Глава 17. Аурум
27 марта 2023 г. в 13:05
Коллоквиум по биохимии проходит в благоговейной тишине — в шоке студентов от вернувшегося, живого и в здравом уме Котли и от сложности заданий — три открытых вопроса за пятнадцать минут звучат как американские горки по нейронам и давно забытым, спрятанным в долговременную память знаниям.
Бел выходит из аудитории одной из последних и думает пойти вместе с Котли в лабораторию — ей неловко, но она чувствует, что это сделать нужно — иначе он испепелит ее взглядом прежде, чем она сможет показаться на пороге третьего этажа. Она думает так сделать, как вдруг на нее накидывается Грейс.
— Как смеешь ты, моя дорогая сестра, исчезать на сутки где-то в Англии, а потом являться на коллоквиум по биохимии к Котли! — взъерошенная, жуткая, злая, как рассерженная Персефона, сбежавшая из Аида — она вынуждает Бел отойти почти что к стене — холодной, гладкой и такой же белой, как ее перепуганное лицо.
Котли выходит из аудитории и тут же замирает у двери, с ключом в замке — смотрит на сестер и не игнорирует жалобный взгляд Бел — пытается обратиться к Грейс, но…
— Мисс Бьюкейтер, если вы позволите…
Она разворачивается к нему и выставляет руку вперед — в предупреждающем и очень опасном жесте. Котли кивает ей — и возвращается к закрыванию двери.
— Нет, не позволю, доктор Котли! Сначала она получит взбучку от меня.
Бел подает голос — робко, слабо, чуть хрипло — и все еще звучит очень напугано.
— Я написала тебе, что мне нужно вернуться домой, ты знала, где я.
Грейс грозит ей пальцем — и говорит с чувством, толком и расстановкой — так, что все встает на свои места.
— Я не знала, зачем ты там. А это, знаешь ли, очень важный пункт.
Бел не знает, что ей ответить. Она очень хочет рассказать все сестре — прямо сейчас, прямо здесь, но Котли так предупреждающе на нее смотрит, что она теряет все слова.
— Я еще никогда не была так на тебя зла.
Бел выдыхает, опускает голову и смотрит на носы своих туфель — и только потом, спустя пару мгновений — на сестру. Говорит искренне, от всей души — говорит, что любит ее.
— Грейс, я прошу у тебя прощения. Я не хотела, чтобы ты волновалась.
Грейс это знает. И любит в ответ.
— Встретимся дома, Бел, — она уходит, уже менее раздраженная — и только когда Грейс скрывается за поворотом, Котли вытаскивает ключ из замка.
— Вообще-то, она права, — замечает он, убирая ключ в карман халата — Бел вскидывает брови и нарочито нагло спрашивает его — оценивающе смотрит на него снизу вверх и с трудом замечает синяки под глазами.
— Как-то слишком хорошо вы выглядите после больницы, доктор Котли.
Котли улыбается ей уголками губ — снисходительно, мягко, усмехается, как непослушному, но храброму котенку:
— Не спеши кусаться, Бел, тебе нужно многое мне объяснить, — она тут же прячет взгляд и делает шаг вперед — знает, что будет дальше. — Например, то, что у меня теперь есть научная группа.
Она сжимает ладони в кулаки.
— Давно пора, вам не кажется?
Они выходят в людный холл — светлый, просторный. В перерыве между занятиями здесь очень много людей с разных курсов — кто-то толпится у автомата с батончиками, кто-то читает конспекты на диванчиках-пуфиках, которые любезно поставило руководство университета пару лет назад. Здесь хорошо, солнечно и почти что уютно.
— Нет, Бел, это переходит все приличия, — тихо отвечает он ей, чуть наклоняясь — они идут рядом, рука об руку — и собирают за собой дорожку пресловутых, таких глупых взглядов, что у Бел мурашки по спине. Ей становится так некомфортно, что она слегка повышает голос — неосознанно, случайно — и поскальзывается на блестящей жемчужной плитке.
— О каких именно приличиях мы говорим, доктор Котли?
Котли ловит ее — крепко держит за руку чуть выше локтя — так, как держал когда-то в больнице — и шипит ей:
— В мой кабинет, Бьюкейтер.
