Семья, которой нет вовсе

— Ненавижу!       Он появился, когда небо окрасилось в цвет крови, а на волосах резко выделились острые рефлексы рассветного солнца. В его пустых глазах куноичи увидела разве что отчаяние, такое же бесконечное, каким было и до ухода. Его перевязанные бинтами руки тянули вниз, и ноги, израненные всеми напастями, уже давно никем не лечились. И тут добавился зелёный цвет, цвет молодости и надежды, излучаемый медицинским ниндзюцу Сакуры. Он лишь раз пошатнул головой в знак признательности, а потом опять поковылял на выход из деревни. Единственное, что успокаивало Харуно, когда она, смотря на очередной, такой же, как и остальные, рассвет, сидела и медленно погибала на дне тревоги, страха и…правды не скрыть, временами холодного безразличия, так это то, что Саске возвращался регулярно, каждый раз, когда нужно было залечить свои раны. Он приходил и приходил, иногда через неделю, а иногда пропадал месяцами, но его неизменная подруга ждала, обрастая мхом недоверия, но только и могла, что лечить раны, да ещё ликовать глубоко внутри. Ведь медиков по миру много, но он постоянно шёл в Коноху. — Давай будем встречаться, — как-то глухо предложил он, купаясь в тусклых лучах рассветного солнца, стараясь не замечать, как сильно переменилась Сакура, как только услышала это необычное для него предложение. Но Харуно продолжила, лишь крепче сжала бинты, чтобы Саске почувствовал хоть толику той боли, которая разносилась по сердцу куноичи. Учиха лишь издал лёгкий смешок, от которого становилось не по себе. — Я не шучу, давай ведь?       Девушка продолжила лечить рану, и та затянулась намного быстрее, чем того ожидал Саске. Сакура отвернулась, и предательские блики от утреннего солнца выдали слёзы, которыми обливалось сердце. Она ушла, оставляя после себя надолго длинную тень, но та даже сравниться не могла с тем, как долго ждала Харуно этого предложения.       На следующий рассвет он опять вернулся, к удивлению сонной Сакуры, которая, так и не привыкнув за долгие года вставать рано, не причесалась, лишь стянула густые нежно-розовые пряди в торчащий хвост. Неизвестно, как он раздобыл столько ранений всего за один день, но Харуно привыкла не спрашивать — она просто лечила и довольствовалась тем, что её используют, как инструмент. Но потом Саске на минуту отошёл и попросил подождать. Что-что, а это она умела, как несмешно и даже печально пошутила у себя в голове Сакура. Он принёс в опять израненных бледных руках, усеянных алыми капельками крови, багровые розы, и в тех царапинах, которые исчезли буквально минуту назад, куноичи узнала раны от длинных шипов, окутанных его кровью. — Давай встречаться, — опять настойчиво повторил он, немного приподнимаясь и нависая над девушкой, совершенно не меняя своего безразличного холодного лица. Она, затаив дыхание, не контролируя сердцебиение, нарушившее допустимые пределы, попыталась отвернуться, но Саске ловко взял её подбородок в свои длинные сильные пальцы и посмотрел в зелёные, как цвет освоенных ею медицинских техник, глаза. Сакура не заплакала, а просто воспользовалась моментом, пока могла без сопротивления посмотреть в чёрные, как его плащ, волосы и жизнь, пропасти-глаза. — Ты ведь меня любишь, да и я не против. В чём проблема? — В том, что ты не против, — куноичи поднялась на ноги и немного отошла, чтобы Учиха смог посмотреть на её худощавую, тощую и хрупкую фигуру. Она будто потеряла все краски и постарела раньше времени, хотя морщины ещё не появились, но кожа потеряла цвет молодости, а глаза — былой огонёк, заставлявший её продолжать своё скудное существование. — Война слишком измотала меня, Саске. Найди достойную девушку, ты ведь бываешь в разных местах, ходишь на разные миссии. Многие из них душу продадут, чтобы быть рядом с тобой, чтобы их дети были наследниками Учиха, а я слишком устала.       Саске тоже поднялся и легко подошёл к Сакуре. Она неестественно стояла прямо, и её пустые глаза ужё не могли выражать радость, лишь бесконечное отчаяние. Учиха подошёл ещё ближе и немного приобнял её, чтобы почувствовать теплоту родного тела, но не ощутил вообще ничего. Лишь пустота, он обнимал будто куклу или кусок холодного металла. — Это сделала не война, а я, верно? — он задумчиво потрепал волосы куноичи, и она податливо разрешила это. — Я испортил тебе жизнь, то не замечая твоей любви, то убегая от неё. Я ведь в ней ничего не видел, лишь пустую прихоть избалованной девочки. — Моя любовь отличалась, — Сакура уже не плакала, наоборот, идеально совладала со своими эмоциями. Конечно, ей не пятнадцать, и она хорошо понимала, что не любит Учиху, как прежде. — Неужели ты так и не понял разницу между «Саске! Я обожаю тебя, ведь ты самый крутой и таинственный мальчик в нашем классе!» и «Саске! Я люблю тебя, ведь ты пережил многое, тебе тяжело, и я готова пожертвовать всем, чтобы вернуть тебя, даже собой!»