Находка

На браслет Слава буквально наступает, когда выходит на улицу после выступления. Поднимает с земли и вертит в руках цепь - толстые звенья, вроде бы простое плетение, “панцирное”, кажется, такое называется. Только по звеньям идет чеканка с тонким рисунком. Красиво. Даже странно, что никто раньше не подобрал и не заметил, после концерта тут народ туда-сюда шарахается, да и в клубе до сих пор посетителей много... Слава надевает его — из любопытства. Просто удержаться не может, очень уж симпатичная вещица. Браслет садится на руку как влитой, мягко и прохладно обхватывает запястье. Покрутив перед собой рукой, Слава пытается снять украшение, но никак не получается, ногти слишком короткие и тугую застежку подцепить не удается. Слава оставляет эту затею до дома. Впрочем, дома тоже ничего не выходит. То ли он слишком устал, то ли перебрал (хотя и выпил-то совсем немного), но браслет не снимается. Махнув рукой, Слава ложится спать, слишком он устал, а на завтра еще какие-то дела, Андрей очень просил не опаздывать, надо будет подъехать куда-то, про будущий фест перетереть. Уснуть не получается. Или получается? Слава не может понять. Он погружается в какое-то странное состояние, то ли сон, то ли явь, подушка неприятно горячая, не хватает воздуха, несмотря на открытые форточки, руку неприятно холодит браслет. Леденит даже. Он будто бы одновременно и ледяной, и какой-то липкий. Слава не выдерживает, вскакивает, включает свет, чтобы снять этот чертов браслет. И не может найти на нём застежку. Слава не верит своим глазам, вертит цепь на руке — ничего. Словно тот сам собой на руке спаялся. Но такого же просто быть не может. Так не бывает. И Слава сейчас не настолько пьян, чтобы списать эту дичь на алкоголь. Он так и не может уснуть, хотя пытается улечься. Голова какая-то тяжелая, мутная, и настойчиво, фоном, будто бубнит кто-то прямиком в ухо, неразборчиво, отвратительно. Словно этот кто-то стоит прямо за Славиным плечом. В комнате душно, Слава задыхается и распахивает окно, чтобы впустить в комнату воздуха. Случайно бросает взгляд вниз и замирает. Во дворе среди машин белеет какая-то фигура. Под светом уличного фонаря ее прекрасно видно, и со Славиного третьего этажа можно разглядеть ее во всех деталях. Слава упорно отказывается верить своим глазам. В Питере, конечно, фриков полно, но вряд ли кто-то из них будет разгуливать, завернувшись с головой в простыню среди ночи. А еще сомнительней тот факт, что этот кто-то умеет летать. Слава мотает головой, ожесточенно трет глаза, но картинка не меняется: фигура под фонарем совершенно явно не касается земли. Парит в воздухе в полуметре над ней. Медленно, тяжело, вертит головой во все стороны, что-то пытается найти. Навязчивый шепот в голове становится четче. Словно кто-то повернул ручки настройки невидимого приемника, и теперь можно разобрать слова. гдетыгдетыгдетыгдетыгдетыгдеты Слава абсурдно уверен — он слышит то, что шепчет себе под нос эта тварь в простыне. “Это не простыня, — внезапно поправляет он сам себя, холодея от понимания. — Это саван”. Существо начинает поднимать голову, будто услышав Славин голос, и он, даже не осознав, что делает, падает на пол возле окна. Прячется. Задергивает штору на окне. Славе очень хочется выглянуть и посмотреть, ушло оно или нет, но слишком страшно. Он бродит по квартире до утра, пьет чай, включает музыку, чтобы заглушить бубнеж в ушах, пока соседи не начинают стучать по батарее. Не помогает. Утром за ним приезжает Андрей — он не полагается на телефонные звонки и сообщения в мессенджерах, знает, что Слава может проспать, проебать встречу, не из вредности, а… Ну просто так бывает. Замай на горьком опыте научен, так что предпочитает Славу на нужные встречи провожать лично. — Ты почему еще не собрался?! — Андрей практически рычит, подгоняет Славу собираться, ругается, что тот вчера напился и теперь тормозит. Хотя Слава вчера почти не пил. У него ноет рука с браслетом, шепот в ушах никуда не исчезает, и всё валится из рук. Они едут на метро до места встречи. Замай удивленно спрашивает: — Ты чего, Слав? Слава вымученно улыбается, качает головой — мол, всё норм. Старается не оборачиваться больше, но получается это плохо — в толпе он то и дело замечает ту самую тварь в белом. Будто она тащится за ним, как привязанная. В дверях здания они сталкиваются с ATL’ом, Замай первым жмет ему руку, заходит внутрь, Слава протягивает свою. Сега замирает, уставившись на браслет, потом переводит взгляд на Славу. — Ох, блядь, — выдыхает он. С жалостью. Смотрит куда-то за спину