До эпилога

На следующий день Настя дала согласие на участие в постановке. Сергею она ничего не сказала, решила придержать эту новость до даты спектакля. Она поставила себе цель, что воплотит свою героиню не так, как раньше, приложит больше усилий, придаст ее характеру новые оттенки и постарается исправить недостатки, которые зависели напрямую от ее игры. А потом она пригласит его в театр и добьется его одобрения — таков был план. Коллеги и режиссер ликовали, что им не придется заменять актрису, с радостью сообщили, что ожидают Анастасию на репетиции. И первым препятствием, с которым ей пришлось столкнуться, оказались сценические костюмы. Среди одежды не было ничего обтягивающего, поэтому Настя надеялась, что ещё войдет в платья и брючный костюм, но, как только примерила их, закрывшись в гримерной, поняла, что ситуация критическая. Платья сидели на ней так, что слишком подчеркивали округлившийся живот, а жилетка, являвшаяся необходимым атрибутом, застегивалась только на верхнюю пуговицу. Рассказать о беременности художнику по костюмам — это вполне равнозначно публичному признанию, слухи распространятся молниеносно. От растерянности Настя не могла сообразить, что ей делать, в итоге позвонила своему менеджеру Марине и, чуть ни плача, сообщила о проблеме. Женщина быстро ее успокоила и подсказала путь к спасению. По ее совету Анастасия попыталась настоять на необходимости замены костюмов, предложив в качестве экономии предметы собственного гардероба. Режиссер несколько удивился рвению улучшить образ героини, но ему, похоже, не было особенной разницы, во что именно оденется Настя. «Хочешь принести свои костюмы — приноси. Главное, выполняй свою работу, а остальное — детали», — эта фраза ее покоробила, хотя менять стиль героини не было никакого смысла и художественной ценности это тоже в себе не несло, но такое равнодушие постановщика напоминало о словах Сергея. В любом случае, с одеждой всё обернулось в её пользу. Но только это и больше ничего, как выяснилось пару репетиций спустя. Настя уже с утра неважно себя чувствовала, но в театр приехала ровно к назначенному времени, надеясь, что неприятное ощущение не представляет никакой угрозы и пройдет, как только она займется делом. К сожалению, поступок оказался опрометчивым, так как прямо на сцене, проигрывая с коллегами одну из ключевых сцен пьесы, она ощутила сильную ноющую боль. Каким-то чудом Настя смогла себя проконтролировать и ни разу не схватилась за живот, только лишь прервала свою реплику, попросила десять минут перерыва и убежала к себе в гримерную. Боль нарастала, как будто охватывала всё больше и больше пространства. Она легла на диван, прижав ладонь к животу, будто этим жестом смогла бы как-то помочь своему ребенку, и в диком испуге трясущимися руками выбирала из контактов номер Жигунова. — Ты где? — Настя даже не пыталась говорить спокойно, голос дрожал от панических слез. — На студии, — машинально ответил он, а потом спохватился. — Ты что, плачешь? Только не говори, что к нам опять кто-то приходил и что-то тебе наговорил! — Сережа, забери меня, пожалуйста, и отвези в больницу. Я не знаю, что происходит, но очень боюсь за ребенка. — Что случилось? — запаниковал он и тут же нецензурно выругался. — Что-то заболело? Ты врачу звонила? Я сейчас же выезжаю! Только бы в пробках не застрять… Может, лучше вызовешь скорую? — Нет, пожалуйста, забери меня сам, — она еле находила силы, чтобы говорить — боль так и не отпускала. — И…я не дома. Я в театре, в гримерке. — Где?! — вскричал Жигунов. — Что ты там забыла?! — Не ори на меня, — она громко всхлипнула. — Мне очень страшно, очень… Если с ним что-нибудь случится, я…нет, я не переживу, я с ума сойду… — Так, всё, тихо, успокойся, — он шумно выдохнул. — Не накручивай ничего. Позвони врачу. Я сейчас же выезжаю. Это «Театриум на Серпуховке»? — Да. Павловская, дом шесть. — Всё, я еду. Если станет хуже, вызывай скорую. Не выжидай ничего, очень прошу! — он уже бежал где-то по коридорам, Настя слышала его быстрые шаги. — Нет, не клади трубку… — Милая моя, ну, как же я поеду тогда? Водителя вызывать некогда, за руль сам сяду. Я с тобой, слышишь? Я с тобой, всё будет хорошо. Уже бегу по парковке. — Давай быстрее, пожалуйста… — О, Господи, я постараюсь… Держись там, держись… И звони врачу! Когда разговор прекратился, Настя попыталась пошевелиться, и это вызвало ещё большую боль во всем теле. Она замерла в одном положении — лежа на боку, и опасалась сделать хоть какое-то движение. Кровотечения не было — она проверила, но подозревала, что оно могло открыться в любую секунду. Звонок врачу только подтвердил ее опасения — в больницу мчаться нужно было незамедлительно. *** — Где она?! — Жигунов ворвался в здание театра, не нашел никого, кто мог бы подсказать, как пройти к гримеркам, поэтому ворвался в зрительный зал. — Кто?! Что случилось?! — опешил режиссер. — А, впрочем, я мог бы догадаться. Вы к Насте? Она