Часть 1
14 июня 2018 г. в 04:16
Лейквуд встречает Дерека сонной тишиной и показной фешенебельностью подстриженных лужаек. Такой же городок, каких сотни в Калифорнии, да и любом другом штате. Плюс парочка серийных убийц в качестве местной достопримечательности. Хейлу не то чтобы интересно, просто подробности недавней кровавой резни звучат чуть ли не из каждого чайника. Бейкон Хиллс всплывает в памяти полузабытым воспоминанием.
У оборотня выключенный мобильник, полупустой бак и щемящее чувство одиночества, кипящее раскаленной медью под кожей. А еще раздражающе глянцевая блондинка у барной стойки забегаловки с нелепым названием «Бар», мозолящая Хейлу глаза вот уже третий день подряд. Это не то, что он привык видеть в маленьких городках на подобии этого, а потому волк внутри из чистого любопытства принюхивается.
Неоново-яркая Брук режет глаза беспощадно, ядом впивается под кожу, сочетаясь с пыльной барной стойкой и жестким табуретом откровенно плохо. Хейл косится на сидящую через стул от него будущую королеву выпускного не из праздного интереса - богатенькие папины дочурки обычно предпочитают заведения с названиями позаковыристей.
Мэддокс демонстративно пьет розовую бурду в высоком бокале («Космополитен? Серьезно?» - хмыкает Хейл себе под нос), и старается не обращать внимания на псевдоосуждающий взгляд незнакомца. Не для того она прогуливает испанский, чтобы выслушивать нравоучения от парня, выглядящего как открытка из 2009.
Брук недовольно фыркает в сторону Дерека, когда он просит бармена сделать телевизор в углу погромче, вслушиваясь в каждое слово внимательнее, чем следовало бы. От блондинки справа несет тоской, раздражением и липким страхом. Для оборотня этот коктейль поинтересней той дряни, что она в себя вливает. Ожидаемо – ее фотография красуется на экране старенького Самсунга уже спустя пару минут, оповещая всех любопытствующих о деталях ее личной и не очень жизни.
Благо, из любопытствующих сегодня в баре только Хейл. Бармену то ли правда плевать, то ли хорошие чаевые от золотой девочки для него важнее возможности поделиться свежими сплетнями в своем твиттере. В конце концов, не у всех же есть в наследство солидный банковский счет, оставленный заботливым папочкой на новую тачку, колледж и вполне безбедную жизнь.
Мэддокс почти благодарна, в Лейквуде не так много мест, где на нее не тыкают пальцем и не шушукаются за спиной. Одна из Лейквудской пятерки. Звучит как название редкой зверушки на табличке клетки зоопарка. Чувствует она себя куда паршивей. Впрочем, репортерше 7 канала в ужасно старомодной блузке такое прозвище кажется, видимо , вполне забавным, раз уж она повторяет его дважды с очевидным пренебрежением в голосе.
Что уж тут поделать. Брук попадает в команду выживших по абсолютной случайности, словно Алиса в кроличью нору. Ее белый кролик носит фамилию Дюваль, пахнет корицей и страдает наслаждается всеми прелестями ПТСР в очередной частной клинике.
Чертова репортерша продолжает вещать.
мертвый отец-мер города бла-бла,
мертвые подруги-школьницы бла-бла,
мертвый экс-бойфренд, по совместительству заноза в заднице большинства учителей бла-бла,
роман с учителем истории, и надо же, тоже мертвым.
Блеск.
В понимании Хейла, девчонка справа прямо таки сорвала джек-пот.
Попытка свалить до того, как на нее выльют ведро с дерьмом, с треском проваливается. Мэддокс остается только чертыхнуться про себя и поправить шлейф собственной дурной репутации. Невозмутимости хватает только на то, чтобы схватить проклятый пульт и нажать «выключить».
- Не привлекает роль местной телезвезды? – Дерек усмехается скорее темному экрану телевизора, чем самой Брук, и блондинка наконец-то впервые обращает на него внимание. Джинсы, футболка, жесткая щетина на подбородке. Такие как он могут быть и серийными убийцами и владельцами трастовых фондов. Или все вместе. Такие, как правило, не говорят о себе, вполне искренне изображают интерес и не звонят после секса. Ее типаж.