Они идут очень быстро — Бел то ли хочет удрать от него как можно скорее, то ли наоборот хочет как можно быстрее высказать ему все, что думает — и только когда дверь его кабинета захлопывается за ними — он продолжает. Абсолютно серьезно, с расстановкой говорит ей:
— Об этом не должны знать. Никто не должен знать.
Бел ведет плечом — раздраженно, очень недовольно — сбрасывает с себя его взгляд и его прикосновение — пульсом чуть выше локтя — и парирует:
— Ой, правда? А я уже нарисовала транспарант и устроила вечеринку-сюрприз.
Котли обходит стол и кладет на него пачку их работ — с легким хлопком страницы приземляются на лакированную поверхность деревянного стола.
— Бьюкейтер, ты, кажется, не понимаешь, насколько это все серьезно.
— Да ну? Я не понимаю, доктор-мои-руки-чисты?
— Сядь и перестань язвить, — она твердо стоит на ногах, но он настаивает — как-то понятно и очень по-человечески. — Бел, я тебя прошу.
Она сдается и садится в кресло перед ним. Котли остается стоять — облокачивается на подоконник за ним и складывает руки на груди — смотрит на нее сверху вниз и начинает как-то устало:
— Пока не закончится исследование, нам нужно научиться жить с этим.
Она неожиданно для себя кивает ему — понимает его усталый вид, понимает его сложенные на груди руки и чувствует почти то же самое, что чувствует он — поэтому извинения даются ей на удивление легко и естественно:
— Мне жаль, что так вышло с ребятами. Но они правда очень помогли, и все они очень заинтересованы тем, что вы делаете…
Котли поднимает руку — Бел замирает, остановленная его жестом — изящным, тонким и таким… уважительным. Бел не может подобрать другого слова, но она чувствует себя так хорошо, разговаривая с ним — спокойно, размеренно и уверенно — так, будто они знают друг друга вечность.
— Бел, то, что я делаю — это не просто химия. Это опасно и заставляет оглядываться вечерами, понимаешь, о чем я? — она кивает ему, думая, что понимает — и чуть вздрагивает, вспоминая его в больнице. — Я не хотел, чтобы об этом знали.
Ей не остается ничего, кроме как пожать плечами.
— Что ж, боюсь, что теперь их не переубедить, — она грустно улыбается, думая об их компании. — Все они так хотят разорвать связь со своими родственными душами, что две недели в больнице для них звучат просто отдыхом.
Котли напряженно хмыкает, чуть закидывает голову, обнажая бледную шею — словно он вовсе не был знаком с солнцем. Бел понимает — медленно, но отчетливо осознает, что ей нравится, как звучит его голос.
— Все понятно, теперь у меня в лаборатории лечат разбитые сердца.
Она не сдерживается:
— Звучит хорошо для сайта университета, не думаете?
— Бел… — он почти сдается — устает от ее уколов, думает, как ему хочется ее встряхнуть — легонько, за плечи — почувствовать тонкие плечи и мягкую ткань голубого свитера. — Никто не должен знать.
Бел понимает. Он — новый декан, она — глупая студентка. Пойдут пересуды. Ему — им — это не нужно. Она соглашается — и не знает, должна ли добавить что-то от себя.
— Я никому не скажу.
Он как будто выдыхает и почти что благодарно отвечает ей — смотрит прямо, кивает ее словам:
— Хорошо.
Они сидят в тишине пару секунд — Бел слышит, как тикает стрелка его наручных часов — отстукивает, что ей уже давно пора уходить — в конце концов, дома ее ждет все еще злая Грейс. Она встает с кресла, неловко чиркая его ножкой по плитке — подходит к двери и останавливается. Думает, что все-таки хочет добавить что-то — для себя.
— Обещайте, что не причините мне боль.
Она оборачивается к нему, держась за дверную ручку — солнце так красиво падает на ее лицо, что кажется, что вся Бел светится тонким, нежным золотом. Он думает, что она очень красивая — тревожно, волнующе красивая — у него почти перехватывает дыхание и он едва не отвечает е й:
— Только если ты не попросишь.
Бел уходит. Но он знает, что они теперь связаны.