убежала с репетиции уже неизвестно сколько времени назад, ничего не объяснила и на стук в дверь тоже не отзывается. — И вы тут спокойно сидите?! — рассвирепел Сергей. — Там человеку плохо! Как к ней пройти?! — Плохо?! Странно, она ничего не сказала. Можете со сцены пройти, зайдете за кулисы, по коридору направо, потом налево, и там вторая дверь. Нервные все какие, ну дела! А у нас репетиция срывается, между прочим! — Да и идите вы… вместе со своей репетицией! — это он бросил уже на ходу, убегая по озвученному маршруту. Найдя гримерку, Сергей, тяжело дыша, начал барабанить в дверь с криками: «Настя, открой, это я!». Она впустила его не сразу. Он слышал, стоя по другую сторону, какими медленными были ее шаги. Когда щелкнул замок, он увидел ее заплаканное лицо, безумный испуг в глазах и неестественную бледность кожи. — Сережа… Наконец-то! — Настя бросилась к нему в объятия, ее колотило мелкой дрожью. — Поехали скорее, — он поднял ее на руки и бегом направился к выходу из театра. — Как ты? Лучше не стало? — он спрашивал по пути. — Не стало, но хуже тоже не становится. Крови нет. — Это хорошо? — выделил он между вдохами и выдохами — запыхался не на шутку. — Да, но…не должно… быть такого. Всё скручивает… и выворачивает. Я думала, ты уже не успеешь… Хотела звонить в скорую… — Давно бы позвонила! Чего вообще ждала меня! — Не хотела ехать с непонятными людьми, непонятно, куда… — Да какая уже разница, Настя! — это он говорил, когда укладывал ее на заднее сидение автомобиля. — Главное, чтобы помощь оказали. Так лучше? Или сидя поедешь? — Больно одинаково, — она устроилась полулежа, морщась от каждого движения. — Как будто чья-то рука схватила все внутри, сжимает и крутит… — Кошмар, — Сергей сел за руль и завел мотор. — Как ты умудрилась сюда приехать, зачем ты вообще… — начал он, но увидел в зеркале заднего вида страдающее и напуганное до безумия лицо Насти, и осекся. — Поехали. Благо, до клиники твоей тут недалеко. Дорога, даже не долгая, далась нелегко. От каждого «лежачего полицейского» Настя вскрикивала и стонала, тряска провоцировала усиление боли, а уже на подъезде к больнице появилось ощущение, что кровь, все-таки, пошла. Дальше всё происходило, как в тумане: носилки, больничные коридоры, ладонь Сергея в ее руке, врачи, медсестры, смотровой кабинет, и, наконец, кушетка и приборчик для ультразвукового исследования на ее животе. — Вовремя вы приехали, — врач, седовласый мужчина в круглых очках, нарушил напряженную тишину. — Ещё минут пять и, возможно, ситуация была бы печальной. — Павел Николаевич, скажите всё сразу, — слабо и измученно произнесла Настя. — Что с ним? Что это было? Он в порядке? — Тише, не нервничай так, — Жигунов, напуганный не меньше, сидел рядом и сжимал ее ладонь. — Доктор сам всё скажет. — Конечно, я и говорю, — Павел Николаевич улыбнулся, поглядев на обоих из-под своих очков. — Сейчас всё позади. Вот, посмотрите, — он показал куда-то в центр монитора. — Плод на месте, показатели у него в норме. Послушайте, как бьется его сердце, — после этих слов из колонок раздался учащенный стук. Настя улыбнулась, облегченно вздохнула и тут же расплакалась. Сергей отчаянно сжимал губы, чтобы не поддаться эмоциям вслед за ней. Глаза предательски застилала пелена, сердце стучало, как ненормальное. Он переживал бурю таких сильных эмоций, что не мог вспомнить, когда с ним ещё случалось что-нибудь подобное. — Опасность миновала, — радостно продолжал доктор. — Но я не отпущу вас, Анастасия Юрьевна. Вам категорически необходимо остаться в клинике и полежать здесь какое-то время, я вас понаблюдаю. Я предупреждал, когда вы были у меня перед этим, что ваш организм непросто привыкает к непривычному для него состоянию. Не знаю, что могло послужить толчком, возможно, ничего экстраординарного, но ваше тело пыталось отторгнуть эмбрион, несмотря на, казалось бы, уже не такой и маленький срок. Но, не волнуйтесь, мы не позволим этому произойти во второй раз. — Да, конечно, — сквозь слезы прошептала Настя. — Я пробуду здесь столько, сколько понадобится. Лишь бы с ним всё было хорошо, — в этот момент она посмотрела на Сергея, взглядом ища его поддержки. Он ничего не ответил — не мог говорить. Наклонился, поцеловал ее в границу волос на лбу. Его и так распирало от противоречивых ощущений, играющих чехарду в его мыслях и сердце, а то, что он услышал спустя минуту окончательно добило — слёзы пересекли границу нижнего века и покатились по щекам. — Вы, кстати, правильно говорите: «он, с ним», — бодро произнес доктор. — Сейчас стало видно отчетливо, можете сами посмотреть поближе. У вас мальчик. Настя, уже и так утопающая в слезах, заплакала ещё сильнее, теперь уже сквозь счастливый смех. Сергей покрывал поцелуями ее руки, смахивал соленые капли с ее щек, а потом, не справившись с собственным состоянием, склонил голову, закрыл лицо ладонью и содрогнулся всем телом, сорвавшись на внезапный громкий всхлип.