I don't say strange things

Чонын просыпается на диване в своей комнате. Волосы лезут в лицо, тело отказывает подчиняться хозяйке. Пока память отказывает ей в услуге вспомнить вчерашние события, она пытается встать и пойти на кухню попить, потому что жажда мучает ужасно. Но Юнги нет дома. И это первый сигнал бедствия. Хотя первым девушка считает то, что она спала не с ним и не в его комнате, а в той, в которой начиналось всё. Уже после, когда она смотрит на часы и видит, что почти обед, начинается настоящая паника. Ведь она должна быть на работе уже как четыре часа. Никто не разбудил, будильника не было слышно, и когда она находит телефон, а там три пропущенных от начальницы, то душа уходит в пятки. Сначала она звонит на работу. Но вопреки ожиданиям, женщина, что вязла её на работу, оказывается понимающей. Приходится врать и говорить, что она заболела, чтобы хоть как-то оправдать себя. — Возьми отгул, — отзывается начальница, — ничего страшного. Потом возьмёшь смены тех, кто тебя подменяет. Жду на работе через пару дней. — Спасибо большое, — Чонын ещё несколько раз кланяется, хотя понимает, что никто не видит — рефлекс. Затем она набирает Юнги и в ответ слышит мелодию его телефона из спальни. Паника возвращается и перерастает в истерику. Найдя телефон на ковре рядом с кроватью, которая нетронута и заправлена, Чонын оседает на пол и начинает плакать. Память постепенно возвращается. Вчера Юнги сказал, что они женятся. Но Юнги дома нет. — Алло? — первым, кому она звонит, оказывается Хосок. Вкратце объяснив ситуацию, Чонын ждёт помощи, но Хосоку нечем её обрадовать. — Ох… Вы же первые уехали. И Юнги вроде как был довольно трезвым. Может, на работе? Дать телефон Намджуна или самому позвонить? — У меня есть, — тихо говорит Чонын, — я сама. — Держи меня в курсе, если чего. Она звонит Намджуну, но и он оказывается не в курсе, где искать Мина. У Чонын была призрачная надежда, что он ушёл на работу, забыв телефон, а теперь исчезла и она. Неужели… Неужели Юнги просто сбежал? Перебрав всех друзей и ото всех услышав ненавистное «нет, не знаю», Чонын просто бросает свой телефон в стену и тот разбивается вдребезги. Ей нет никакой разницы, потому что оставивший телефон дома Мин Юнги не позвонит на него. И она не имеет ни малейшего понятия, где его искать. И то, что они вернулись домой вместе, ясно, как божий день, значит, он ушёл отсюда на своих двоих. Оставив её наедине со своими мыслями. Словно сон, в котором Юнги предлагал расстаться, затянулся и воплощался в реальность. И в этот раз собрать себя в кучу и повторить подвиг, после которого Юнги уже не смог бы от неё никуда деваться, не получится. Нет сил. Себя хватает только на то, чтобы пойти в душ. И она зависает там без счёта времени. Сколько проходит минут, часов — Чонын не знает. Когда она вылезает из ванны, едва промокнув себя полотенцем, идёт на кухню. День длится бесконечно, Хосок звонит ещё два раза уже на телефон Юнги, потому что телефон Чонын вне зоны доступа. Разбитого собрать нельзя. Она отвечает, но монотонно и коротко — не вернулся и не знает, где его искать. Хосок обещает, что поищет, но где искать, если ни один из друзей не видел его с дня рождения Чимина? Чонын устаёт плакать. Уже и не помнит, когда последний раз так себя жалела. Приходит осознание, что её могут искать родители, которые не дозвонятся на телефон, но потом понимает, что, если бы искали, Юнги бы позвонили тоже. А его телефон принимает только вызовы друзей. Входная дверь хлопает неожиданно. Чонын сидит в гостиной, обняв колени, слегка раскачиваясь и задрёмывая, уткнувшись заплаканным лицом в ноги. На пороге появляется он, и его пальто припорошено снегом. Первый снег — всё, что мелькает у неё в голове, когда она поднимает глаза, чтобы увидеть, кто вошёл. Юнги смотрит оцепенело. Чонын замечает в руках большой букет алых лилий и пакет из круглосуточного магазина. И странно, ведь она уже ждала чего угодно, только не его возвращения, словно ничего не произошло. — Ты… — голос предательски дрожит. Чонын не знает, что спросить или сказать. — Ненавижу. — Прости? — не понимает он. — За что? — За что? Я здесь… я… оставил телефон и… друзья тебя не видели… Намджун! Сказал, что не было на работе, а я… Блять, — она останавливает поток несвязной речи, потому что опять начинает реветь. Юнги подходит и садится перед ней на корточки, протягивая букет. Хорошо, что лилии. Потому что она тут же начинает им бить его по голове. — Чё пришёл?! Иди туда, откуда явился! Видеть тебя не желаю! — Ну я домой к себе пришёл, вообще-то, — повышает он голос. — Тебя давно не воспитывали, да? — Я тебе дам меня воспитывать, — фыркает девушка. — Ты… тварь, подонок, сволочь, я… — он перехватывает её кулак, пытающийся ударять его после того, как букет уже пришёл в негодность и выпал из рук на пол. — Мне уже больно, хватит, — скорее просит, чем требует Юнги и смотрит в самую душу. — Уходи! — Детка, — мягче обычного произносит мужчина, — сначала выйди за меня замуж и отсуди этот дом, а потом выгоняй, — крепче перехватывает и целует её в самые губы. Она отпирается и, отпихнув его от себя, смотрит на него диким, загнанным зверем. — Будто ты мне его отдашь! — Всё отдам, — с готовностью отвечает Юнги. — Дом, машину, вещи, деньги, всё твоё. — Ну и нахрена оно мне всё это надо без тебя? — последние слова Чонын говорит шёпотом, потому что голос сходит на нет, и глаза опять на мокром месте. — Себя отдам. Всё, что хочешь. — Где ты был? — шепчет и припадает к его груди, чтобы обнять, что есть силы. Юнги обнимает в ответ. — Искал нам кольца. Ну и так, по мелочи. Я решил, что в свадебное путешествие мы отправимся в Прованс, — Чонын охает. — Поженимся, кстати, там же. Я не хочу громкую и пышную свадьбу. Надеюсь, ты разделишь со мной эти предпочтения. Хотя, зная твои запросы… — Мне всё равно, — она обхватывает его за шею и целует куда-то за ухом. — Если захочешь, устроим потом праздник для двоих. — Ты что, уже и билеты купил? — она замечает, как он достаёт небольшой конверт из кармана пальто. — Да, — его губы трогает улыбка. — Ты станешь миссис Мин двадцатого мая две тысячи двадцатого года. Кстати, в Париже менять фамилию на фамилию мужа — практика распространённая. И я очень надеюсь и тогда услышать «да». В ответ ему она может только нечленораздельно промычать, но ему и этого достаточно. За эти дни она слишком много нервничала. Если Юнги сможет, он, конечно, сведёт нервные ситуации к минимуму, пусть и сам частенько становится их героем. По-другому они не умеют. Но лучше этого быть не может.

