Расстояние

      В камере темно и сыро. Стены словно с каждой минутой сдвигаются и всё больше давят на сознание, уже давно расшатанное жизнью. А слабый отблеск лунного света даже не радует, лишь подкрепляет горечь, осевшую где-то в лёгких. Но Вэриан уже порядком привык.       Сначала парню его новое место жительства казалось омерзительным. Грязным и тусклым, как души людей, что отвернулись от него, такого, казалось бы, маленького и беззащитного. Здесь есть лишь пара твёрдых коек, одно несчастное окошко, кирпичные стены и мрак. Всепоглощающая тьма, поселившаяся в нём самом. Звуки не проникают внутрь, делая печальной мелодией собственное дыхание, которое было бы не так уж противно, даже застревая звоном в ушах. Всё тихо и размеренно, будто алхимик уже в могиле, которую сам себе вырыл.       Сначала хотелось разрушить всё, захлёбываясь собственной яростью. Кошкой скрестись о серые стены собственной темницы и воя от отчаяния, пытаясь уничтожить любые остатки человечности. Уродливая клетка собственных чувств, исказившаяся под весом обстоятельств. Пытаясь вырваться, парень лишь вешал на свою душу всё больше замков, отвергая буквально всё, что могло вторгнуться в его израненное сердце. Даже лунный свет постепенно стал казаться иллюзией. И уже нет ничего, кроме мрака. Мрака, что подпитывает всё самое отвратительное в нём. Обиды и страхи, сожаление и боль, которую алхимик не заслужил.       Но и мрак с каждым днём начинал тускнеть. Зрение и слух притуплялись, заставляя слушать только свои мысли, видеть только выдуманных самим собой монстров. Мысли, столь больные и безобразные поначалу, но столь печальные позже. Потому что Вэриан понимает, что поменявшись в прошлом хоть одна маленькая деталь, сейчас он мог бы быть счастлив, позволяя солнцу греть его. И под солнцем он уже давно подразумевает нечто другое, причиняющее ещё больше боли почти свыкшемуся парню.       Пусто уже не в камере, а в самом Вэриане. С каждым разом подкрепляя свою ненависть новыми эмоциями и поступками, он совершенно забыл, что со временем это если не отступит, то стихнет точно, а доброта и жизнерадостность уже не вернутся. Тогда и появляется пустота. И она куда хуже мрака.       Из-за неё теряется всё, что могло хоть как-то заполнить душу и сознание. То, что раньше казалось смыслом всего происходящего, сейчас исчерпало себя, иссохло. Так и умирают люди, изменившиеся ради чего-то и не сумевшие этого удержать. И единственное, что сейчас отличает алхимика от трупа — надежда. Совершенно глупая и неуместная, но по какой-то причине до сих пор живущая в пустоте, заполненной полупрозрачной пеленой мрака. Поэтому Вэриан просто сидит, облокотившись спиной о решётку своей клетки камеры и глядит безучастно в окно, надеясь и ожидая. Скорее всего, полноценную смерть, которая уж точно не предаст и появится вовремя. То есть, до тех пор, пока в парне не погаснут все чувства.       Вэриан лжёт себе.       Он чувствует пустоту в самом себе, может попробовать ощупать её, увидеть или услышать, но отказывается признавать, что кроме пустоты и бесполезной надежды в нём осталось что-то ещё. Тот самый луч солнца, упорно пробивающийся в опустевшую темницу алхимика, старательно пытающийся согреть и защитить, позволить поверить в жизнь, а не неминуемую гибель. А самое страшное, что этот луч не собирается тускнеть, оставляя Вэриана наедине со своими рассыпавшимися эмоциями и чувствами. Он лишь становится всё ярче, причиняя новую боль. Потому что Вэриан не хочет признавать, что ему это нужно. Алхимик убеждает себя в том, что он уже мертв, и это куда более лёгкий и удобный исход, чем пытаться принять странное наваждение и снова оживать. Заново учиться радоваться тяжело, и для этого требуется много сил. А Вэриану осточертело быть сильным. Его расцарапанные в кровь руки давно опустились, не желая больше сражаться, моля о том, чтобы вновь почувствовать чужое тепло.       Но никто не станет помогать. Парень проглатывает обиду и страдания вместе с выступающими слезами, пытаясь утопить их в пустоте и мраке, прилипшими черной смолой к сердцу. Ведь даже та, что стала для алхимика солнцем, вновь отвернётся.       