Глава 21. Лакмус
31 марта 2023 г. в 13:01
Бел просыпается от солнечных, едва теплых прикосновений — утро ласково гладит ее по щеке и тут же брызгает в глаза кислотой. Она с таким трудом встает с кровати, что только спустя час находит себя сидящей на кухне — чайник греется медленно, микроволновка прозвенела секунд сорок назад, но достать завтрак оттуда у Бел почти нет сил.
Она чувствует, как что-то в воздухе меняется — меняется ее выражение лица или взгляд, когда она собирается на учебу, что-то в том, как она склоняет голову набок или в том, как подводит глаза — тонкой черной стрелкой. Бел чувствует это в шуме поездов метро и в скорости эскалатора. На учебу она добирается быстрее обычного.
Проходит мимо парковки и неизвестно зачем ищет взглядом знакомую машину. Слабо улыбается, когда находит — и думает, что чувствует себя от этого легче.
Первый день весны звучит робким, несмелым пением птиц и смущается переменчивой облачностью — Бел дышит глубоко и спокойно и смотрит на небо, что рисует ей сказочные истории.
Когда она заходит в лабораторию, все тут же к ней поворачиваются и замолкают. Она проходит чуть дальше и видит разочарованную, разбитую и очень уставшую Мидж, что прячет лицо в плече у Грейс.
Оливер сидит с ними, но места себе не находит — не знает, что делать, когда рядом случается потоп из слез и туши. Максимум, на что у него хватает душевных сил — раздобыть им салфетки.
Бел думает, что это ей снится, но моргает трижды и ничего не исчезает.
— Он разгромил Мидж, — тихо говорит Грейс и ласково гладит Мидж по голове, приглаживает ее буйные каштановые волосы.
— Что? Котли? — непонимающе переспрашивает Бел и садится рядом с ними. Оливер чуть отодвигается, уступая ей место.
— Сегодня разбирали теоретические части дипломов, Мидж он почти уничтожил.
Точно, дипломы. Бел вовсе забывает об их существовании. Неделя в лаборатории пролетает незаметно и так быстро, словно кто-то перематывает пленку — так быстро, что она сгорает.
— Даже не почти, — бессердечно добавляет Оливер и все тут же шикают на него, а потом возвращаются к Мидж.
Мидж молчит и смотрит куда-то за Бел, и только потом хрипло, подавленно говорит:
— Все нормально.
Бел смотрит на нее и понимает, что все вовсе не нормально.
— Я поговорю с ним.
Она оставляет сумку на стуле и накидывает свой халат поверх мягкого кораллового свитера.
— Бел, ты куда?
Бел заходит к Котли в кабинет, коротко стучась. Находит его сидящим за столом в белом море бумаг и папок. Ей хочется сказать ему, что нельзя так грубо разговаривать со студентами, и что Мидж одна из самых талантливых и милых девушек на курсе, и что… Но вместо всего этого говорит только:
— Откуда у вас столько фальшивых тем для дипломов?
Котли вопросительно смотрит на нее и только спустя мгновение поучительно, медленно отвечает, откладывая ручку:
— Они не фальшивые, я просто не публиковал эти данные. А сейчас появилась хорошая возможность это сделать.
Бел кусает себя за щеку. Чувствует ужасную досаду от того, что он оборачивает любую ситуацию в свою пользу.
— Так научная группа вам даже на руку?
Он смотрит на нее поверх очков, выглядит уставшим — ночь тенью остается на его лице:
— Да, Бел, но это не значит, что я уже не злюсь на тебя за её появление.
Она пожимает плечами — мол, делайте, что хотите, и вдруг думает, что не может его отчитывать, потому что понимает и отчего-то сильно уважает.
— Сегодня по плану только отбор проб и подготовка посуды для следующего этапа?
— Все так, — кивает он и возвращается к своей работе. Хмурится, читая что-то сложное и бюрократическое — что-то, от чего сильно штормит. Бел понимает, что он теряется там, и не ответит ей даже на сигнал бедствия.
— Я займусь этим.