«Кофе? В баре? Серьезно?!» - притворно закатывает глаза Брук, наблюдая, как незнакомец в грязно-серой футболке подносит дымящуюся кружку к губам. Дереку кажется, что этот жест выходит у нее даже лучше, чем у рыжеволосой Мартин. А вот деланное безразличие не дотягивает даже до отметки «сносно».
- Не лучшая моя фотография, - почти огрызается Мэддокс в ответ, посылая мысленно молитвы небесам и Фостеру, что не продал 7 каналу стащенный им из стола Бренсона снимок полуголой Брук за пять сотен баксов. Ей хочется думать, что стоит она дороже этих пяти сотен.
- Лучше, чем некрологи твоих друзей, - кивает Хейл на стопку старых газет под упаковкой бумажных полотенец так, словно не просматривал их десяток раз. Брук вроде бы должна чувствовать стыд, но его, как и свою девственность, она оставила в классе литературы пару лет назад.
- Что ж, значит у того, кто их составлял, явные проблемы со вкусом, - холодно бросает Мэддокс, отпивая из своего бокала. Строить из себя циничную стерву проще, чем объяснять почему она еще жива не мертва. Да Брук и сама не знает. Она просто считает себя долбаным исключением из всех фостеровских канонов и вполне искренне готова ненавидеть за это и Иисуса, и Будду, и паренька за барной стойкой, который даже не спрашивает у нее документы.
Дерек кивает, словно бы соглашаясь, с видом человека, испытующего вселенскую скуку и только оттого торчащего в пустом баре на окраине незнакомого городка. Он всего лишь искал заправку, неприятность ростом чуть больше пяти футов ему вовсе не нужна. Какая-то часть правды в этом все же есть, иначе зачем ему сдались чертов Лейквуд, отвратительный кофе и плохо скрываемые вспышки раздражения в карих глазах незнакомой проблемной девицы.
Он считает, что по всем правилам приличия теперь его очередь игнорировать колючий взгляд Брук в районе правой щеки. Свою партию вежливого участия он отыграл на отлично. Парочка убитых бойфрендов против двух его мертвых подружек заставляют Хейла чувствовать себя с ней на равных. Он думает, что вправе обойтись без лишней жалости во взгляде и ненужного сочувствия в выборе слов.
- Всем ведь на самом деле плевать. Сейчас они так усиленно изображают сочувствие и горечь утраты, но пройдет еще неделя и все эти дурацкие репортажи заменят на кулинарные ток-шоу и рекламу распродаж в ближайшем Волмарте, - Брук кривится краем губ, отчего в любой другой ситуации выглядела бы очаровательно, но в пыльном свете пустого бара выглядит это подобие улыбки как-то смазано.
- А тебе бы этого не хотелось?
Хейл убежден, что волку внутри все еще интереснее, чем ему самому, и спрашивает просто так, из вежливости. Зверь должно быть совсем тронулся, если готов выслушивать откровения выпускниц на подпитии. Впрочем, ничего необычного, альфа без стаи превращается в омегу, будь ты хоть трижды Дереком Хейлом.
Откровенничать Брук не собирается. Это ее второй космо за утро и первый нормальный разговор за неделю. Глупо отказываться от этого прямо сейчас.
- Ну отчего же, новые садовые кресла мне как раз не помешают, - врет, спокойно пожимая плечами, хотя и хочеться ответить, что жизнь та еще сука, если не может хоть на мгновение остановиться, когда ей это необходимо.
Пустота внутри разрастается с каждой минутой, выжигая легкие. Лейквуд убивает ее тотальным равнодушием, и Мэддокс эгоистично хочется чтобы от нее отстали. А еще лучше спасли. Особенно от нее же самой.
Дерек внезапно для самого себя отвечает, что предпочел бы стол для пинг-понга, хотя в его лофте он бы выглядел крайне нелепо, и описывает почти в деталях лицо дяди, заявись он с таким.
А потом затыкается как по щелчку. Или как от пощечины. В эту минуту он сам ощущает себя пьяной школьницей, а потому только угрюмо хмурится в ответ на легкую растерянность Мэддокс. Хейл списывает свою внезапную болтливость на абстинентный синдром от последних неудавшихся отношений и приказывает волку умолкнуть.
Девчонка рядом напоминает ему всех сразу и никого конкретно.