Раздаётся приглушённый скрип, звук которого сливается с тяжёлым вздохом парня, плечи опускаются. Дверь темницы распахивается, после чего слышится поступь босых ног по холодной плитке пола. Вэриану плевать, он лишь продолжает холодно глядеть вперёд, начиная слабо содрогаться от появившихся порывов ветра. Луч вновь начинает прорываться, что парень упрямо игнорирует, закусывая губу до безумной боли. Предчувствие чего-то плохого растекается по венам, пугая снова и снова. Время словно замедляет свой ход, пытаясь привести алхимика в чувства хотя бы ненадолго, но Вэриан продолжает врать, что он мёртв. Что ему плевать, что бы сейчас не случилось, и надеется он только на скорую смерть. Потому что мрак и пустота в унисон твердят об отсутствии смысла, будто демоны убеждают в простоте выбора. И им почти удаётся завершить начатое. Но Вэриану плевать ровно до тех пор, пока за его спиной кто-то не опускается на пол и говорит охрипшим, поблекшим голосом.       — Привет, — тихо кидает Рапунцель, рвано выдыхая. Сердце Вэриана пропускает удар, потому что столь любимый голос звучит вздёрнуто, словно девушка только что плакала. Алхимик испуган, ведь все испытанные до этого чувства начинают вновь проявляться, превращаясь в страшную картину неопределённости. Она очень близко. Но он вновь отгоняет наваждение, смыкая губы в тонкую линию и со страхом, мешающимся с обидой, опускает взгляд.       Вэриан запутался. Он либо начинает задыхаться, либо уже не дышит вовсе. Их с Рапунцель разделяет лишь решётка. А ещё стена из непонимания и отрицания того, что они нужны друг другу, но чёрт возьми алхимик признает это. Его друзьями давно стали пустота и мрак, которым нет места рядом с солнечным светом принцессы. Парень хочет сжаться пополам и зашипеть от боли, сжимающей всё существо так внезапно и резко. Но Вэриан уже привык к тому, что не может быть счастлив, в отличии от получившей всё в один миг Рапунцель. Они совершенно разные.       — Мы похожи, — добавляет девушка ещё тише. Тут уж алхимик не может сдержать накатившей с новой силой злобы, потому что она неправа. Сейчас расстояние между ними чертовски маленькое, но при этом они безумно далеки друг от друга. Вэриан вновь сжимает всю свою волю в кулак, чтобы не завыть из-за всей этой несправедливости. Рапунцель бесспорно наглая девушка в глазах Вэриана. Потому что он не может простить ей того, что она так бесцеремонно вторгалась в его сердце и продолжает вторгаться до сих пор. Внутри него пусто, ему не нужна помощь и не нужна Рапунцель, появляющаяся как ураган и утверждающая, что они похожи.       Вэриан давно повзрослел и давно понял, что люди состоят из обмана и уловок. Он не ребёнок, коим его все окрестили, даже не дав шанса показать себя. Когда алхимик остался один на один со своими страхами и переживаниями, он не сломался. Потому что каким бы неуверенным и наивным он ни был до этого, жгучая обида и желание быть услышанным прокрались в его душу давно. Просто он выбрал неправильный вариант, положившись на такие глупые и ненадёжные вещи, как дружба и любовь. Вэриан добивался всего сам до появления в его жизни принцессы и её друзей. И пусть никогда не получал заслуженного, это был самый привычный для него способ. Сейчас Вэриан изменился окончательно, стал таким, каким должен быть изначально. Неправильным, отличающимся от всех и тем самым превосходящим кого угодно. Мрак настолько сильно сковал разум парня, что представить себя без него уже невозможно.       Вэриан — тень, Рапунцель — свет.       Принцесса слишком глупа и наивна. Она повзрослеет совсем не скоро, потому что попросту не привыкла жить в жестоком обществе, состоящим из лицемеров и эгоистов, в число которых входит и сам Вэриан. Для неё мир всё ещё светлый и радужный, в нём нет проблем и опасностей, только приключения. Рапунцель принцесса, и до тех пор, пока за её сохранностью следит чуть ли ни целое королевство, всё будет казаться ей лишь весёлой игрой. Ей не нужно прилагать все усилия, чтобы добиться чего-то, ведь она и так получит это, стоит только очень сильно захотеть, просто потому, что она добрая. Рапунцель действительно словно солнце, а солнце все любят.       