Середина

Он появился, когда никто в городе не знал точно, какое сегодня число, потому что сама погода шептала: «Займи да выпей»; но все точно знали, что сегодня – весна. В те дни солнце всё время норовило поджарить город, а ветер, по-видимому, задумал всех простудить. Солнце призывало к ничем не регламентированному доброму безумию. От солнца душа была большая и весёлая, как от хорошего косяка, скуренного после бутылочки пивка. Город окончательно обезумел бы под лучами весеннего солнца, если бы не ветер. Ветер дисциплинировал, продувая до скелета, загонял интеллигентных граждан в бары и кафе, а бывших интеллигентов – на теплотрассы. Погода противоречила сама себе, и от этого рождалось противоречие в душе. Любимые и родные начинали вызывать неприязнь, а совершенно чужие люди казались самыми милыми на планете существами. В это-то время он и появился. У него был запах. Солнце делало этот запах более ярким, а ветер доносил до моего носа. От него пахло ранневесенним, забрызганным грязью троллейбусом; летним днём у костра на берегу реки; звёздной августовской ночью; первым октябрьским снегом; зимними заплёванными подъездами и тайной человеческого безумия. Когда я впервые вдохнула этот запах, я вспомнила о булгаковском «покое», о бобунцовском кривом счастье и подумала: «Он появился». Он выглядел. Он был похож на снег, тающий под ярким солнцем; на полную луну в вечернем небе большого города; на тень птицы, парящей низко над землёй; на замерзающие под ветром тополя; на тёмное пиво в стеклянном бокале и на призрак давно умерших воспоминаний. Увидев, что он представляет из себя, я подумала о бобунцовских «звёздах», о булгаковском Иване Бездомном и решила: «Что-то начинается»… Начиналось лето.