Жених

Стайлз решительно развернулся и вперился взглядом в дверь двухэтажного домика с белыми ставнями. В этот утренний час в пригороде портового Дартмута было мало прохожих, но бедному малому казалось, что все побросали свои дела и пялятся на него в окошки. Поэтому колени у него подгибались, а голос, когда он заговорил, дрожал. И если бы его спутник, выглядевший лет на 15 старше, не был знаком с ним многие годы, он мог бы принять его за труса. – Может, нам повезло и ее нет дома? Впрочем, истины ради, стоит признать, что Стайлз действительно отчаянно трусил. Первый раз в жизни. И мечтал о том, чтобы оказаться в любом менее опасном и более приятном месте. Например, в таверне во время пьяной драки всех против всех. Или на палубе взятого на абордаж корабля. – Стайлз, не морочь мне голову. Девушка ждет тебя и ее мамаша наверняка тоже. Ты еще молод, силен... – Мэттьюз помедлил, хотел было сказать «красив», но не смог заставить себя соврать. – Рожа у тебя, конечно, разбойничья, но глаза добрые. Ты вынослив и неприхотлив. И ты уже не простой матрос, а боцманмат. Любая приличная женщина мечтает о таком зяте. Поставив корзинку с фруктами на землю и зажав букет локтем, Стайлз запустил пятерню в свои черные кудри, по поводу особо торжественного дня тщательно помытые и расчесанные. – Эх, и почему ее отец не мог прожить еще три года? Насколько проще мне было бы сегодня говорить с мужчиной. Мигом бы поняли друг друга! Мэттьюз заботливо вытащил у него букет, и без того уже напоминавший веник, поскольку это была далеко не первая остановка друзей на важном пути к дому, где их ждала встреча с родителями невесты. Точнее, только с ее матушкой. – Как будто ты не умеешь разговаривать с женщинами. – Не умею! – То-то они к тебе так липнут, – Мэттьюз усмехнулся. – В прошлый заход в порт твоя вдовушка чуть шлюпку не перевернула, так не терпелось ей тебя увидеть. Стайлз приосанился, а затем пригорюнился. Вдовушка была горяча как булочка прям из печи, мягка где надо и на глаз приятна, но характером напоминала порождение ржавой пилы и самого придирчивого мичмана-перестарка. – Не разговариваю я с женщинами, я с ними... того... – Стайлз покрутил свободной рукой в воздухе, глянул на солнце и на находившийся уже в опасной близости дом. Вздохнул. – А может в другой раз? – Или в другой жизни, – недовольно проворчал Мэттьюз, который уже порядком устал как от моральных терзаний друга, так и от новой куртки, купленной впопыхах и потому тесной в пройме. – Ты вчера мне после третьей кружки эля всё очень подробно рассказал. И здраво рассудил, что жениться надо на молодой девчонке, которую всегда можно приструнить и вытесать из нее такую жену, какая тебе требуется. – Здраво? – Я же говорю – это была всего третья кружка. Для нас с тобой это мелочи. – Ты прав, – задумчиво ответил Стайлз, отобрал у своего боцмана букет, надел корзинку на руку и твердым шагом двинулся к невысокому, в пять ступеней крыльцу. Чуть-чуть более твердым шагом, чем обычно ходят люди, привыкшие к качающейся палубе. Когда через несколько минут жених летел вниз, пересчитывая все ступени каждым позвонком, ему показалось, что их намного больше, чем пять. И когда изумленный Мэттьюз подобрал его с земли, отряхнул от пыли и пристально всмотрелся в необычный след от удара на лице, он с трудом смог пояснить: – Сковородка. К счастью, матушка невесты схватила первый попавшийся под руку предмет и это была не та сковорода, на которой жарилась яичница с беконом для дорогого гостя. Так что обошлось без ожогов. А также колотых и резаных ран. А что в переносице Стайлза стало на одну трещину больше, так это была невысокая цена за возможность уйти живым. – И всё же, в чем дело? – Не поверишь, Бен. Но ее матушка – та самая вдовушка. Молча они добрались до портовой таверны, где заказали скромный завтрак. И лишь когда перешли к пиву, Мэттьюз покачал головой и изрек: – Верно говорят, что суша моряку ума не добавляет.