Она закрывает за собой дверь и сжимает кулачки так, словно ее руки сковались от холода, тревоги и чего-то еще.
Грейс и Мидж уходят домой к последней. Грейс предлагает ей помощь, но знает, что Мидж справится сама, просто ей нужна компания — в конце концов, замечания Котли были справедливыми. Оливер говорит, что ему нужно закончить разбираться с ЯМР по заданию Котли, и уходит в другую лабораторию, с облегчением выдыхая за дверью.
Бел нравится работать одной — пожалуй, она более чем понимает одиночество Котли. Она поднимает жалюзи, впуская закат в лабораторию — он огнем касается стен, подогревает растворы в склянках, читает этикетки на реактивах. Бел нежится в нем и напевает что-то весеннее.
Из окна их лаборатории видны черные, тонкие ветки деревьев. Кажется, это платаны — вечные и великие.
Бел собирает колбы в пластиковый поддон и довольно поздно понимает, какой он тяжелый. Едва поднимает его и с тяжелым сердцем думает, что ей дважды придется ходить до автоклава — на нулевой этаж, по трем лестницам и двум длинным коридорам.
Она уже почти разбирает посуду, в то время как Котли выходит из своего кабинета. Он не удивляется, видя ее, и замечает:
— Как хорошо, когда тихо.
Бел складывает все обратно и веско отвечает ему — с нажимом, думая о Мидж.
— Вы разогнали всех своим дневным выступлением, кажется.
Он слышит ее упрек и чуть склоняет голову, но вовсе не извиняется.
— Мне жаль, если Мидж это задело.
Котли смотрит на Бел, потом на гору посуды, что нужно простерилизовать — понимает ее без слов, подходит ближе и забирает из ее рук поддон. Бел прячет улыбку в плече и отвечает ему:
— Она будет в порядке. Подождите, я открою.
Они быстро добираются до автоклавной — здесь тепло и сыро. Кто-то недавно пользовался автоклавом, так что питательной средой пахнет еще в коридоре — что-то между супом и консервами.
Бел составляет все вовнутрь — в огромную железную камеру и дожидается, пока вода добежит до риски, прежде чем закрывает дверцу. Котли любезно завинчивает замок — такой же, как на огромных старинных сейфах.
— Да, и после сигнала нужно прокрутить еще на оборот, — Бел говорит это аккурат перед самим сигналом — тихим писком, и Котли закручивает замок сильнее.
— А теперь — записаться в лабораторный журнал, — она торжественно вручает ему ручку. Не ручку даже, а стержень от нее — пожеванный, потрепанный временем. Котли берет ее двумя пальцами и сухо замечает:
— Я знаю, как это работает, спасибо.
Бел не может сдержать улыбки — облокачивается на стену, прячет руки за спиной и смотрит на него с улыбкой:
— Ну, по вам этого не скажешь, господин декан.
Котли ничего ей не отвечает и расписывается в журнале. Бел вытягивает шею, специально смотрит за каждым его движением. Подпись у него изящная, тонкая, со строгой, уверенной завитушкой в конце.
— Забавная подпись. Долго выдумывали?
Он оставляет ручку — точнее, стержень от нее — в журнале и смотрит сначала на часы, старательно игнорируя ее саркастические ремарки, потом на нее.
— Уже девять, Бел.
Она приподнимает брови — смотрит на него так, будто они знакомы уже сотню лет:
— Время пить кофе?
Котли коротко смеется и чуть склоняет голову набок — спрашивает то ли в шутку, то ли совершенно серьезно.
— Такое ощущение, что ты работаешь со мной только ради перекусов.
Автоклав начинает шипеть позади них. Тихо, спокойно — так шумит большая вода среди ночи.
— Если я скажу, что работаю с вами, чтобы от вас же и избавиться — это будет очень грубо?
— Ты уже сказала, — Котли качает головой. — И да, это было грубо.
— Что ж, — пожимает плечами Бел и выходит из автоклавной первая. На пути назад они тихо обсуждают следующие этапы исследования. Бел нравится слушать его, ему нравится говорить с ней, и их диалог течет полноводной, спокойной рекой — вот только вода в ней мутная.
