Упражнение в стрельбе

      Мама, ну как же ты на такое повелась? Мерзкий Тони. Нагибатор, доминатор, говна-пирога. На него же жалко смотреть. Эти невозможно дешевые приемы...Так кошка шипит, беспомощно притворяясь змеей. Так в детстве я смотрела шоу Либераче и мне делалось стыдно - мне, зрителю, за убожество и фальшь уцененного бидермайера. И мне стыдно сейчас, я сгораю от стыда, глядя, как убого и грубо Тони в тебя играет. Эти его филлеры и дизайнерская обувь, тело как инструмент для достижения цели. Брак с пожилой аборигенкой - очередной шажочек по длинной лестнице к получению гражданства его новой родины. Мама, бедная, глупая, ты всего лишь работа для него, такая же, как это его - что у него там, агентство, или прекрасная прачечная? Днем одна работа, ночью другая, и младенец - чтобы ты, дурочка Гвен, уж точно никуда от него не делась. Человек поставил себе цель, и он ее добивается, а мы с тобою - всего лишь ступени, на которые ставит он свои ноги.       Я ему мешала. Потому, что видела его насквозь - как стеклянный аквариум, в котором в собственном говне плавают мертвые рыбы. Ты говорила - он любит тебя, одержим тобой. Глупости, мама, это трезвый и точный расчет. Выстрел без промаха. Индусы почти все отличные математики. Пахнет расизмом, но я ведь хвалю, а не ругаю. Он просчитал - и тебя, и меня. Разделяй и властвуй - это из школьного курса. Он и разделил. Выкинул меня, как топят в унитазе - ненужных котят. "Ты должна уйти. Ты же понимаешь - ты здесь лишняя".       Я тогда сбежала - оставив тебя - ему. Бросив тебя - один на один с твоим счастьем. Сейчас жалею, наверное, бессонно таращусь в ночи, и слезы бегут к ушам. Не смогла защитить, родную мать скормила чудовищу - пусть ты сама хотела этого, мама, но у меня-то была голова на плечах. Я думаю о том, как ты спишь - и эта змея лежит, пригретая на твоей груди, и когда-нибудь ужалит тебя, и я чувствую себя трусихой и предательницей. Я была сильнее, пусть и не была старше. Отказалась, отвернулась, ушла. Прости, мама. Я отряхиваюсь от слез, как собака от воды, и живу дальше - уже своей жизнью, без тебя, мама. Без вас.       Потому что он был все-таки прав. Я ведь не могла не уйти. Потерять тебя, мама, - или потерять себя? Это было как поворот реки, за которым течение обрывается - водопадом. Мерзкий Тони, лапочка Тони, фальшивка и бездарный актер. Темный силуэт на фоне окна, с младенцем на руках, шепчущий бархатным своим голосом слова колыбельной - черная мадонна, Эрзули Дантор... Это уже не школьный курс, это факультатив. Что меня так удивило тогда - вдруг приоткрывшиеся створки всегда захлопнутой раковины, неожиданная нежность в его голосе, прежде так раздражавшем меня своим высокомерием и мяукающим акцентом? Он прижался лбом ко лбу ребенка и убаюкивал его - какой-то ласковой бессмыслицей на своем языке. Или на этом дурацком языке, который выдуман специально для младенцев. Точеный силуэт в окне, черная мадонна. Бледное золото на тонком темном запястье, пальцы с матовыми, как жемчужины, ноготками. Маникюр, филлеры, ботокс, мезо, подбритые брови...