? Ты ни разу не любил, и даже если мы будем вместе, ты не сможешь полюбить меня. Если тебе нужно восстановить клан, найди себе любую, ты принёс слишком много боли в мою жизнь. Я ненавижу тебя. Исчезни!       Она кричала. Вот ведь, собиралась же сказать всё красиво: спокойно и холодно. Да, ей не пятнадцать, но сердце продолжало биться в бешеном ритме, сплетаясь с сердцебиением Учихи, и уже нельзя было просто понять, кто переживает больше. Лицо Саске искривилось от боли, а брови опустились, как и руки, губы рвались что-то закричать. А волосы спокойно лежали на её дрожащем от холода и слёз плече. Нукенин снял свой плащ и укрыл им Сакуру, после чего ушёл, кривясь от боли. Казалось, ей нет смысла отказывать. Но девушка действительно страдала всю свою жизнь. Она не забрала розы, оставленные на лавочке.       И он не пришёл на следующий день, сколько бы не ждала измученная куноичи на одинокой, давно не выкрашенной лавочке. И день спустя. И ещё один. Саске вернулся почти спустя неделю, весь в крови и ранах, и в пустых глазах оставались горы трупов. Которые принадлежали врагам деревни. Сакура, как и раньше, протянула тонкие пальцы к ранам, но Учиха пренебрежительно отбросил их и откинул голову на спинку лавочки. — Не приходи больше, — сами удивились, как сказали это вместе. Саске схватил подбородок Сакуры и грубо поцеловал её, проникая языком внутрь, девушка обмякла под его напором и сдалась, неловко пододвигаясь ближе в порыве неконтролируемой страсти, но ниндзя оторвался и ушёл, медленно ковыляя от полученных ран. Харуно долго смотрела ему вслед, а потом крикнула на прощание: — Я ненавижу тебя, Учиха! Поэтому, — она упала на лавочку, не в силах продолжить фразу, которая с детства отравляла мозг и всё существование, — я так люблю тебя.       Он не пришёл ни через неделю, ни через месяц, и Сакура отчаялась. Больше не сидела на некрашеной лавочке, а спокойно спала в тёплой постели, лишь изредка просыпаясь до рассвета, но это скорее по старой привычке. А однажды её серое обыкновенное утро началось со слёз, выступившими как-то во сне. А рядом спокойно храпел высокий мужчина со спутанными длинными чёрными волосами, его холодное тело было похоже на труп, поэтому Сакура по той же старой доброй привычке вылечила раны, используя все свои силы, выдавливая последнюю каплю чакры в уже тёплое податливое тело. Он ушёл утром, когда небо уже было не ярко-алым, а мертвенно-серым и негостеприимным, на следущую ночь оказался вновь на мягкой подушке в жаркой постели. — Если родится дочь, назву её Сарадой. — Салат? — недоумённо переспросил Саске, недоверчиво щурясь. Не могла же Сакура, думавшая имя их общего ребёнка с детства, додуматься до такого…странного. — Не думаю, что это подходящее имя для ребёнка, ей же с этим ещё жить. — В салат кладут овощи, а ещё в них часто добавляют цветок сакуры, — фыркнула куноичи, отворачиваясь на другой бок. — Очень удачное имя, если учесть, что отец — овощ, а мать — Сакура, разве нет? Удачная идея. — Ладно, — пропустил смешок Саске. — Но если родится сын, назви его Итачи. — Назву его Мадарой.       Саске засмеялся и взлохматил волосы своей девушки. Можно сказать, жены, ведь она будет девять месяцев под сердцем носить их общего ребёнка, нового Учиху. И есть надежда, что это будет сын, законный наследник. — Я ничего не скажу ребёнку, он не будет знать всей правды о тебе, да и никто больше, кроме нас. Будут все думать, что ты — отличный человек. И, если у тебя есть человеческая гордость, не возвращайся больше.       И Саске так и не узнал, кто у него родился.       Он сидел на ветках огромного старого дерева, и его немолодое измученное лицо освещала разве что только Луна. Наруто, сидевший рядом и постоянно твердивший другу, что тому нужно вернуться домой, устал от одних и тех же слов. Учиха не хотел. И не мог, если уж вспомнить последние слова Харуно. — Передай Сакуре мои извинения, — он спрыгнул, поднялся на ноги и фыркнул. Какая же он сволочь!