За это же её возненавидел Вэриан.       — Нет, принцесса, мы абсолютно разные, — подчёркивает он, стараясь добавить яда в свой голос, но получается с трудом. За спиной слышится ещё один рваный вздох, какой издают, когда пытаются не плакать. Всё внутри Вэриана сжимается, пытаясь притупить любые чувства. Настолько смешанные сейчас, что алхимик впервые уверен в том, что выбора у него нет. Парень глубоко вздыхает и поворачивается, сразу же встречаясь лицом к лицу со своим главным страхом. Изумрудные глаза Рапунцель, вечно полные радости, глядят на него с непреодолимой тоской и болью, а чужое дыхание кажется предательски холодным, словно перед ним сейчас такой же мертвец. Вэриан вновь с горечью проглатывает отвратительный ком чёрной смолы и твёрдо говорит, — Мы изначально противоположны друг другу.       — Ну, мы оба в заточении, — с грустной улыбкой отвечает принцесса и опускает взгляд. Рапунцель плавно берёт парня за руку, крепко сжимая её и одновременно с тем пытаясь сдержать влагу, выступившую на глазах.       Вэриан замирает, осознавая, что никогда даже не пытался заметить чувств Рапунцель. Не мог разглядеть, что в этом действительно их сходство. Девушке навязали становление принцессой, и найти она хотела совсем не это. Главное богатство для неё — дом и семья, а не привилегии в обмен на ответственность. Неугомонная Рапунцель лишь хочет быть для всех другом, но замок и стены Короны стали для неё новой башней. Здесь для неё слишком мало места, слишком мало настоящей жизни, которую она так хотела познать.       Вэриана всегда ограничивали от всего, что могло навредить столь нерадивому дитя. Даже яркая и искрящаяся жизнерадостностью Рапунцель всегда была для него под запретом, из-за чего приходилось обращать чувство любви в ненависть. А рука у неё чертовски тёплая, и отпускать девушку совсем не хочется, потому что от этого тепла мрак рассеивается, а пустота заполняется светом, которого алхимику так не хватало. Прикосновение проходит обжигающей волной по всему телу, заставляя содрогнуться от душащего чувства недозволенной близости и невольно переплести свои пальцы с чужими. Любовь появляется словно вспышка и больше не потухает, как бы того ни хотелось.       Рапунцель опускает вторую ладонь на грудь парня и, поведя в сторону сердца, шепчет.       — Я прошу верни, что так желанно мне, — говорит она, поднимая взор на алхимика. Принцесса знает, что никакой исцеляющей силы в ней больше нет, но в эти слова она вкладывает совершенно другой смысл и надеется найти ответ в глазах Вэриана. Тот глядит на сцеплённые руки с тоской, позволяя слезам наконец потечь по щекам, — Прости, — продолжает Рапунцель, начиная мягко стирать капли с чужого лица. Они оба глядят в никуда, потому что уже нет ничего в прошлом, нет и в будущем. Есть только этот момент.       Вэриан сдаётся, перестаёт лгать. Он не может без Рапунцель. Сейчас, держа её за руку, алхимик понимает, что рядом с ней невероятно слаб. Став его солнцем, принцесса дала шанс выбраться из мрака. Вэриан не боится показать ей свои недостатки, не боится быть ненормальным и ужасно глупым собой. Рапунцель не может без него, такого напуганного и загнанного, нуждающегося в спасении, как и она сама. Им нужна была свобода, которую они нашли друг в друге. Глоток свежего воздуха, возможность начать всё заново так, как хочется им. Это не пугает, не манит, просто даёт надежду.       — Ты знаешь, что я ненавижу тебя? — Вэриан, захлёбываясь собственными слезами, глядит на девушку так же, как глядел в первую их встречу, с радостью, надеждой и одновременно страхом, на что принцесса кивает с дрожащей улыбкой. Алхимик невероятно холодный и тёмный, с огромными голубыми глазами, похожими на две луны, такими живыми и добрыми, как было раньше. Между ними уже нет стены отрицания, скоро не будет и решётки, потому что расстояние всё ещё чертовски маленькое. И Рапунцель тоже начинает плакать оттого, что ей не хватало этого контраста между ними, не хватало самого Вэриана.       — С возвращением, — сквозь слёзы шепчет девушка, всё крепче сжимая чужую руку в своей, — А теперь бежим.