Тело как инструмент для достижения цели. Красота - словно вязкая темная патока, в которой вязнет дура-муха. Как в идиотском кино про вампиров - "мы - наживка, и мы же - ловушка". Это ружье на стене - опять школьный курс - бог знает, в кого и когда оно выстрелит. Видеть его насквозь - и все же попасться. Ненароком потерять себя. Я говорю себе - ведь он игрок, дурочка, и ты для него - разве что помеха в его игре, досадное препятствие на этой длинной его лестнице наверх, самые первые ступени которой - наверное, ведут из самого ада. Он меня даже и не видит - кто я, что я, я всего лишь занимаю то место, что нужно ему, территорию, которой хочет он владеть безраздельно. У него бархатные оленьи глаза с чуть опущенными внешними уголками, и невольно кажется - ему грустно. Лапочка Тони, злодей, делающий гадости с брезгливой и грустной гримаской. Я презираю его, и знаю, что он такое, и ненавижу - за то, что он выбросил меня из этой жизни, даже толком не разглядев.       Так что все правильно, мама. Я отряхиваю слезы, и отбрасываю вас, тебя и его - прочь.       Алисса. По-хорошему, мне стоило бы попросить у тебя прощения. Но тут, как на войне - расстрелял и закопал. Жаль, что мы с тобою даже уже не враги. "I wish you were my enemy" - как пелось в одной очень старой песне. Такой старой, что ты и не можешь о ней знать. Я как один нелепый мужик из классической русской книжки - ну, тот, что женился на вдове с девчонкой и потом потихонечку ехал крышей. Нет, не маньяк, просто такой же нелепый и старый, слишком старый, чтобы говорить с тобой на одном языке. Я помню твой снобизм, Алисса - с легким флером расизма, увы. Иностранец с нелепым акцентом, выскочка, прущий наверх и буром и пыром, с пролетарской школой в анамнезе и с таким же убогим колледжем. В твоих глазах вспыхивал этот вечный субтитр - фу, акцент! - стоило мне открыть рот, где уж там говорить - на одном языке. Мне никогда не давались красивые обороты. Но я же не поэт, Алисса, я всего лишь не слишком везучий охотник. Впрочем, какая теперь разница?       Знаешь, девочка, это могла бы выйти чертовски пошлая история - если бы я не старался всегда и во всем поступать правильно. "Скромный образ жизни, высокий образ мыслей" - это Моэм, Алисса, а он, в свою очередь, цитирует Цицерона. Я не такой уж темный болван, как тебе хотелось бы думать. Наоборот, начинен цитатами из всевозможных классиков и не совсем. Слишком старался, чтобы все и всегда делать правильно. Правильно жить и безупречно выглядеть. Возможно, слишком уж тщился - выглядеть красивым. Чтобы однажды в твоих глазах - все-таки увидеть себя безобразным. Это тоже цитата, Алисса, и уже неважно, наверное, чья.       Порядочный человек - тот, кто делает гадости без удовольствия. Хороший охотник - тот, кто убивает без жалости, но и без болезненного наслаждения. Но у охотника есть его ружье. Олень - безоружен. Ты безоружна передо мною, Алисса, и нет для меня никакого оправдания. Страх сделаться похожим на того мудака из русской книжки, с его девочкой и вдовой - это не оправдание, потому что то были только мои проблемы, не твои.       Алисса. Я все же попробую объяснить - и ты не сможешь отвернуться со своей обычной холодной и ядовитой усмешкой, просто потому, что тебя здесь нет. Лет семь или восемь назад я увлекался охотой - это вовсе не аллегория, когда я называю себя охотником. Моя гончая, Бонни, бежала за дичью - стремительно, по-над землей, ничего больше не видя, кроме белеющего вдали заячьего хвоста. И с напоролась на торчащую ветку - грудью, с разбегу. Она так и не поняла, что случилось, отчего она умерла. Так и со мной вышло, Алисса. Не очень поэтично, но я и не поэт.       Поэтому тебе и пришлось уйти. Поверь, твой враг - или тот, кто лишь мечтает им быть - достаточно наказан. Не стрела Амура в сердце, а именно это грязное, с растопыренными ветками говно, торчащее из груди. Прощай, Алисса. Попробуем выдохнуть, сплюнуть кровь и жить со всем этим дальше.