Брук выдавливает дежурную улыбку, не задает вопросов и впервые смотрит ему прямо в глаза. Незнакомец не предлагает купить ей выпивку, не отпускает идиотских шуток в стиле «у меня в штанах вечеринка, не хочешь присоединиться?», и не пялится на ее голые ноги. То есть проходит стандартный тест на нормального парня из трех пунктов, который Фицджеральд в свое время завалил дважды. Последний пункт и внезапная смена настроения собеседника задевают самолюбие Мэддокс больше всего.
Настолько, что появляется желание отыграться.
- Отличная тачка, - с оценивающим прищуром кивает Брук в сторону окна на припаркованную у входа машину.
- Интересно сколько стоит? - большего Дерек от нее и не ждет.
- Интересно насколько удобные в ней сидения.
Браво, Мэддокс! Более блядскую шутку не смогла бы выдать даже Нина, будь она жива. Брук чувствует себя вполне довольной собой, даже осознавая, что сейчас ее цена скатилась к чертовым пятистам баксам.
Дерек только хмыкает и заливает в себя еще одну порцию плохо сваренного американо – ужимки местной доморощенной Лолиты его почти не трогают. Ну, может чуть меньше, чем ее голые ноги, на которые он старается не пялиться.
Купюра в пятьдесят баксов из дизайнерской сумочки ложится на стойку, после чего ее хозяйка в лучших традициях дешевой мелодрамы молча встает и направляется к выходу. Словно следуя идиотскому сценарию, которого даже в глаза не видел, Хейл говорит себе, что его-то это в принципе не касается. Пускай катится к черту.
А потому готов сам себе врезать, когда к полтиннику присоединяется его смятая десятка, а сам он выскакивает следом, чувствуя себя гребаным сталкером.
Да твою ж мать.
- Эй!
Блондинка оборачивается в притворном изумлении, и Дерек вынужден признать, что ведется на это.
- Дурацкая шутка. Забудь. – Брук очевидно говорит это самой себе, потому что Дерек явно игнорирует последнее слово, открывая перед ней дверцу переднего сидения.
- Но ведь и впрямь удобнее, чем эти пятидюймовые ходули, которые ты считаешь обувью. Хотя бы подброшу тебя домой.
Мэддокс в нерешительности закусывает нижнюю губу. У ее новой версии не так уж много правил, которые она не позволяет себе нарушать: не быть злобной сукой чаще двух раз в неделю, и не садится в машину к парням, имени которых даже не знает.
- Меня зовут Дерек, - добавляет он как последний аргумент
Не то чтобы ей есть что терять. К черту.
Губы царапаются о колючую щетину его щеки, стоит только черному Камаро остановиться на подъездной дорожке дома Мэддоксов. Медленно. Почти лениво. Пахнет сосной, мокрой глиной и чем-то чего Брук сама объяснить не может, но так отчаянно хочет попробовать на язык.
Дерек позволяет и ей и себе этот маленький каприз, но дальше не пускает. Не пускает себя, не ее. Волку так и хочется оставить следы когтей поверх клейма одной из Лейквудской пятерки прямо на заднем сидении.
Мэддокс озноб прошибает от одного только ощущения широкой ладони на ребрах. И потому сама скользит тонкими пальцами к предплечьям, губам. На меньшее просто не согласна.
- Нет.
Почти рычание. Ему бы высадить девчонку на подъездной аллее ее кукольно-идеального особнячка и надеяться, что здравого смысла хватит свалить до того, как чертова Мэддокс яркими пятнами отпечатается на внутренней стороне век. Да только тихий шепот по изгибу шеи толкает прямиком в едкий, обволакивающий туман.
- Тебе же нужно.
- А тебе?
Брук дергается в его руках, словно электрический заряд по венам прошел. Но не отвечает. Не признается. Да и не к чему это.
Ответ Хейл все равно видит в расфокусированных зрачках разбитой вдребезги Брук. И первый тянется к губам, выдыхая расплавленный кислород между рваными поцелуями. Никакой вины, только концентрированный неон, расползающийся по венам.
____________________________________________________________
Спустя неделю у Дерека полный бак, зудящая эйфория под кончиками пальцев и малышка Мэддокс на пассажирском сидении рядом. Неплохое начало нового дня, если подумать.
Хейл без зазрения совести косится на ее тонкие лодыжки на приборной панели Камаро и улыбается в ответ на вопрос о том, куда они едут.
- Домой, - произносит он как обещание и чувствует, как тонкие пальцы расслабляются под его ладонью.
Волчий укус на ее плече заживает куда быстрее, чем он рассчитывал.