Кипящий чайник, как негласный гимн их встреч, бурчит и фыркает, пока Котли не выключает его.
Он передает ей кружку и касается ее руки — намеренно, расчетливо, так, что у нее нет шанса избежать прикосновения. Бел тут же краснеет — думает, что от горячей кружки, но он знает, что вся эта ситуация — лакмусовая бумажка. Он смотрит на нее так, будто она — один из экспериментов, что пошел не по плану.
— Я выбрал химию, потому что она объясняет все. Я могу разложить на формулы даже твой очаровательный румянец, Бел Бьюкейтер.
Она краснеет еще больше, но спрашивает его совершенно о другом:
— А волчанку? Вы болеете с детства?
Котли молчит. Заговорщическое выражение лица тут же пропадает. Он становится еще более задумчивым и тревожным, как будто упоминание больницы возвращает ему головную боль. Он отвечает ей бегло, но твердо:
— Давай не будем обсуждать то, что было в больнице.
Бел ведет плечом, иного она и не ожидала.
— Тогда и мой румянец оставьте в покое.
Он усмехается, понимает все и соглашается с ее правилами.
— Принято. Печенье?
Она берет два и сконфуженно, взъерошенно кусает одно из них — шоколадное, очень вкусное. Чувствует себя так, будто Котли понимает ее лучше, чем она сама себя. Он смотрит на нее задумчиво. Долго, тягуче, так, что едва заметное — лунным бликом на водяной глади — сожаление в его глазах она замечает не сразу.
Они едут домой под тихую музыку в его машине и обсуждают исследование. Бел, которая прежде отчаянно боролась со сном, чувствует прилив бодрости сильнее, чем от кофе:
— Почему вы вообще считаете, что обычные эпителиальные клеточные культуры нам не подойдут?
Он уверенно ведет машину и тихо ей отвечает:
— Потому что я проводил предэксперименты в Кембридже, и EpC с INK умирали после первого пассажа, — дождь моросит по лобовому стеклу, смазывая свет от фонарей.
Бел складывает руки на груди.
— Может быть они умирали потому, что химик полез в культуральную. Пусть Грейс решает!
Он быстро смотрит на нее, прежде чем возвращается к дороге.
— Бел, нам не стоит тратить на это время, — они притормаживают на перекрестке — горит красный.
Он смотрит на нее, отпустив руль. Склоняет голову набок, тени соблазнительно пробегают по его лицу и все, чего хочется сейчас Бел — или переспорить его, или поцеловать. Последнее более осуществимо.
Он настолько близко, что Бел пугается его, как огня — обжигается, прежде чем понимает:
— Конечно, нам не стоит тратить на это время, великий доктор Котли! — говорит она, и тут же выходит из машины.
Загорается зеленый, когда Бел понимает, что на улице сильнейший, почти что августовский ливень, только колкий и очень холодный.
— Куда ты, черт возьми! — Котли открывает окно, когда она обнимает себя руками и продолжает идти вперед.
Они молчат, и Котли сжимает руль так сильно, словно безумно злится на нее.
Когда она обгоняет его на очередном перекрестке, он говорит ей:
— Передать тебе зонтик?
Бел не знает, зла она на себя или на него — все смешивается в синюю, темную палитру, и ни один дождь не сможет смыть с ее губ ощущение того, что не случилось.
— Нет уж, спасибо.
И никогда не случится, поправляет себя Бел и продолжает идти вперед.
— Бел, хватит валять дурака, садись.
Он доезжает с ней до ее дома и не уезжает до тех пор, пока она не заходит домой. Бел знает, она видела из окна гостиной.
Когда Бел заходит домой — она уже знает, что с ней случилось. Это в воздухе, в том, как она вешает пальто на крючок, в том, как делает себе чай на ночь, и в том, как он пахнет для нее — мятой, мелиссой и свежим лимоном.
Бел влюбилась, и ни одной формуле не под силу это описать.
Дождь тихо стучит по карнизу ее окна.
Примечания:
*лакмус – индикатор как кислой, так и щелочной среды.