***

— Так ты ему помогал? Для какого-то неоправданного эффекта? А ничего, что бедная вся испереживалась?! — восклицает Сыльги. — Ну вообще-то эта бедная ещё недавно с тобой пререкалась, — усмехается в ответ Хосок. — Женская солидарность? — Хоть и немного, но зная её характер, если Чонын об этом узнает, я бы на твоём месте ходила и оглядывалась, — советует она. Хосок ржёт. — Всем тогда надо ходить и оглядываться. Господи, хорошо, что эту бестию кто-то замуж берёт, — Сыльги кидает в него бутылкой и показывает, что так говорить нельзя, — а то бы сколько людей выкосила… — И не жалко тебе друга, если так? — Да ладно, все там будем, — машет он рукой. Сыльги закатывает глаза. — Где? Замужем? — В браке, — снова ржёт. — Хорошую вещь ведь браком не назовут, верно? — Меня звать даже не вздумай! — Да куда ты денешься, — он хватает её и целует, — слюбится и стерпится. — Беру свои слова обратно. Ты! Ходи и оглядывайся! — Буду счастлив умереть от твоей руки, — мечтательно произносит он, за что и получает по шее. — Но просто на заметку: меня убивает и костюм медсестры из секс-шопа через дорогу. Или хороший минет. — Береги лучше свои булки… И Хосок может поклясться, что слышит реальную угрозу и скрежетание зубов. Однако через секунду Сыльги снова смотрит на него влюблённо, потому что у него в руках приглашение в ресторан, цветы и колье. Советы Намджуна пригодились. Лишь бы ему самому тоже помогли. Однако это история совсем другая… — Бегу переодеваться и можем ехать! — она чмокает его в щеку, и Хосок победно улыбается. — Люблю тебя! — Ну вот, — удовлетворённо может выдохнуть он, — а то всё ходи и оглядывайся… Горячая женщина. И спешит за ней.