в горле и не даст сделать следующего вздоха. Но пока она может — Хината живёт от приступа к приступу. Задыхаясь и сдерживая ладонями раздирающие глотку лепестки, бежит в ванную, закрывает на замок дверь, залезает прямо в одежде в душевую и включает самым сильным напором воду, чтобы заглушить её шумом свой хриплый кашель. Вода закручивает в причудливом танце синие цветы, и те пляшут в кровавой воронке, прежде чем навсегда исчезнуть из виду в водостоке. Душ помогает Хинате избавиться от улик, смывает цветы туда, где их никто не увидит, но сколько бы она не сидела под безостановочно бегущей холодной водой, прижимая колени к груди и пряча в ладонях своё заплаканное лицо, это никак не помогает смыть с неё ту душевную боль, которая прилипла к каждому сантиметру её тела — кажется, стала второй её кожей. И кашлять цветами — это могло бы звучать красиво, даже романтично, если бы реальность не была такой печальной в своей уродливости. Ярко-синие гортензии, которые цветут и благоухают внутри Хинаты, нежность и хрупкость распустившихся запачканных кровью бутонов, оказавшихся на ладонях куноичи — для неё самой далеко не красота и не удивительные проделки природы. Для Хинаты кровавые узоры на ярко-синих гортензиях и обвившие сердце тонкие стебли — это лишь ежедневное напоминание об истине, в которую ей до последнего не хотелось верить, на которую она до последнего наивно закрывала глаза, надеясь, что когда-нибудь всё изменится. Но время идёт, гортензии цветут, а истина остается всё той же — Наруто её не любит. Никогда не любил.