Славе, невесело усмехается и отступает, давая Славе дорогу. — Ты это видишь, да? — Слава не спрашивает. Слава уверен. Он вцепляется в рукав Сергею, не давая ему уйти. — Ты же тоже это видишь?! — Слав, ну ты идешь? — стоящий у лифта Андрей нетерпеливо зовёт. — Тут кофейня напротив. — помолчав, говорит Сега. — Я тебя там подожду. О чем они говорили с устроителями феста, Слава не запомнил. Он не вслушивается в разговоры, механически кивает и поддакивает словам Замая, сейчас он может думать только об одном - лишь бы Сега не ушел. Лишь бы дождался. Он явно узнал браслет. Он видел, кто там тащится за Славой. Он сможет объяснить, что за хуйня творится. В кофейне Слава, оглядевшись, идет к столику в углу, с размаху шлепается напротив Сергея. — Мне жаль, — говорит тот с ходу. — Я не думал, что ты его подберешь. — Что? — Браслет. — Сега кивает на Славину правую руку. — Так это ты его обронил? Сега смотрит в свою кружку с кофе. Будто ему не хочется встречаться со Славой глазами. — Да. — И? — Слава ни хуя не понимает, что происходит. Ему нужны объяснения. — Почему я его не могу снять? Кто за мной таскается? — Мертвые, Слав. — Сега наконец смотрит ему в лицо. — Ты видишь мертвых, которые хотят утянуть тебя на ту сторону. Это из-за браслета… Он ожесточенно трет лицо широкими ладонями. — Ты не должен был его подбирать, и надевать тем более, — глухо говорит он. — Этот браслет был не для тебя, а для Погостника. — Для кого?! — Хозяина кладбища. Человека, которого в тот день последним похоронили. Я бы отдал браслет ему, и все, что в нем заперто, тоже... Это не твой покойник, Слава. Он шел не за тобой, я просто хотел его от Мирона отвести. — От Мирона?! — Слава начинает давиться смехом. Происходящее отказывается укладываться у него в голове, он будто видит дурной, тоскливый, дурацкий сон. Только проснуться никак не может. — И что мне теперь делать? — успокоившись, спрашивает Слава. — Снять браслет. — Не получится. — Отпилить руку? — Слава снова задыхается от смеха. Это очень похоже на истерику. Сега качает головой. — Его надо расстегнуть. Не разорвать, не руку отрубать — расстегнуть. Но не получится… Мне жаль, Слава. Честно. Я не хотел. Он грустно смотрит на Славу. Будто, блядь, прощается. — Что мне делать?! — У тебя осталось неделя. Может, две, — помолчав, говорит Сергей. И уходит. Слава мечется по квартире, как в клетке. Он хотел бы не верить Сеге. Не получается. Не выходит не верить, когда руку стягивает могильным холодом, будто чьими-то ледяными пальцами, а в ушах стоит чей-то заунывный шепот. Куда бы он ни шел, он это слышит. Чувствует. Сладковатый запах ладана, тяжелый — сырой земли. И так остро ощущаются утекающие, как песок сквозь пальцы, секунды. Не удержать, не зацепиться никак. Сердце колотится в горле, как пойманная птица, пытается вырваться, улететь из чугунной клетки, что тянет на дно. Он складывает слово за слово, строчку за строчкой, пытаясь заглушить мертвый чужой шепот в ушах, выливает на бумагу свой страх и смертную тоску, что раздирает изнутри. Это хочется вырвать из себя, вывернуться наизнанку, чтобы ни капли этой дряни не осталось внутри, и Слава пишет, лихорадочно записывает рождающиеся строки. Текст страшный, вязкий, в нем можно утонуть, как в болоте, захлебнуться сладковатой гнилой водой, погрузиться на дно и не выплыть. Слава барахтается. Слава пишет. Он просыпается утром, пытаясь поднять голову от стола и стонет от боли — руку свело, на пальцах натуральные кровавые мозоли от ручки. Неудивительно — он умудрился всю тетрадь за ночь исписать. Перечитывать написанное ему не хочется, да и внимание привлекает другое. Браслет. Он лежит на столе — расстегнулся, видимо, ночью. Безобидный, но Славе даже прикасаться к нему не хочется, будто бы эта змея еще может ужалить. Шепот, который Слава слышал всё это время, стих. Он тянется к телефону, не отводя глаз от браслета. Фотографирует и скидывает фотографию Сеге. Тот звонит буквально через минуту после отправки фото. — Что ты сделал? — спрашивает с ходу. Даже, бля, не поздоровавшись. — Не знаю. Кажется, писал. Всю тетрадь исписал, прикинь. — Твой лучший текст, хуле... — в трубку хмыкают. — Спрячь ее куда-нибудь. Не читай только и никому читать не давай. Я потом скажу, что с ней сделать надо. — Так что? Всё? У меня получилось? — Почти всё, Слав. Надо избавиться от тетради. Я перезвоню. Слава сгребает в пакет тетрадку и браслет — не касаясь, линейкой. Убирает в шкаф повыше, подальше с глаз. Ему очень сильно хочется прочитать, что же такое он написал этой ночью. Слава верит, что он сможет удержаться.